Уиллис Конни

Пожарная охрана

Конни Уиллис

Пожарная охрана

Пер. - И.Гурова.

История победила время, которое еще

ничем не было побеждено, кроме вечности.

Сэр Уолтер Рэли

_20 сентября_. Конечно, я тут же захотел взглянуть на камень пожарной охраны, и, естественно, его еще не установили. Его торжественно открыли в 1951 году, и его высокопреподобие настоятель Уолтер Мэтьюз произнес речь, а пока еще шел 1940 год. Я это прекрасно знал. Я ведь сходил посмотреть этот камень с дурацкой мыслью, что будет полезно обозреть место преступления. Куда полезнее, конечно, был бы ускоренный курс о Лондоне в период блица, не говоря уж о том, чтобы получить немножко времени на подготовку. Мне предложили обойтись и без того, и без другого.

- Путешествие во времени, мистер Бартоломью, это не поездка на метро, сказал досточтимый мистер Дануорти, моргая за стеклами своих антикварных очков. - Либо вы отправитесь двадцатого, либо не отправитесь вовсе.

- Но я же не готов, - возразил я. - Ну послушайте! У меня ушло четыре года на подготовку для странствований со святым Павлом, а не с его собором! И вы не можете требовать, чтобы я за два дня приготовился к блицу в Лондоне.

- Можем, - сказал Дануорти. - И требуем.

- Два дня! - кричал я на Киврин, мою соседку по общежитию. - И все только потому, что какой-то паршивый компьютер добавил собор к святому Павлу! А досточтимый Дануорти даже глазом не моргнул, когда я ему объяснил, какая произошла накладка. "Путешествие во времени, молодой человек, это не поездка на метро, - заявляет он. - Рекомендую вам подготовиться. Вы отбываете послезавтра". Не человек, а сплошная некомпетентность!

- Вовсе нет, - говорит она. - Ничего подобного! Он здесь самый лучший. И может, тебе стоит прислушаться к его словам.

А я-то ждал от Киврин хоть чуточку сочувствия. Сама она чуть не в истерику впала, когда ее отправили в Англию XIV века вместо XV. А как эти века оцениваются по шкале практики? Даже учитывая Инфекционные болезни максимум на пятерку. Блиц тянул на восьмерку, а собор святого Павла - с моим-то везением - весил полную десятку.

- По-твоему, мне следует еще раз поговорить с Дануорти?

- Да.

- А дальше что? У меня в распоряжении двое суток. Я понятия не имею ни о деньгах, ни о языке, ни об истории. Ни малейшего.

- Он хороший человек, - сказала Киврин. - По-моему, тебе надо послушать его, пока есть такая возможность.

Старушка Киврин в своем репертуаре. Всегда кладезь сочувствия.

Из-за этого хорошего человека я и стоял сейчас в открытых дверях западного портала и таращил глаза, как провинциальный олух, каким, впрочем, мне и полагалось быть, высматривая мемориальный камень, которого там нет. Спасибо хорошему человеку! По его милости я был настолько не готов к моей практике, насколько это зависело от него.

Внутренности собора я почти не видел. Где-то в глубине мерцали свечи на аналое, а ближе по направлению ко мне двигалось смутное белое пятно. Причетник. А может, и сам высокопреподобный настоятель Мэтьюз. Я вытащил письмо моего дяди, священника в Уэльсе, которое предположительно должно было открыть доступ к настоятелю, а заодно погладил задний карман, проверяя, не потерял ли я "Микрооксфордский словарь английского языка, дополненный, с историческими приложениями". Я свистнул его из Бодлеинки, иными словами, достославной библиотеки Оксфордского университета. Конечно, во время разговора воспользоваться словарем я не мог, но если повезет, на первых порах я как-нибудь продержусь, улавливая общий смысл, а незнакомые слова посмотрю позже.

- Вы из веэспевео? - спросил он. По виду мой ровесник, ниже меня на целую голову и заметно более худой. Почти аскетически. Что-то в нем было родственное Киврин. Он прижимал к груди нечто белое. При других обстоятельствах я бы решил, что подушку. Но при других обстоятельствах я бы понял, что мне говорят, а так у меня не было времени очистить голову от средиземноморской латыни и иудейских законов, чтобы выучить лондонский жаргон, а также правила поведения во время воздушных налетов. Всего два дня с досточтимым Дануорти, который распространялся о священном долге историка вместо того, чтобы объяснить мне, что такое веэспевео.

- Так вы из веэспевео? - повторил он.

Я чуть было все-таки не вытащил "Микрооксфорд" - Уэльс ведь почти заграница, но вроде бы в 1940 году микрофильмов еще не существовало. Веэспевео? Это словечко могло означать что угодно, включая и пожарную охрану, а в таком случае потребность ответить "нет" могла все испортить.

- Нет, - сказал я.

Внезапно он рванулся вперед мимо меня и выглянул за дверь.

- Черт! - сказал он, возвращаясь ко мне. - Куда они запропастились, ленивые буржуазные стервы!

Вот и улавливай общий смысл!

Он подозрительно прищурился на меня, словно решив, что я все-таки из веэспевео и только скрываю это.

- Собор закрыт, - сказал он наконец.

- Я Бартоломью. Настоятель Мэтьюз здесь? - спросил я, предъявляя конверт.

Он продолжал смотреть наружу, видимо, в надежде, что ленивые буржуазные стервы все-таки появятся и можно будет накинуться на них, размахивая белой штуковиной. Потом обернулся ко мне и сказал тоном гида:

- Сюда, пожалуйста, - и шагнул во мрак собора. Слава Богу, я запечатлел в памяти план собора, не то, последовав в кромешную тьму за взбешенным причетником, я не выдержал бы такой символической параллели с положением, в котором находился, и кинулся бы вон из собора через западные двери назад в Сент-Джонс-Вуд. Но я представлял, где нахожусь, и это давало спасительную зацепку. Вот сейчас мы проходим мимо номера 26 в "Путеводителе" - картина Ханта "Свет Миру", изображающая Иисуса с фонарем, - только в темноте ее не видно. А фонарь нам очень пригодился бы.

Мой проводник остановился так внезапно, что я чуть не налетел на него, и дал выход своему бешенству:

- Мы же не требуем номеров люкс, а только десять раскладушек. Нельсону и то лучше, чем нам, ему хоть подушку под голову подложили! - Он взмахнул белой штуковиной будто факелом во мраке. (Значит, это все-таки подушка!) Мы послали им запрос полмесяца назад и до сих пор спим на проклятущих героях Трафальгара, потому что эти сучки предпочитают поить томми чаем с плюшками в буфетах Виктории, а на нас им наплевать.

Он явно не ждал, что я что-нибудь отвечу на его излияния. И к лучшему, поскольку я понимал не больше одного ключевого слова из трех.

Он зашагал вперед, в сторону от кружка света, отбрасываемого одинокой свечкой на аналое, и остановился перед черной дырой. Номер двадцать пятый - лестница на Галерею шепота под куполом и в библиотеку (закрытую для посторонних). Вверх по ступенькам, дальше по коридору, и он опять остановился - на этот раз перед средневековой дверью.

- Мне надо вернуться высматривать их, - сказал он, постучав. - Не то они уволокут их в Аббатство. Попросите настоятеля еще раз им позвонить, хорошо? - И он зашагал назад к лестнице, по-прежнему прижимая к себе подушку, точно щит.

Постучать-то он постучал, но дверь была толщиной не меньше фута, а к тому же из дуба, и высокопреподобный настоятель явно стука не услышал. Я поднял руку, чтобы снова постучать. Очень мило! А человек, держащий точечную гранату, должен ее метнуть, но хоть ты и знаешь, что все кончится мгновенно и ты ничего не почувствуешь, а приказать себе "давай!" все равно труднее некуда. И я застыл перед дверью, проклиная на все корки исторический факультет, и досточтимого Дануорти, и навравший компьютер, из-за которых я очутился перед этой темной дверью, располагая только письмом от вымышленного дядюшки - письмом, от которого я ничего хорошего не ждал, как и от них всех. Даже прославленная Бодлеинка меня подвела. Справочный материал, который я для верности заказал через Баллилоль и главный терминал, теперь, наверное, уже лежит у меня в комнате на расстоянии какого-то столетия. А Киврин, которая уже прошла практику и, казалось бы, должна была сыпать советами, хранила молчание, точно статуя святой, пока я не взмолился к ней о помощи.