— Немного.

— Ты его совсем не узнаешь. Американские летчики почти ничего не оставили. В Сепоне тебе объяснят, как добраться до Наке. Ты устал?

— Не очень.

— Ладно, — подвел итог начальник поста. — Тебе повезло.

Я посылаю солдата в Сепон. Ты пойдешь с ним. Точнее, поедешь. На велосипеде. В добрый путь!

Он протянул руку Лао Иону. Через несколько минут пришел солдат с велосипедом.

Они добрались до города поздно вечером, хотя то, что осталось, вряд ли можно было назвать городом.

На окраине они натолкнулись на хаотическое нагромождение разрушенных и отремонтированных на скорую руку хижин.

Все перемешалось — бамбук и жесть, поваленные заборы и обугленная мебель. В центре города каменные дома лежали в развалинах. Напалм не пощадил даже деревьев. Насколько хватало глаз — ни клочка зелени: даже трава на газонах превратилась в пепел. И хотя здесь уже никто не жил, американские самолеты прилетали бомбить снова и снова.

— Я отведу тебя в военную комендатуру, — сказал солдат…

На рыночной площади, у каменной арки, сплошь иссеченной

осколками, стояли часовые. Солдат прислонил велосипед к куче камней и сказал что-то часовому. Потом он махнул Лао Иону, и они спустились на десяток ступеней вниз. Лестница вела в довольно большое помещение. Раньше здесь, наверное, был погреб, которым пользовались крестьяне, приезжавшие на рынок. А теперь — спали солдаты. В глубине горело несколько масляных ламп. Туда-то и повел солдат Лао Иона.

За двумя составленными вместе ящиками сидел офицер.

Лао Ион не видел его лица, когда солдат докладывал об их прибытии. Но как только офицер заговорил, что-то знакомое в его голосе заставило Лао Иона насторожиться.

— Из Наке? Лао Ион? — офицер встал, и Лао Ион узнал его.

— Шанти! Ты ли это?

— Конечно, я!

Шанти обнял Лао Иона. Они уселись на бамбуковые табуретки.

— Шанти, Шанти… — повторял Лао Ион.

Шанти улыбнулся, взял бутылку и налил Лао Иону воды в глиняную кружку

— Освежись. К сожалению, это все, что я могу предложить тебе.

Шанти был сыном крестьянина из Наке. За год до своего поражения в Индокитае французы расстреляли его отца: он отказался работать на строительстве французских укреплений.

Мать, захватив с собой десятилетнего мальчика, скрылась из деревни. Говорили, она подалась на Север, но что стало с ней и сыном, никто точно не знал…

Лао Ион вытащил щепотку табака из кисета. Они закурили. В темной части большого подвала спали солдаты. Время от времени кто-либо из спящих кашлял или стонал во сне.

— Я с трудом узнал тебя, — сказал Лао Ион. — Ты командуешь этими солдатами?

— Не только, — ответил Шанти. — Под моей командой все подразделения в этой части провинции.

Шанти ничего не сказал, что до того, как стать командиром, он прошел нелегкий путь, что у него дважды прострелено легкое.

Когда-то они пасли буйволов и вместе ловили змей. Они продавали змеиную кожу, а на вырученные деньги покупали сласти — сок сахарного тростника или поджаренные бобы в меду. Они пускали стрелы в обезьян и целыми днями бродили по горам. А теперь они сидели друг против друга, довольные встречей после долгих лет разлуки.

— Мы не знали, как дать тебе знать о нас, — сказал Шанти. — А ты все же разыскал меня. Как это случилось?

Лао Ион коротко сообщил, что произошло с ним. Шанти помолчал, что-то обдумывая, а потом попросил рассказать подробнее.

— Я не знаю больше того, что увидел по телевидению и что услышал от репортера-американца, — ответил Лао Ион.

— Тогда я, пожалуй, смогу кое-что добавить, — сказал Шанти. — Район, который мы освободили, обширен. Он охватывает более половины территории Лаоса. Здесь, в южной части, нас немного. И этим пользуются американцы.

— У вас мало солдат?

— Мы занимаем очень растянутую линию обороны.

Они помолчали.

— А что ты будешь теперь делать? — спросил Шанти.

— Я разыщу американца, который убил моего отца…

Шанти взглянул на Лао Иона, потом достал из полевой сумки карту и развернул ее.

— Видишь — это Кхесань. — Шанти ткнул пальцем в зеленовато-коричневый лист плотной бумаги. — Теперь здесь засели пять тысяч американцев и несколько полков сайгонских войск [Речь идет о марионеточной армии Южного Вьетнама, сформированной и вооруженной американцами. (Примеч. пер.)].

А вокруг, до самой нашей границы — позиции Национального фронта освобождения Южного Вьетнама.

Шанти отметил на карте район севернее Наке, недалеко от вьетнамской границы.

— Американец, которого ты разыскиваешь, и его солдаты должны быть где-то здесь. Мы их уже ищем, но до сих пор безуспешно. Ты знаешь, где можно там легко укрыться?

— Конечно.

— Ты хочешь в Наке? — спросил Шанти.

— Непременно.

— Но ведь Наке больше не существует.

— Не понимаю…

Шанти опустил глаза.

— Наке было первым селением, за ним последовали еще два, — сказал он глухо. — Они напали ночью, и никто не остался в живых. Деревни сожжены.

— Как же это могло произойти? — Лао Ион покачал головой.

— Может быть, нас можно упрекнуть в том, что мы сконцентрировали больше сил на шоссе, чем вокруг населенных пунктов, таких, как Наке. — Шанти, как бы извиняясь, поднял руку. — И все же шоссе важнее. Если американцы победят во Вьетнаме, если они смогут свободно проводить операции на этом проклятом шоссе и им удастся прорвать кольцо окружения вокруг Кхесани, тогда все, что мы сделали бы для защиты небольших населенных пунктов, потеряет всякий смысл. Тогда они нас разгромят. Они не спрашивают, где кончается Вьетнам и начинается Лаос.

— Я должен найти этого Шюта, — сказал Лао Ион.

— Они убьют тебя еще до того, как ты сможешь подойти к ним.

— Ты что, не веришь, что я знаю свой край лучше, чем они?

— Все это так, — возразил Шанти, — но мы уже посылали опытных бойцов, и никому из них не удалось до сих пор найти отряд Шюта.

— Ты дашь мне винтовку?

Шанти отрицательно покачал головой.

— Только не для того, чтобы сводить личные счеты.

Лао Ион раздумывал. Наконец он заговорил.

— Я обойдусь и луком. Сделаю его сам. Как приготовляют яд для стрел, я тоже еще не забыл. Это ничем не хуже винтовки. Только… почему ты не хочешь дать мне винтовку? Почему ты не хочешь мне помочь? Я думал, ты мне друг!

— Конечно, друг!

— Тогда дай мне винтовку. Когда я покончу с этим делом, ты получишь ее обратно. Я принесу ее сюда. Даю слово!

Шанти улыбнулся. Однако же упорным парнем стал этот Лао Ион.

— Пусть я тебя еще больше разочарую, — медленно произнес Шанти, — но я не допущу, чтобы ты пошел с винтовкой в горы охотиться на Шюта. Я даже прикажу своим солдатам не пускать тебя.

— Ты не веришь, что я могу убить Шюта?

— Речь идет не об одном только Шюте, — ответил Шанти. — Во всяком случае, для нас, и если ты хорошенько подумаешь, то и для тебя тоже. Шют убийца. Это — с одной стороны.

Но Шют — это также и множество других диверсантов, которые действуют в нашем тылу. Речь идет о них всех, а не об одном только субъекте по имени Шют.

— Ты, видимо, считаешь меня глупцом! — вскричал Лао ион. — Как будто бы я не знаю, что происходит в моей стране!

Ты думаешь, я спал все это время в Бангкоке?!

Шанти снова налил воды в кружку, и они свернули себе папиросы.

— Каждый из нас скорбит о друге, потерянном в борьбе с французами, японцами и теперь — с американцами. Нет такого лаосца, у которого в семье не погиб бы кто-нибудь: отец или брат, муж или сын. И дело вовсе не в мести за смерть того или иного человека — надо освободить страну, чтобы покончить с убийствами навсегда. Сегодня смерть к тебе в дом несет Шют, завтра это будет делать какой-нибудь Смит или Джонс.

Если мы не разорвем эту петлю, она нас всех удушит. И мы ее разорвем, можешь быть в этом уверен. Подумай: во Вьетнаме американцы терпят поражение. Там они не могут найти выхода.

Поэтому они хотят обойти Вьетнам, окружить его через Лаос.