Я эту полюбил работу, Как любит лев, медведь и тигр, Когда выходит на охоту, Еще не зверь - звериный рык. Не закрывайся от объятий, Восторга смехом не тревожь. Торчат из-под твоих запястий Соски - червленые, как брошь.

Ну, не томи, побойся Бога, Я не смогу свой огнь сдержать! Следы дымились от порога, Пока тащил тебя в кровать. Нет, я другой, не томный рыцарь, Скорей разбойник и мужик. Ты если птица, то зегзица, В твоей гортани Божий стих.

О, как мы целовались в губы! В засос, до дрожи в небесах. Так зло лишь Афродита любит, Теряясь в междометиях. Я позабыл с тобой другую, Забуду ли тебя с другой? Ты обнаженною ногой Смахнула пену кружевную.

Восторг, помноженный на страсть, Такие исторгает звуки, Как будто на речной излуке Сошелся с хариусом язь. Уж если нас столкнуло время, В кровь подмешав любовный яд, Как Святогор, сто раз подряд В щель гробовую брошу семя. Кто может круче написать? Пускай напишет... если сможет. У Президента меньше власть, Чем у разжатых женских ножек. Ты словно нитью золотой К дыханью моему пришита, Ты хрупкая, как лен и жито, И до утра любима мной.

Прости, глаголы не сдержать, Как не сдержать тебя в объятьях, Посев взошел, и время жать, И замывать в колодцах платье. Стоят над нами облака, Как рыбины уткнувшись в сети, Внизу подземная река, В которой гибнут наши дети.

Но думы эти от ума, А поцелуи от безумства. Есть только Свет! Есть только Тьма! А остальное лишь искусство.

* * *

Мне стыдно и тяжко; Как туча я черен и страшен, А ты как ромашка, И взгляд мой тебе еще важен. Взираешь на мир Из-под крыльев отцовских, широких. Еще я не Лир, Но я знаю отцов одиноких... Смогу ль защитить тебя, Девочка, в мире продажном? Где натиск и шторм, А у нас лишь кораблик бумажный, На коем словесности русской Скупые глаголы, Где греки сменили варягов, А греков - монголы. А взглянешь на Родину Грязи и крови по горло, Сажусь на обочину... Слякотно, сыро и голо... Ступай же, лети! Не озябни под северным ветром. Я встал из земли, И я лягу в следы твои - пеплом.

МОСКВА

Москва в тиски врагами сжата, Пора панфиловцам вставать, Политруку: "За мной, ребята!" Бросаясь в бой, стране кричать.

Но нет, увы, простых и чистых, Бесстрашных оторви-голов, Что били в пух и прах фашистов, Без магии высоких слов.

А нынче бьют слова - словами, С три короба наговорят... - Ребята, не Москва ль за нами? Нет, не Москва за нами, брат.

МУХА

Муха села на мизинец, Словно сокол на плечо. Лужу бороздит эсминец С русским выговором: - Чо!

А вокруг болотной кочки Собирается народ. Комариные сыночки И пахан сынков - Удод.

Моют косточки друг дружке, Пишут кляузы в ООН, Графоманы-побирушки, Глупые с пяти сторон.

Вдруг от этой камарильи Просыпаются в Кремле. Сталин, Молотов, Калинин Орден присуждают мне.

Только в Кремль я не поеду Из родных своих болот. Муха-сокол мне к обеду Дичь из леса принесет.

Графоманы сварят яйца И о лбы их разобьют. Критик, к строчкам не цепляйся Ордена не всем дают.

* * *

На берегу крутом стоишь, Торопишь облака. Вдоль берега бежит малыш, А вслед за ним - река.

А за рекою - стая птиц, За птицами - свинец, А там, на берегу стоит И видит все - Отец.

НА ПОГОСТЕ

Привет тебе, загробный свет, Кресты, могилы и оградки. Мы на слезу, как бабы, падки, Глотая дым горючих лет.

На этом скошенном краю, Теченье Леты не нарушу. Пока стоишь в живом строю И тварям рад, что лезут в душу!

* * *

На турецком утесе безмолвно стою, Как маяк, что уже не указ кораблю, Спутал волосы ветер с Босфора. Топит белую гвардию варваров вал, Стеньке Разину дарят дамасский кинжал. Лжепророкам - разбойник опора.

Византия... Царьград... Мусульманский Стамбул Пол грядущей России одел и обул, Взор потупили злые гяуры. Не садятся за весла, не рвут паруса, Русский посвист не гнет, словно лук, небеса, Расклевали картечь куры-дуры.

А казацкую пику сожрал дымоход, А казацкую шашку сгноил огород, Растрепали папаху младенцы... Только в древней руке полыхает чубук, Да стремятся глаза, словно птицы, на юг, Где галдят про свое иноверцы.

* * *

Наймусь на лето пастухом, Скакать на мерине лихом И путь указывать коровам, Довольным быть судьбой и кровом.

- Который час? - звезде кричать, Княгиней девку величать, Картошку печь в золе на ужин, И знать, что никому не нужен.

* * *

Ночное. Детский бег коня, Луна, как лаз в Эдем. Но там еще не ждут меня, Туда приду я с чем?

С губной помадой на щеке, С бутылкою в одной руке И со стилом в другой, Сказав Петру: "Я свой!"

- Пока не свой, - промолвит Петр, И я скажу в ответ: - Да, я с тобой согласен, Петр. Мне дорог этот свет!

* * *

Носились чайки над лицом И что-то женское кричали, На берегу земной печали Я был наедине с Творцом.

Я видел: Он сиял, как свет, На гребне моря поднимаясь, И я за ним летел вослед, Колючей тверди не касаясь.

Пусть говорят, что это бред, Что человек слабей букашки, Но я-то видел Божий след, Как кровь на собственной рубашке.

ОДА РУССКИМ ПЕЛЬМЕНЯМ

Из липы выдолблю корыто, На круге сечку заточу, Потом в ледник, где с глаз сокрыты Три туши - мяса нарублю.

Немного от медвежьей ляжки, Кусок побольше - от лося, От кабана, что толще Дашки, Сколько потребует душа.

Кровавые пласты в корыто Швырну! И сечкой сверху: "Кха!" Под гильотиной плодовито Клокочет красная строка.

Щепотку перца, следом соли, За луковицей лавра лист Не жди... все посочится вскоре, Пока в корыте фарш лежит.

Супруга раскатает тесто, Нарежет рюмочкой круги. На всех гостей, куда тут деться, Щиплю пельмени в две руки. А дочь на холод их выносит, Жена следит за кипятком. Уж водка, распуская косы, По штофу ходит босиком.

В тарелке вздрагивает студень, От страха лопнул помидор, Слюну на грудь роняют люди, Пельменный проводя собор.

Но вот ударил дух упругий Из кухни, ноздри разодрав, И всяк двуногий и двурукий В единый превратились сплав.

Никто не видел, как шумовка Ловила белых лебедей, На блюдо их, швыряя ловко, На дно ныряла за людей.

А штоф уже пошел по кругу, И водка, и вино лилось, Пока я что-то вякнул другу, Над нами блюдо пронеслось.

Секунду над столом зависло, И в самый центр с разлета, хрясь! Пар дыбом встал, как мысль из смысла, На лампочку облокотясь.