- Сиди и радуйся, что хоть такие места нам достались, - шикнула на него тетка. - А насчет поменяться и думать забудь - дураков нет!
Вот и третий звонок. Зал забит до отказа. Меркнет свет...
И замирает Большой, и гаснет в нем низкий гул голосов, и затаив дыхание ждут яруса, ложи, партер - ждут, когда расцветет на сцене праздничная и светлая стихия театра... Вот сейчас откроется занавес, и выйдут они на сцену - ещё не законченные артисты, но уже знакомые с тем, что такое гармония и совершенство. И воцарится на сцене блистательная, порывистая и дерзкая юность!
И концерт начался. И вышли на сцену маленькие суворовцы, ведя под руку своих трогательных маленьких дам. А потом девчурки, грациозно вскакивая на пальчики, вертели светлыми зонтиками, после выскочила на сцену юркая веселая девушка и принялась порхать на пуантах, вся легкая, трепещущая, как райская птичка. Потом был дуэт: широкоплечий молодец с отрешенным выражением лица носил на руках длинноволосую девушку - и как только она не летела вниз головой, такими немыслимо сложными казались поддержки... Потом гопак, вариации, дикий, бешеный, электрический "Танец с саблями", призрачные, мечтательные, растворяющиеся в музыке Баха "Голубые девушки"... А потом был антракт.
Сашка зевнул и прикрыл рот программкой. Тетя Оля это заметила, но ничего не сказала, только головой покачала, не понимая, как можно оставаться равнодушным к этому праздничному искусству. Сама она мечтала только о том, чтобы праздник длился как можно дольше, и чувствовала себя гостьей в царстве фей!
Они спустились в буфет, взяли по бутерброду и по стакану чая, тут Сашка несколько взбодрился и принялся вертеть головой: вокруг сновало так много веселых оживленных людей, в том числе и его ровесников - учеников училища, не занятых в концерте. Стройные, подтянутые, нарядно одетые, они показались ему существами из другого мира - настолько отличались от его однокашников и, тем более, от него самого. Там, на сцене они не взволновали его - их искусство его не задело. А вот в жизни... жизнь - это совсем другое! Вот бы он сам был таким - независимым, уверенным в себе, знающим, чего хочет...
Антракт оборвал звонок, и все устремились в зал.
"Ничего, осталось совсем немного помучиться, - приободрил себе Саня, скоро домой, там спокойно, и никто не будет маячить живым укором, что он вот такой замечательный, а ты - нет!"
Занавес раздернулся, зрителей подхватили и понесли волны вальса Чайковского - "Щелкунчик", Гран-па! Сплетались и перетекали один в другой причудливые узоры танца, мажорного, словно напоенного счастьем! И вдруг...
Тетя Оля глазам своим не поверила - Сашка неожиданно напрягся, весь подался вперед, вытянул шею... на сцене появились двое солистов, началось па-де-де. Антре, вариации, кода... Эти названия подсказывала ему тетя Оля, но Сашка не слышал - он теперь вообще ничего вокруг не воспринимал: глаза его, засверкавшие и расширившиеся, не мигая, следили за каждым движением солистки.
Тетя Оля взглянула в программку и шепнула ему: "Партию Маши танцует Маргарита Березина, она тебя на год старше. Майя, которая мне эти билеты достала, говорит, что эта самая Маргарита - просто немыслимо одаренная, будущая звезда!"
Сашка только молча кивнул, не отрываясь от того, что происходило на сцене. А там в упоении танца улыбалась ему сама Радость в облике юной танцовщицы. Полудетскую свою душу она крепко держала в руках, смело кидаясь в омут прыжков и вращений, способных "утопить" не одну сложившуюся балерину... Ведь па-де-де из последнего акта "Щелкунчика" требует недетского опыта, самообладания и, конечно, истинной виртуозности! Но не выучка, не её прекрасная техника так взволновали Саньку - в этом он, естественно, ни шиша не понимал - он увидел наяву ту, о которой мечтал, ту, которую ждал так долго...
Маргарита - его Марго, его королева! Магнолия Тропической Лазури воплощенная Красота. Но для него она не просто красива - это его родная душа! И они найдут свою Красоту - найдут её вместе. А иначе... иначе ему не жить!
То-о-оненькая! И светлая. Волосы, забранные в пучок, золотятся в свете юпитеров. Во всем облике светится радость, наслаждение упругой легкостью и совершенством движений, своей юностью, жизнью, танцем... В нем, она словно бы напевала что-то доброе и хорошее, и всем её существом управляла, владела душа - чистая, ясная, устремленная к свету... И из этих напевов её танца рождалась истинная одухотворенная красота. Ах, как ей хотелось довериться! Ее светящейся сквозь солнышко волос доброте...
Финальные аккорды, шквал аплодисментов, Сашка вскочил... он хлопал и хлопал, не помня себя, - хлопал один во всем зале, когда у всех уж устали ладони. Тетя Оля его еле остановила.
- Все, мальчик, больше уж занавес не откроют. Пойдем...
Он стиснул зубы, буквально вырвал из рук тети Оли программку, сунул в карман... руки чуть заметно дрожали, но они не были влажными.
- Тетя Оля, я хочу... Можно мы немножко задержимся?
- Почему нет? Хочешь по фойе побродить или спустимся в зал? Еще минут пять можно там побродить, заглянуть в оркестровую яму..
- Нет, я другое хотел... Вы не знаете, куда они, то есть, артисты... откуда они выходят?
- А-а-а, вот ты о чем... - тетя Оля понимающе взглянула на племянника. - Мы тоже в юности караулили своих кумиров у подъезда. Пойдем спросим на выходе. Я помню, что обычно выходят из шестого подъезда, только примы из первого - с другой стороны.
Они спустились, оделись. Тетка подошла к пожилой капельдинерше в униформе, о чем-то спросила...
- Пойдем-ка к шестому - это слева, напротив ЦУМа, там они скоро появятся - эти волшебники. Только учти, ждать нам придется с полчаса - не меньше: пока снимут грим, пока переоденутся, то да се...
- Мы подождем, - сказал Сашка, и тетка удивилась незнакомой твердости его голоса.
И вот он дождался... Она! В элегантном черном полупальто, черных брючках, с золотым ярким шелковым шарфом на шее под стать волосам... С нею мама иль кто-то ещё - все же мама, скорее, - под ручку ведет как драгоценность какую. Он сначала шарахнулся в сторону, словно испугался чего-то, потом овладел собой. И глядел, глядел... он словно пил её всю, пил как живую воду, пил глазами, чтобы задержать в себе весь этот облик, как будто с детства знакомый. Он её тотчас узнал - свою живую мечту, и понял: только такой она и могла быть - его королева!
Она прошла мимо замершего как в столбняке парнишки, и кончик легкого шарфика задел его по щеке. Он прижал руку к лицу и поразился - ведь не взмок, не вспотел, хоть и не помнил, когда ещё так волновался! Она исцелила его - одним явленьем своим! И он добьется её, она будет принадлежать ему так же, как и он - ей. Она - эта лебедь белая среди ворон - под стать той гордой свободной птице, которой он становился во сне! Да, он теперь может летать! И из сна своего сумеет проникнуть в её сны. Он должен все о ней знать, он будет ходить за ней как приклеенный, пока она - его королева Марго - не заметит его, не обратит на него внимания. Теперь, когда силы поднимаются волнами в душе, нарастают, кипят... он сможет все! И готов на все. Он готов даже душу за неё отдать ...
И, вернувшись домой, отказавшись от ужина, Сашка разделся и лег, вспоминая о ней и призывая сон - свой невероятный сон о полете, в котором он только и мог стать собой. Да, там, в этом сне, он был царь и бог среди птиц. Говорят, душа во сне может отделяться от тела и передвигаться свободно, значит, его душе предназначено царствовать. И настанет время свободы! И он достигнет того, о чем мечтал, а мечтал он о ней - о своей королеве. Она-то и есть его царство, которым он будет владеть. Это живое царство откроет ему все тайны, все радости, о которых он пока только догадывался...
- И пускай, пусть, Марго, ты обо мне ещё ничего не знаешь... Ты узнаешь, - бормотал он, уже засыпая, - ты поймешь, что я царь твой, а ты ты моя королева. И если нужно для этого душу отдать черту, дьяволу... я отдам! Отдам... И пусть я приснюсь тебе... пусть тебе снятся птицы. Птицы...