— А зачем ты у меня посреди кабинета все это развалил?

— Со злости, неужели непонятно?

Поскольку Леня тут же сел на мое место, я, вздохнув, стала собирать предметы кораблевского форменного обмундирования в пакет, чтобы хотя бы убрать эту кучу с пола. Подняв ботинки, я засмотрелась на рифленую подошву.

— Леня, а что, теперь такую обувь вам выдают? Раньше же были другие ботинки — остроносые такие, черные, на тонкой подошве?

— Да, уже несколько лет такие выдают.

Ленька крутился на моем рабочем кресле и постепенно остывал.

Где-то я видела такие башмаки, совсем недавно, подумала я, пытаясь поймать ускользающую мысль.

— Леня, а к Бурдейко заезжал?

— Заезжал, квартира коммунальная, соседи не видели примерно неделю, где он сейчас — не знают. Под вешалкой стоит сумка, с которой он обычно ездит в командировки. За это время их уже достали искатели Бурдейко, по телефону звонят постоянно и приезжают, надоедают, два раза с работы были, — доложил Леня, усаживаясь поудобнее в кресле и постукивая по столу взятым из канцелярского стаканчика карандашом.

Когда зазвонил телефон, он взял трубку раньше, чем я успела распрямиться и подойти к столу.

— Да-а, это прокуратурка, вы правильно попали, — отвечал он, развалясь. — А это РУБОПчик тут в гости зашел. Даю, даю. Мария Сергеевна, вас криминалисты.

Как удачно! Я схватила трубку:

— Эдуард Алексеевич, это вы? — Звонил начальник нашей экспертной лаборатории. — Я как раз хотела с вами поговорить по поводу экспертизы по ботинкам из области. И вы по этому поводу?

— Маша, — озабоченно стал говорить он, — следы с ботинками один в один.

Только знаешь, что? Ботинки-то милицейские, форменные. Труп у тебя опознан? А то в твоем постановлении на экспертизу он как неустановленный…

— Что-то примерно в этом роде я и предполагала, — медленно проговорила я.

— Нет, труп еще не опознан, но я думаю, что знаю, кто это.

— Что, действительно мент? — расстроился Эдуард Алексеевич.

— Похоже, что да.

— Господи, а откуда?

— Эдуард Алексеич, как установим точно, я вам сразу позвоню.

— Ну ладно. Заключение завтра можешь забирать.

— Что за мент? — подобрался сразу Кораблев, как только я положила трубку.

— Труп из Токсова, ну, парень, который с чердака за вертолетовской парадной наблюдал.

— Что, Бурдейко опознавать придется?

Я кивнула:

— Думаю, что это он.

— Ни фига ж себе, — присвистнул Кораблев. — А куда ж они ксиву его дели?

— Надо обыски у них делать, Леня, — задумчиво сказала я, присев снова на корточки и разглядывая форменный милицейский ботинок из кораблевского пакета.

Да, именно такие ботинки, с толстой рифленой подошвой, Кораблев привез из морга в виде слипшегося обгоревшего блина. Завтра мне влетит по первое число за то, что по вертолетовским бойцам у меня еще и конь, не валялся. А уж их-то давно надо брать и работать с ними плотно. А мне остается разорваться на тысячу маленьких Швецовых, чтобы все успевать. И не спасает даже Карнеги с его заповедью о том, что дела нужно делать не в порядке их срочности, а в порядке их важности. А что вы скажете, уважаемый Дейл, если дел куча, и все они одинаково срочные и одинаково важные?

Держа в руке милицейский ботинок, я подумала о том, что обгоревший труп, найденный нами в Токсове, все-таки окажется трупом оперуполномоченного Владимира Владимировича Бурдейко, который, судя по тому, что я знаю на сегодняшний день, принимал участие в трех эпизодах шантажа вместе с оперуполномоченным Сиротинским и следователем городской прокуратуры Денщиковым.

Ну, даже если предположить, что в случае с юристом страховой компании Костенко его использовали втемную, — например, Денщиков сказал, что надо съездить, задержать человека за изнасилование и привезти в РУВД, то в следующий раз-то он уже должен был понимать, что к чему? И кроме того, на совести Бурдейко и Сиротинского еще незаконный обыск у Скородумова. Хотя тут тоже — как посмотреть: постановление на обыск у них было, тут не придерешься, а они — люди маленькие, им сказали, что искать, они и искали. С чего я взяла, что он в сговоре с Денщиковым? Да и Денщиков, в этом я не сомневалась, наверняка уже придумал правдоподобную версию в оправдание всем своим акциям. А на чердаке напротив вертолетовского дома что Бурдейко делал? Выбирал место для бомбы с дистанционным управлением? Или выполнял служебное задание, следя за преступным авторитетом? Блин, как разобраться? Дорого я бы дала, чтобы узнать, что же из него вытрясли в токсовском лесочке вертолетовские цепные псы… А что-то, наверное, вытрясли. У них методы дознания очень эффективные. А от того, что там, в токсовском лесу, облили бензином и подожгли предварительно измолоченного, как боксерская груша, не кого-нибудь, а оперативника, было нехорошо на душе. Даже если он и был продажной гнидой, — все равно не заслуживал такой страшной смерти… Интересно, а Сиротинский-то еще жив? А брат его?

— Лень, а где ты все-таки с Анджелой познакомился? Извини, конечно, за нескромный вопрос, — обратилась я, сидя на корточках, к Кораблеву, занимавшему мое место и наблюдавшему за тем, как я собираю его шмотки.

— Подвез я ее, на машине, — рассеянно ответил Кораблев, думая о чем-то своем. — Я иногда на тачке халтурю, жить-то надо на что-то. Нет, вы представляете, как кризис грянул, народ стал на общественном транспорте ездить, не допросишься. Выехал я тут на охоту, стою на Комендани, мерзну, жду возле остановки, — может, кто-то заинтересуется. Поздний вечер. Тут подходит ко мне разодетая барышня, в рюшах и бомбошках, с каблуков чуть не падает. Доковыляла, значит, до меня, наклонилась, из декольте все вываливается, и интимно так говорит мне: «Усть-Луга…» Я чуть из тачки не выскочил, в душе все запело, думаю, голубушка, ты ж меня обеспечишь на всю рабочую неделю. Ух, прямо так сейчас и расцелую. Не в силах сдержать возбуждение, спрашиваю: сколько? Она декольте трясет и отвечает игриво: сто! Лихорадочно соображаю — рублей или баксов. Решаю, что поеду и за то, и за то. Открываю дверь и говорю: прошу, мадам! Она мне — нет, пойдем! И тянет меня за галстук из машины. Я удивляюсь, говорю — куда ж идти, ехать надо, а она повторяет: «Усть-Луга!», причем с придыханием. Блин, и тут до меня доходит: да не Усть-Луга, блин! А «услуга».

Нет, вы представляете? Я до утра в себя приходил.

— А где ж ты Анджелу подхватил? — продолжала я настаивать.

— На площади, возле городской прокуратуры…

Я наконец упаковала пристойным образом Ленькины форменные причиндалы и, поднявшись с корточек, протянула ему пакет. Он его молча взял.

— А где волшебное слово? — Я выжидательно смотрела на него.

— А! Спасибо, — спохватился Кораблев.

— Спасибом не отделаешься, Леня. Надо срочно устанавливать этих людей и всех ко мне вытаскивать. — Я протянула ему список, составленный ювелиром: три фамилии, с номерами телефонов, покупателей и продавцов итальянского креста. — Найдешь их, получишь орден.

— За Вертолета орден не получу, — возразил Кораблев.

— А ты что, только за орден согласен работать?

— А вы за что, за зарплату работаете? Кстати, вам ее заплатили?

— Нет еще, завтра обещают. Ох, блин, я же договорилась с мамашей Чванова и собиралась к ней поехать после заслушивания из городской, а зарплату не раньше трех привезут. Значит, я и завтра не получу.

— Давайте я за вас получу, — хмыкнул Кораблев.

— Ага, и в китайский ресторан. Как ты расплатился-то там?

— Расплатился, не волнуйтесь.

— Тебя не вышвырнули за проявленную наглость? — Меня не только не вышвырнули, мне еще дали карточку постоянного гостя, я теперь туда могу ходить со скидкой.

— А ты не боишься, что, когда широкая общественность узнает о смерти Вертолета, у тебя карточку отнимут?

— На ней не написано, что я друг Вертолета…

— На, почитай, — я кинула ему протокол допроса Костенко.

Кораблев внимательно изучил показания несчастного юриста и прокомментировал:

— Ну вот, кабаки да бабы довели его до цугундера. Половой извращенец, так ему и надо. А это что, моя Анджелка в теме?

— Твоя, твоя, так что глаз с нее не спускай. Она знает, где ты работаешь?

— Знает, я баб когда в машину сажаю, сразу говорю: «Здравствуйте! Полиция нравов!» Я ей уже предложил к нам общественным помощником оформиться.

— Куда к вам? В РУБОП, что ли?

— В полицию нравов…

Трясясь вместе с шефом на нашей разваливающейся машине, по дороге в городскую прокуратуру, на заслушивание, я думала, что, если методсовет будет у прокурора города, лучше смотреть, как облетают последние, редкие листья с кустов на площади. Когда руководство устраивает выволочку, лучше не принимать ее близко к сердцу, а любоваться видом за окном, время от времени кивая в знак того, что не заснула еще.

Методсовет по убийству Бисягина, с учетом важности и общественной значимости дела, взялся вести сам прокурор города Дремов. Я чуть не хихикнула, хорошо, в последний момент удержалась, получилось, что я только сдавленно хрюкнула; просто, увидев наше первое лицо, вспомнила его выступление по телевизору в день похорон депутата Бисягина. Дуремар, вцепившись в трибуну, как мокрый котенок, выкрикнул в пространство какую-то загадочную фразу о том, что информации следствием уже собрано достаточно и что это ужасное преступление будет раскрыто не сегодня-завтра, в общем в самые ближайшие дни, короче — преждевременно… Мы смотрели его выступление в приемной у шефа, куда народ созвали по такому случаю, и дружно пытались понять — в каком смысле преждевременно? Когда общество еще не будет готово воспринять такое раскрытие?

«Злые вы какие, — сказала канцелярская Зоя, — он хотел сказать, еще до того, как истечет двухмесячный срок расследования…» — «Ну так бы и сказал, — проворчал Горчаков. — А мы тут что, гадалки, что ли, соображать, что он имел в виду! Прежний прокурор хоть говорить умел».