Сейчас он полюбил читать, читает по утрам и вечерам, таскает книжки в кровать и в туалет, но все-таки самые для него сладкие минуты — перед сном, когда он устраивает из одеяла и подушки нору и, высунув наружу только ухо, слушает, как я ему читаю. Только под этим предлогом моего Хрюндика можно загнать в постель раньше полуночи.
Когда он был помладше, я пыталась улестить его россказнями про Оле Лукойе, который над хорошими детьми раскрывает цветной зонтик и показывает им интересные цветные сны, а над плохими детьми — черный зонтик, и им ничего не снится. Мой рассудительный сыночек уточнил: «Хорошие дети — это какие?» — «Ну, те, которые слушаются взрослых, не совершают плохих поступков…» — "Не хулиганят, не бесятся, — продолжил Гошка и ехидно заключил:
— Ну пускай им хоть сны интересные снятся, а то жизнь-то у них скучная какая!"
Когда приличным детям пришло время отправляться в постель, была выбрана книжка про черепашек-шшдзя.
— Читай вот отсюда, — показал мне Гошка. Я послушно начала читать:
— Карлик быстро вспорол своей клешней одежду девушки и рассмеялся злобной хихикающей улыбкой (sic!), разглядывая ее тело… Господи, что это?
— Ма, не останавливайся, читай дальше! — потребовал фанат черепашек-ниндзя, высунувшись из норы.
Я перевернула несколько страниц:
— За большим камнем, посреди обрывков бумаги и дохлых мышей, она увидела маленькие черепа и кости и в ту же минуту услышала приглушенный плач истязаемого ребенка… Отвратительная черная пена вытекла у него из пасти прямо ей на грудь, и она чуть не задохнулась от запаха гнили и испражнений… Она не успела захлопнуть крышку гроба, как вдруг рассмотрела там сморщенное тельце уродливого мертвого ребенка, на ее глазах обраставшее кожицей… Где ты взял эту гадость?!
— Папа подарил, — сообщил мне Гоша. — У меня уже четыре такие книжки, про приключения черепашек-ниндзя. Очень интересно!
— Нет, Гошенька, не обижайся, но я это читать не буду. Это вообще надо выбросить, папа не знал, что это за книжки. Давай я лучше расскажу тебе про эксгумацию…
Наконец мое любознательное чадо ровно засопело. Я поправила ему одеяло и засмотрелась на ровную челочку на лбу, нежную кожу щек, вздернутый носик; мне было так хорошо рядом с ним, в его поле, что в этот момент ничего больше в жизни я не хотела, кроме возможности всегда укрывать его спящего, любоваться на него, защищать от всех проблем…
Первое время после развода мне снились ужасные сны — про то, что Гошку у меня забрали на воспитание, что я могу видеться с ним, только не подавая виду, что он мой ребенок; и сейчас мое сердце билось ровно только тогда, когда мой малыш был рядом со мной.
Я вспомнила, как после его рождения меня приехала навестить приятельница, с которой мы вместе учились в школе, — Регина Шнайдер. Посмотрев на то, как я воркую над своим мальчиком, она со вздохом сказала: «Понятно, еще одна готовая свекровь! Знаешь анекдот: женщина родила мальчика, ей акушер говорит: Поздравляем, у вас мальчик!», — а она: Как я ее ненавижу!" — Акушер ей: Да что вы, у вас же мальчик", — а она опять: Как я ее ненавижу!" — Да посмотрите же, какой у вас сыночек, кого же вы ненавидите?!" — Да я невестку свою будущую ненавижу!""
Стоило мне вспомнить про Регину, как тут же требовательно зазвонил телефон. Англичане говорят: помяни черта, и он тут как тут.
Сняв трубку на кухне, я услышала голос Регины: «Я к тебе сейчас приеду!»
Регина не имеет обыкновения интересоваться, могу ли я ее принять, не занята ли я. Приеду — и все. На часах — за полночь, но если Регине приспичит, ее такие мелочи не волнуют. Правда, надо отдать ей должное, она не станет беспокоить меня ночью только для того, чтобы почирикать о погоде. Она вообще могла забыть о моем существовании на долгие месяцы, если ей ничего от меня не нужно. Но уж если я могу быть чем-то ей полезна, с нее станется разбудить меня среди ночи или приехать ко мне на работу и отнять несколько часов драгоценного времени… Хотя если у кого-то из ее окружения есть проблемы, и она может помочь — она все бросит и действительно поможет…
Через десять минут послышался шум подъехавшей машины: это лягушонка в коробчонке, то есть Регина на своем «фольксвагене».
Я вышла на лестницу и подождала, пока Регина поднимется к квартире, чтобы ее звонок в дверь не разбудил моего Хрюндика. Ей пришлось приложить усилия, чтобы не орать во весь голос, как она привыкла, — все-таки ночь на дворе, и ребенок спит.
Своих деточек Регина без зазрения совести с малолетства оставляет одних в любое время суток. «А что с ними сделается?» — говорит она. И действительно — ничего страшного с ними не случается.
Ее старший сын и мой Гошка — ровесники. Весной, когда родился Гошка, мы с мужем два месяца подходили к ребенку в марлевых повязках, муж своих родителей не впускал в дом, не говоря уже о посторонних переносчиках инфекций. Осенью я зашла к Регине, за ней из комнаты выполз ее первенец и с сумасшедшей скоростью пополз по коридору, что-то по пути обнаруживая на полу и засовывая в рот. Я пришла в ужас от такой антисанитарии и в полуобморочном состоянии высказала это Регине. «А что с ним случится?» — удивилась она. «Регина! У него же стоматит может быть!» — воззвала я к ее материнским чувствам. «А может и не быть», — хладнокровно ответила она. Так ведь и не было!
Но вообще я не знаю другого человека, обладающего такой способностью притягивать к себе неприятности, как Регина. После окончания школы мы с ней долго не общались. Она позвонила мне домой после пятилетнего перерыва как ни в чем не бывало и без всяких переходов, не задавая даже дежурных вопросов о личной жизни, заявила, что ей нужна моя помощь. Она знает, что я работаю в прокуратуре, и хочет, чтобы я нашла ей адвоката: она разводится с мужем, делит имущество (а делить там было что, как я поняла; муж был ну о-очень обеспеченный. Когда мы с ней встретились, меня ослепил блеск бриллиантов, которые были разве что в нос не вдеты. Но больше всего поразили мое убогое воображение человека, живущего на зарплату, сапоги из нежной замши сиреневого цвета, составлявшие ансамбль с бледно-сиреневым замшевым пальто). Правда, облик богатой женщины несколько портили пластыри и повязки. Регина охотно рассказала, что собиралась в бассейн с приятелем и подругой; тут домой пришел муж, который почему-то без всяких оснований приревновал ее к приятелю и спустил последнего с лестницы, а Регине сломал нос и челюсть, она два месяца пролежала в больнице. Сам муж после этого засунул голову в духовку и открыл газ, пытаясь покончить с собой.
Я выразила Регине сожаление, что он перед этим не проконсультировался со знающими людьми, которые могли бы ему рассказать, что в бытовом газе содержатся специальные добавки, чтобы им нельзя было отравиться. Угореть можно, а отравиться не получится (я только умолчала о том, что мои знания на сей счет были получены в результате точно таких же действий, когда мои отношения с мужем зашли в полный тупик; мне потом эксперты объяснили, что на кухне газом не отравишься).
Короче, после этого Регинин муж был отправлен в психушку, где подлечивают неудавшихся самоубийц. Оттуда его, недолеченного, как утверждали психиатры, забрали родители и одновременно начали кампанию по лишению Регины всех и всяческих благ. Тут, безусловно, нужен был серьезный адвокат; общими усилиями таковой нашелся и настолько напугал оппонентов, что муж с Региной помирился.
Они прожили несколько лет, родили двоих детей, после чего у мужа, видимо, наступило обострение недолеченного заболевания. В очередной раз Регина позвонила мне на работу в мае и сообщила, что она завтра должна лететь в командировку, ни больше, ни меньше как в Италию, а муж ее пропал. Я успокоила ее, как могла, на всякий случай проверив морги и справочную несчастных случаев, а также спецприемник ГУВД, изолятор временного содержания и места отбывания административного ареста.
Регина, поддавшись на мои уговоры, улетела в Италию; труп ее мужа нашли аккурат в день се возвращения. Он на даче привязал к ногам арматурину, подобранную там же, и бросился в карьер; через несколько дней, когда труп раздуло, он всплыл. Я в эту версию поверила, несмотря на то, что Регинины свекор со свекровью кричали на всех углах, что невесткой был нанят киллер, а она специально уехала на это время, чтобы создать себе алиби.