Бесс Риб и Рубен замечают зеленое море вокруг острова. Оно проникает в расселины и трещины, бежит, как ребенок, по своей первой пещере. Под поверхностью моря замечают они каналы, выписанные как на плане, каналы соединяют первый остров зверей с заболоченными континентами. Студенистые растения бесстыдно вылезают из болот, кипят в траве яды, стекающие с пера, в болотах идет спаривание - дети краснеют.

Здесь, говорит Сэм Риб, властвуют две бури. Он чертит пальцем слегка расплывчатые треугольники двух ветров и рты двух угловатых херувимов. Бури перемещаются в одном направлении. По одной ползут они через мерзкую топь, в тени собственных дождей и снегопадов, в звуке собственного дыхания, предвкушая новую боль. Бури, как дети, девочка и мальчик, идут через беснующийся мир, через шторм на море, волочащийся под ними, сквозь облака, распадающиеся в своем движении на множество лоскутков и пристально вглядывающиеся в холодную стену ветра.

Возвращайтесь, призрачные блудные сыны, в лабораторию отца своего, произносит с пафосом Сэм Риб, и ты, упитанный телец, возвращайся в пробирку. Он указывает на меняющие свой лик земли; чернильные линии каждой бури пересекают глубокое море и следующую трещину между мирами влюбленных. Херувимы дуют усерднее; ветры двух беснующихся бурь и водяная пыль единого моря несутся, обгоняя друг друга; бури останавливаются на пустынном берегу двух соединившихся территорий. Две беззащитные башенки покоятся на двух-сердцах-в-зерне миллионов песчинок, которые смешиваются, так об этом говорят стрелы на карте, и образуют единую опору. Но чернильные стрелы отбрасывают их назад; две слабеющие башенки, мокрые от любви, дрожат от ужаса первого слияния, и две бледные тени несутся над землей.

Бесс Риб и Рубен поднимаются на холм, что смотрит каменными глазами на полосатую долину; затем, держась за руки, напевая, сбегают они с холма вниз, снимают башмаки в мокрой траве первых двадцати лугов. В долине обитает дух, который является, когда все холмы и деревья, все скалы и потоки уже погребены под западной смертью. Здесь - первый луг, где сумасшедший Джарвис сто лет назад сеял семя свое в живот плешивой девушки, которая пришла из далекой страны и лежала с ним в муках любви.

Здесь - четвертый луг, место чудес, где мертвый может подняться, шатаясь, из могилы или падшие ангелы сражаться над водой потоков. Укрывшийся глубже в почву долины, чем слепые корни, что сменяют друг друга в прорытых ими и до них норах, дух четвертого луга встает из тьмы, обнажая бездну и мрак во всех сердцах, что идут черед долину опять и вновь от границ горной страны.

На десятом и главном лугу Бесс Риб и Рубен стучат в дверь хижины и спрашивают, где находится первый остров, окруженный холмами любви. Они стучат с черного хода и получают невнятный ответ.

Босые, рука об руку, бегут они через оставшиеся десять лугов к воде Идрис, где ветер пахнет морскими водорослями и долиной и дух мокр от дождя. Но спускается ночь, рука лежит на бедре, и блики плывущего с реки тумана откуда-то издалека тянут за собой новые миражи, все ближе и ближе. Контуры острова, окруженного стеной тьмы, возникают в полумиле вверх по реке. Тихо, ступая на цыпочках, Бесс Риб и Рубен сходят к ласковой воде. Тень острова растет на глазах, они разжимают пальцы, скидывают легкие одежды и, обнаженные, мчатся к реке.

Вверх по реке, вверх по реке, шепчет она.

Вверх по реке, вторит ей он.

Вода увлекает, несет их вниз по реке, но они отбиваются от течения и плывут к медленно вырастающему острову. Тогда ил поднимается со дна реки и лижет ноги Бесс.

Вниз по реке, вниз по реке, кричит она и отбивается от грязи.

Рубен, опутанный водорослями, борется с их серыми головками, что захлестывают его руки, и следит за ее спиной, удаляющейся к берегу, где долина выходит к морю.

Но пока Бесс плывет, вода щекочет ее, охватывает, обнимает.

Любовь моя, кричит Рубен, возбужденный прикосновением воды и водорослей.

И когда стоят они, обнаженные, на двадцатом лугу, любовь моя, шепчет она.

Первый страх отталкивает их друг от друга. Мокрые, как были, натягивают они одежду.

Через луга, говорит она.

Через луга к холмам, к холму-дому Сэма Риба, как слабеющие башенки бегут дети; их больше ничто не связывает; они смущены, сбиты с толку грязью и краснеют при первом прикосновении туманной островной воды.

Здесь обитают, говорит Сэм Риб, первые звери любви. В прохладе нового утра дети слушают, боясь даже шевельнуться. Он опять касается прогибающегося холма, который возвышается над островом, и отмечает движение перекрещивающихся каналов, соединяющих болото с болотом, зеленое море с морем более темным и все холмы любви и острова в одну территорию.

Здесь смешиваются травы и луг, и песчинки, говорит Сэм Риб, и разделенные воды соединяются сами и их соединяют. Солнце - с травой и лугом, песок - с водой, а вода - с зеленой травой. Все это переплетается, и соединяют все это ради рождающей и защищающей земли. Сэм Риб соединяется с зеленой женщиной, как Большой Дядя Джарвис со своей плешивой девушкой, соединяется он с мягкой водой ради рождения и защиты ребенка, который краснеет за него. Он замечает, что болотистые континенты лежат так близко к первому зверю, перевернувшемуся на спину, как и круг сдвоенных зверей под таким же высоким холмом, как холм Большого Дяди, что нахмурился прошлой ночью и оделся камнем. Камни холма Большого Дяди режут детям ноги; следы и башмаки навеки потеряны в траве первого луга.

Рассматривая холм, Бесс Риб и Рубен сидят тихо. Они слышат, как Сэм говорит, что спуск с холма первого острова мягок, как шерсть и гладок, как лед под санками. Они вспоминают, как легок был спуск прошлой ночью.

Спокойный холм, говорит Сэм Риб, становится бешеным при восхождении. Пересекая холм юных, идет белая тропа камня и льда, со следами скользивших здесь ног или детских санок, несшихся вниз; на шаг в сторону - другая тропа, красного камня и крови, с трещинками следов поднимающихся детей, взбирается вверх. Спуск мягок, как шерсть. Потерпишь неудачу на первом острове, и холм восхождения оденется, укроется острым камнем.