Нас всех троих поместили в тесную комнату, не дав даже горстки соломы, чтобы подстелить на голый жесткий пол, совершенно гладкий – без единого стыка или вмятинки. Весь замок был сделан из какого-то пластика, как и крепость Сетха в неолите.

Стены тоже казались совершенно гладкими, но вдруг в одной из них открылась дверца и появился поднос с пищей – дымившееся, только что с вертела, жареное мясо, вареные овощи, бутыли с водой и даже охапка зелени для Юноны.

Мы с жадностью принялись за еду, хотя я никак не мог выбросить из головы мысль о последнем ужине приговоренного к казни.

– Что теперь? – поинтересовался я, вытирая подбородок тыльной стороной ладони.

Аня оглядела гладкие стены камеры.

– Чувствуешь вибрацию?

– Должно быть, тут все питается энергией ядерного колодца, – кивнул я.

– Мы должны добраться до него и уничтожить, – решительно заявила Аня.

– Легко сказать.

Она окинула меня печальным взглядом серых глаз.

– Это необходимо сделать, Орион. От этого зависит существование человечества, существование всего континуума.

– Тогда для начала надо выбраться из камеры, – со смиренным вздохом откликнулся я. – Есть предложения?

Будто в ответ на мой вопрос, металлическая дверь откатилась, и на пороге показались еще двое тюремщиков – а может быть, двое из тех, кто пригнал нас сюда.

Один поманил нас когтистым пальцем, и мы кротко вышли в коридор, а Юнона с опаской затопала следом.

В коридоре было жарко и сумрачно. Лампочки на потолке едва тлели, наверняка излучая основную часть энергии в инфракрасном диапазоне, невидимом для моих глаз. Но рептилиям тут наверняка светло. Закрыв глаза, я мысленно подключился к Юноне. И действительно, увиденный глазами динозаврихи коридор оказался залит ярким светом, а жара воспринималась как на диво приятное тепло.

Коридор уходил вниз – не слишком круто, но ощутимо. Оглядываясь по сторонам глазами Юноны, я вдруг открыл, что стены здесь вовсе не одноцветные – их украшали яркие мозаики, изображавшие грациозных человекообразных рептилий, прогуливавшихся по красивым аллеям и паркам, в заботливо ухоженных садах, раскинувшихся на берегу бурного моря или на скалистых гребнях гор.

Шагая по коридору, я внимательно изучал картины. Ни на одной из них не было более одного человекоподобного ящера, хотя на многих имелись изображения других рептилий – частью двуногих, но в большинстве своем четвероногих. Ни один ящер не был одет, не держал в руках хоть что-нибудь напоминавшее орудие. У них не было даже поясов или сумок.

И вдруг по спине моей пробежал холодок: я осознал, что солнце на всех мозаиках не желтое, а темно-красное, настолько огромное, что зачастую закрывает четверть небосвода. А в нескольких сценах даже появлялось второе светило – далекая желтая звездочка.

Настенная живопись изображала отнюдь не Землю. Их солнце – та самая багровая звезда, на которую я смотрел из ночи в ночь; та зловещая звезда, которую не в силах погасить даже полуденное солнце; звезда, даже сейчас озарявшая замок кровавым светом.

Я уже собирался сообщить об этом Ане, когда стражники остановили нас перед дверью, покрытой затейливой резьбой, – настолько огромной, что в нее рука об руку могли бы войти десять человек. Притронувшись к створке, я ощутил под пальцами холодный безжизненный пластик, хотя она и казалась сделанной из темного дерева, похожего на эбеновое. Меня поразило, что даже при такой жаре дверь была холодной.

Вдруг ее створки плавно и совершенно беззвучно распахнулись внутрь. Не дожидаясь приглашения, мы с Аней вошли в огромный сводчатый зал. Юнона вышагивала между нами.

Снова воспользовавшись собственным зрением, я едва разглядел ребристый свод, круто уходивший кверху. В зале царил сумрак, воздух был обжигающе жарок, будто в июльский полдень мы остановились у открытой топки.

Сетх полулежал на скамье, установленной на возвышении, к которому вели три ступени. Здесь не было изображавших его идолов – наверное, из-за отсутствия рабов, которые стремились бы ублажить владыку поклонением. Вместо идолов вдоль трона с обеих сторон чадили тусклые факелы; казалось, даже их сонное пламя источало мрак.

Мы медленно пошли к угольно-черному трону, приближаясь к сидевшему на нем дьявольскому созданию. Лицо Ани помрачнело, губы сжались в тоненькую бескровную ниточку, стиснутые кулаки вытянулись по швам. Оставленные путами рубцы яростно пламенели на фоне ее алебастровой кожи.

И снова я ощутил ярость и непримиримую ненависть, исходившие от Сетха, словно потоки лавы, вытекавшие из жерла извергавшегося вулкана. И снова я почувствовал, как вспыхнула в моей душе ответная ярость и ненависть. Вот оно, воплощение зла, извечный враг человеческий, и моя святая обязанность – уничтожить его раз и навсегда.

Сетх установил контроль над моим телом и заставил меня остановиться в десяти шагах от возвышения, парализуя мои члены, чтобы я не набросился на него и не вырвал сердце из его груди.

Стоявшая рядом Аня была напряжена, как и я. Она тоже задыхалась в мощном телепатическом захвате Сетха, пытаясь вырваться. Быть может, вдвоем, работая вместе, мы сумеем преодолеть его дьявольскую мощь? Возможно, мне удастся чем-нибудь отвлечь его внимание, пусть хоть на миг – этого было бы достаточно.

"Вы находчивей, чем я думал", – зашипел его голос в моем сознании.

– И осведомленнее, – огрызнулся я.

"Осведомленнее? Как это?" – сверкнули его вертикальные зрачки.

– Мне известно, что ты не с Земли. Ты прибыл с планеты, которая вращается вокруг красной звезды, с планеты, которую Крааль назвал Истязателем.

Его заостренный подбородок чуть опустился – то ли Сетх кивнул, то ли склонил голову, обдумывая мои слова.

"Звезда называется Шеол,[6] – мысленно проронил он. – А единственный его спутник – моя родная планета Шайтан".

– В моем родном времени, – откликнулся я, – в небе лишь одно солнце, а твоей звезды не существует.

Вот теперь Сетх и в самом деле кивнул.

"Знаю, примат. Но твое родное время, как и весь ваш континуум, очень скоро будет уничтожено. Твой род исчезнет. Шеол и Шайтан будут спасены".

– Они уже уничтожены, – подала голос Аня. – Твои планы заранее обречены на провал. Ты уже потерпел поражение, хотя пока и не догадываешься об этом.

Сетх разинул свою безгубую пасть, обнажив острые зубы.

"Не пытайся обвести меня вокруг пальца, самозваная богиня! Мне отлично известно, что континуум нелинеен. Здесь, в данной точке пространственно-временного вектора, пролегает критический рубеж. Я пришел сюда затем, чтобы позаботиться об истреблении вас и вашего рода".

– Рептилии вместо людей? – с вызовом бросил я. – Такого и быть не может!

Его веселье сменилось желчной язвительностью.

"Ты так уверен в своем превосходстве, а? Пустомеля млекопитающий, континуум, в котором твое племя царствует на этой планете, настолько слаб, что творцы вынуждены постоянно сражаться за его спасение. Млекопитающим недостает сил, чтобы долго доминировать, их всегда сметают со своего пути воистину высшие существа".

– Вроде тебя? – Я пытался говорить презрительно, но мне удалось это сделать лишь отчасти.

"Вроде меня, – отозвался Сетх. – Умалишенные млекопитающие, вечно суетящиеся, вечно пускающие слюни и болтающие языком, в вашей горячей крови – ваша собственная погибель. Вам надо столько есть, что вы под корень истребляете зверей и поля, кормящие вас. Вы размножаетесь столь неистово, что засоряете собой планету, губите не только землю, но и моря, и даже сам воздух, которым дышите. Вы паразиты, планета должна быть избавлена от вас".

– А вы лучше?

"Нам нет нужды подогревать свою кровь. Нам нет нужды истреблять целые биологические виды, чтобы набить свое брюхо. Мы не плодимся сверх меры. И не издаем этого неумолчного лепета, который вы зовете разумной речью! Вот почему мы лучше, сильнее, жизнеспособнее вас. Вот почему мы выживем, а вы нет".