Бросился к вешалке, схватил куртку, шапку, стал лихорадочно одеваться... потом остановился и очень медленно повесил свои вещи на прежнее место. Так не годится! Нельзя сейчас так позорно сбежать... Он вернулся в комнату.
- Простите меня... пожалуйста! - парень стоял на пороге, не смея приблизиться к старику. - Я знаю, что такое не прощают! Вы меня прогоните вон... это будет правильно, справедливо. Я заслужил. А вообще... со мной происходит что-то ужасное, даже не знаю, как рассказать... Но я понимаю, вам меня слушать противно, я уйду... Простите меня, если сможете... мне очень жаль.
- Ты молодец! - очень тихим голосом проговорил старик и повторил, молодец! Я знал об этом. Понял, что это ты. Хоть тогда, в тот вечер, так лило, что ни зги не видать, и теперь я почти слепой, но внутренний глаз художника все фиксирует: силуэт, манеру, походку... Я ведь говорил, что нутром чую цвет, а людей с тех пор стал чувствовать ещё лучше. И тебя... Я ждал, что ты наберешься храбрости и признаешься. Я надеялся... Мне казалось, это в твоем характере - рано или поздно не выдержишь. Понимаешь, важно, что сам решился, без всякого давления со стороны. Просто по зову совести. Это значит, ты искупил вину... если хочешь, стал мужиком! Это ведь, наверно, самое трудное - в грехе сознаваться. А я... что ж, я давно научился принимать все, что бы ни было послано, - любую болезнь, несчастье... Это ведь испытание. За него благодарить надо Господа, а иначе душу не выправишь, не выметешь из неё всякий сор. Нет, именно благодаря таким испытаниям человек сильнее становится и может избавиться от иллюзий. И себя в истинном свете увидеть, и на мир взглянуть... так что, считай, я тебе благодарен!
- Но как же вы... как же могли все это время возиться со мной и... я не знаю! - Сашка так взволновался, что, кажется, готов был из себя выпрыгнуть, - вытаращил глаза и дышал тяжело, точно преодолел стометровку. Он ожидал всего, только не этих ободряющих и смиренных слов старика... Как вы вообще могли это вытерпеть?!
- Э, мальчик, старость - это дело такое... Если не научишься к старости прощать и терпеть, обида подточит тебя изнутри, обида на весь белый свет, на молодых, у которых вся жизнь впереди... Она разъедает душу, рвет тебя на куски, а потом в щепы разнесет, как какую утлую лодочку! Нет, если старый не умеет видеть и понимать людей, грош цена! Тогда и незачем землю коптить... Ладно, это все словеса! Поедем дальше... Что с тобой происходит? Я же вижу - в последнее время ты как на иголках!
И Сашка рассказал своему учителю все, что с ним произошло с того самого дня, как впервые пересеклись их пути. Торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, он поведал о мечтах своих глупых, о маме, о том, что с ней стало, о бронзовом идоле и о своих обещаниях душу продать... О том, что значила для него Маргарита, о тетке и письме к незнакомому человеку, который, сам об этом не зная, был его отцом... о своих жутких снах и о том, как помимо воли он стал угрозой жизни Марго... Старик молча слушал, опустив голову и не глядя на своего собеседника, чтоб не сбивать его пугающим видом своих темных очков. Когда Сашка умолк и сник, выжатый как лимон этим рассказом, старик снова похлопал его по руке, помолчал... потом поднялся, раскрыл дверцы буфета, извлек бутылочку коньяку, поглядел на нее...
- Да, без рюмки тут не обойдешься! - изрек он, оборачиваясь к своему притихшему ученику. - Плеснуть капельку?
- Да я... - засмущался тот.
- Что, не пробовал? Ничего, по такому случаю можно... - он добыл две серебряных рюмочки, разлил в них коньяк, поднял рюмку. - Ну, за наше здоровье! - залпом опрокинул её, крякнул, снова поднялся, подошел к тумбочке с телефоном, снял трубку и набрал номер.
- Отец Валентин? Да, я. Ничего, скрипим потихоньку. Батюшка, я к вам с просьбой. Не могли бы ко мне подъехать, тут у меня... Да, дело довольно срочное! Понимаю, что обнаглел, вы уже отдыхаете... Еще нет? А когда назад в Раменское? Ага, понятно. Тогда, батюшка, как бы все-таки повидаться сегодня, вопрос-то нешуточный. Чаем напоим и ещё чего получше найдется... Двое нас, я и молодой отрок! Ах, как хорошо, вот спасибо! Ждем. Да! Ждем с нетерпением. Приедет! - бросил он Сане через плечо, кладя трубку.
- Кто приедет? - тот, подражая Борису Ефимовичу, тоже залпом выпил коньяк и сидел, чувствуя как горячая волна растекается по всему телу, как разом спало напряжение и потеплела душа.
- Отец Валентин, любимый мой человек! Он священник. Живет здесь, в Москве, а приход у него в Раменском, точнее сказать, в Быково - это километрах в тридцати под Москвой. А храм у него - фантастический, не храм, а волшебный сон! Один из последних шедевров Баженова. Ну, ты увидишь...
- Да? - удивился Саня, - а когда?
- Когда батюшка скажет. Он минуточек через сорок появится. Эх ты, надо бы его чем-то вкусненьким угостить, а у меня как на грех... Ага, постой-ка... мука есть, сахар и яйца, яблоки... испечем шарлотку! Давай-ка, отрок, за мной! Почистишь яблоки, а потом картошечку - вот тебе фартук, нож и продукт! Так... ну, благословясь...
Борис Ефимович заметно оживился и ринулся в маленькую кухню, также как и все комнаты в доме, скрытую за занавеской. Только эта в отличие от других была из яркой веселенькой льняной ткани, расцвеченной зелеными и красными огурцами и помидорами по синему полю... Саня направился вслед за хозяином и принялся чистить яблоки под аккомпанемент арии Тореадора, которую тот довольно лихо насвистывал. Старик как будто напрочь забыл обо всем, хотя в первые минуты услышанное явно здорово его ошарашило...
"Ну, и самообладание! - поразился Сашка, в который раз восторгаясь своим учителем. - Свистит себе, как ни в чем не бывало. А перед ним стоит чудище, готовое съесть племянницу, которое довело его до слепоты... стоит себе и яблоки чистит! Вот это человек!"
Раздался телефонный звонок, старик отряхнул руки, испачканные в муке, вытер их полотенцем и, шаркая шлепанцами, заспешил к телефону.
- Да, я слушаю! А-а-а, Оленька, рад тебя слышать! Ага... ага... так! Да, понимаю. Похоже на то... Самое интересное, что я только что ему позвонил. Да, представь! Едет. А по какому поводу? - он покосился на Сашку, тот сделал страшные глаза, и старик жестом успокоил его и приложил палец к губам: мол, не волнуйся, не выдам! - Да, видишь ли, есть у меня нужда. Совсем в грехе закоснел твой старикан! А серьезно... ну, нужно по делу одному посоветоваться. Дело тонкое и без батюшкиного благословения не знаю, как к нему подступиться... Да, понял, скажу. И попрошу, - не беспокойся. Да, понял я, понял! Как можно скорее, да... Хорошо, Оленька, как будет какая-то ясность, перезвоню. Сразу же. Ну, целую... - он положил трубку, налил себе коньяку, выпил и зажевал яблоком.
- Моя тетя? - догадался Саня.
- Она самая. О маме твоей беспокоится. Передала в двух словах приблизительно то же, что ты мне говорил. Только со своим комментарием. Просит помочь ей связаться с батюшкой. Да-а-а, ну, ребята, вы и влипли в историю! - он невесело хмыкнул, дернул головой и принялся мешать тесто. Но ты не дрейфь, мужик, раз батюшка взялся помочь, все будет в полном порядке, это я тебе обещаю!
- Борис Ефимович... - осмелел Сашка, - а, как вы думаете, отчего это... ну, все, что произошло? И как это может быть, что во мне будто кто-то другой поселился?
- О, дружок, не думаю, что смогу ответить. Знаю только, хоть это тебя и не слишком утешит, что мы все как бы раздвоены, в каждом есть свет и тьма. Нам всем нужна помощь, всем! Слишком много в нынешнем мире зла... Впрочем так оно всегда было: человек обречен на борьбу с собой. Он должен всю жизнь расчищать завалы в своей душе, если так можно выразиться... ну, ты понимаешь. Чистить, драить себя, искупать зло, которое совершил, вольно или невольно... На то нам жизнь и дана. Но про это тебе батюшка лучше моего объяснит. А почему именно с тобой? Думаю, ты боялся. Боялся будущего: что не сумеешь стать мужиком, что не сможешь чего-то добиться... это страх подсознательный, скрытый, но от этого ещё больше давящий. Страх - жуткая сила, он раскрывает двери, за которыми - тьма... И тот, кто крадется во тьме, только и ждет, чтоб ему приоткрыли, чтоб пустили в святая святых - в свою душу... Демоны питаются нами. Нашим живым огнем - мыслями, чувствами...