И он начал паломничество по провинциальным клубам, нанимаясь на одну-две игры. И его брали. Как берут в провинциальный цирк бородатую женщину или шпагоглотателя. Как-никак, а имя на афише все еще давало сборы! "Би-кампеон Гарринча!" Звучит, не правда ли? Маноэл играл. Сегодня в какой-нибудь Куйабе, завтра где-нибудь в Аракажу. Он держался подальше от крупных центров, появляясь в местах, где люди не особенно избалованы футбольными "звездами": ведь у него было двенадцать килограммов лишнего веса. Пропала скорость, исчезла точность движений. Но даже в провинции, где редко видели хороший футбол, ему частенько приходилось слышать свист и обидные крики с трибун.
Потом бродячий торговец футболом Гарринча попробовал наняться за рубеж. В соседние страны Латинской Америки. Не в Уругвай, не в Аргентину, где знают хороший футбол, а куда-нибудь в провинциальные города Колумбии. Там, казалось бы, все получалось неплохо: ему обещали по 600 долларов за каждую игру, но удалось сыграть только один раз. За "Клуб Депортиво Жуниор" из Барранкильи. Получилось, мягко выражаясь, не совсем удачно: у него болела нога после недавнего ушиба, полученного во время благотворительной игры в одной из тюрем Рио. Гарринча дал три паса, ни один из них не был использован партнерами. Попытался повторить свой знаменитый финт и ошибся. Попробовал еще раз, и снова мяч отобрали. На трибунах начали свистеть…
Манэ был спортсмен. Не только на поле. Он не смутился, когда после матча местный репортер ехидно спросил его, как чувствует себя освистанный "би-кампеон". Маноэл помолчал и сказал: "Мы, профессионалы, являемся в общем-то клоунами. Мы выходим и работаем на потеху публике, которая платит деньги, чтобы посмеяться, глядя на наши победы или поражения. И когда клоун работает хорошо, ему аплодируют, а если он работает плохо, его оскорбляют… Такова жизнь!"
В те дни я впервые встретился с ним. В доме у Эльзы Соарес я долго ждал, когда он вернется с тренировки: он пытался поддерживать форму и упросил своего приятеля по "золотой сборной" Загало, который тренировал "Ботафого", разрешить ему баловаться иногда с мячом. Из этого в общем-то ничего не получилось: он уставал через двадцать минут рядом с молодыми, быстрыми ребятами, которые в то время были двукратными чемпионами Рио-де-Жанейро.
Мы беседовали с Эльзой, и она рассказывала о Манэ. Не жаловалась, но в каждой фразе ее слышалась затаенная обида за этого парня. Потом она стала рассказывать о себе, о том, как родилась и росла в нищей фавеле, как таскала белье и воду для матери-прачки… Как не знала игрушек и никогда не кушала досыта. Как родила первого ребенка в тринадцать лет. А к двадцати годам имела уже шестерых… Как, плача по ночам от голода на грязных циновках в бараке, клялась себе "выбиться в люди" и иметь дом такой же роскошный и большой, как дома тех строгих и капризных сеньор, которым она носила выстиранное матерью белье… Как пела песни и случайно устроилась петь в ночной кабак на Копакабане…
Однажды ее услышал какой-то импрессарио, повез на свой страх и риск в Аргентину, там она произвела фурор, влюбленные гимназисты заваливали отель цветами, а седые миллионеры бомбардировали Эльзу ослепительны ми матримониальными предложениями. В Бразилию она вернулась уже в ореоле славы…
Но все это имеет лишь косвенное отношение к Гарринче, который прервал рассказ Эльзы на самом интересном месте. Он вернулся усталый и размягченный, бухнулся со вздохом облегчения на диван и попросил воды. Потом мы пили кофе, и он рассказывал обо всем, что написано в этом очерке. О Пау-Гранде и своем приходе в "Ботафого", об игре против сборной СССР в 1958 году и о матче в Лужниках 1965 года.
– Меня тогда так хорошо встретили, – улыбнулся он, – хотя я вышел-то минут за пятнадцать до конца и ничего не успел показать…
А об этой истории с "Коринтиансом" он говорил спокойно, без возмущения. Словно речь шла не о нем, а о каком-то ином, чужом человеке.
– Сейчас тренируюсь. Зовут меня во Францию. Предлагают контракты в Италии и Австрии…
Сказав это, он искоса глянул на меня: верю или нет? И я понял, что он и в самом деле продолжает надеяться на чудо, этот парень, наивный и добрый, этот простодушный нищий, на котором дельцы заработали миллионы, а потом выкинули его на улицу.
И тогда я попросил его рассказать о своей самой памятной игре и о самом любимом, самом дорогом голе. Маноэл загорелся и начал говорить взбудораженно, торопливо. И такая страсть вспыхнула в его глазах, что и я поддался этому гипнозу, я поверил, что для Манэ еще ничто не кончено. Что однажды придет день, и его позовут. И выбежит он на поле, подняв руки в знак приветствия верной торсиде. И грохнут петарды, взорвутся ракеты, задохнутся в радостном реве трибуны, посыплется снежным дождем серпантин. И дрогнет вратарь противника, увидев мяч в ногах великого Гарринчи…
Прошло несколько недель. Близился к концу сезон 1968 года. Начинался горячий период купли-продажи футбольных "звезд". "Коринтианс" тоже объявил, что желающие могут купить знаменитого футболиста Гарринчу. По дешевке. Почти задаром. Собственно говоря, клуб отчаялся на нем заработать и хотел только одного: хоть немного возместить убытки. Увы, покупателей не находилось. К этому времени страна была взбудоражена предстоящим "матчем века": в ознаменование десятилетия победы на первенстве мира в Швеции на "Маракане" должны были встретиться сборная Бразилии и сборная ФИФА. "Сборная мира", как торжественно величали ее газеты.
У кого-то родилась идея посвятить эту игру Гарринче. И когда об этом узнали за рубежом, то посыпались предложения от Эйсебио, Альберта, Яшина, братьев Чарльтон и других лучших футболистов мира, согласившихся сыграть бесплатно. Потом эта идея умерла. Решили, что с Гарринчи хватит матча поскромнее. Скажем, сборная Бразилии против сборной ФРГ – чем плохо? Или, допустим, Бразилия с Уругваем? Это еще дешевле: ведь Уругвай-то ближе к Бразилии, чем ФРГ! Потом идея ссохлась до гипотезы о матче сборных команд Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, потом говорили о матче ветеранов Рио против ветеранов Сан-Паулу. После этого не говорили уже ничего. Идея умерла. И умерла так прочно, что на состоявшийся матч сборных Бразилии и ФИФА Гарринчу вообще забыли пригласить! Забыли пригласить Гарринчу на матч в честь победы, в которую он вложил столько сил!
Время шло. Однажды я узнал от друзей, что срок дисквалификации истек, и Гарринча начал тренироваться всерьез. Рассказывали, что это были такие тренировки, которых в Бразилии, где футболисты не очень-то любят утомляться, вроде бы вообще не видывали. Что он быстро теряет вес, обретает форму. Что у него появился врач, который установил специальный режим… И я решил съездить посмотреть, правда это или нет.
И я хорошо сделал, что поехал! Потому что, если бы я не посмотрел эту тренировку собственными глазами, я никогда бы не поверил в то, о чем сейчас расскажу.
Маноэл тренировался с каким-то ожесточением, с упорством, с восторгом, со злостью. Он бегал, работал с мячом, занимался гимнастикой, снова бегал. Потом плавал в бассейне… И все это при сорока градусах жары в тени. Так продолжалось три с лишним месяца. Три с лишним месяца, не пропуская ни одного дня, Гарринча тренировался дважды на стадионе и один раз дома, где на специально приспособленном станке подымал ногами сто килограммов двести раз! Он работал под руководством врача "Фламенго", который взялся за это дело из "спортивного интереса", из азарта. Просто этому человеку, доктору Франкалаче, было интересно, что получится. А получилось вот что: за три месяца Гарринча сбросил 12 – повторяю прописью: двенадцать – килограммов и восстановил свой идеальный вес. Он вновь обрел быстроту реакции, скорость, если не прежнюю, то, во всяком случае, очень уважительную… Он снова начал играть.