Аль-Хашими взглянул на Арлен.

— Я хотел бы поговорить об этом лично с вами наедине.

— У меня нет секретов от этой леди. Она моя правая рука.

— Но у меня есть. — Аль-Хашими постарался удержать себя в руках.

Этот старик просто играет со мной. Он знает, что мне нужна его помощь.

— Я выйду, — сказала Арлен. — Позовете меня, когда я вам понадоблюсь.

— Нет, — отрезал Гаррисон, и аль-Хашими на мгновение напрягся, готовый уйти отсюда, печатая шаг, и вернуться к поджидавшему его вертолету.

Но Гаррисон продолжил:

— У меня есть идея получше. Идемте со мной шейх. А ты, Арлен, оставайся здесь и снова принимайся за работу по этой подготовке к путешествию.

Гаррисон развернул кресло-каталку и поехал обратно в зеленые насаждения. Внутренне кипевшему аль-Хашими не осталось ничего иного, кроме как следовать за ним.

На самом то деле ему не нужно это кресло, думал шейх. Он старик, но не калека. Это всего лишь повод не вставать, унизить меня, показать, кто в этом доме хозяин, а кто — проситель.

— Хочу показать вам нечто такое, что видели всего шесть других человек в мире, — сказал Гаррисон. — И двое из них умерли! — Он рассмеялся и закашлялся.

— Я хотел поговорить с вами о розыске этой сбежавшей угонщицы, — сказал аль-Хашими, следуя за креслом-каталкой через ряды экзотических папоротников и цветочных растений.

— Этой пресловутой Шахерезады? Той что сбежала из-под носа Освободителя с одним моих людей?

— Да. Она называет себя Шахерезадой.

Они добрались до стены, покрытой мхом. Гаррисон щелкнул костяными пальцами, и дверь ушла в стену, открыв кабину еще одного лифта. Он закатил в лифт и развернулся лицом к двери. Аль-Хашими встал рядом с ним, и дверь бесшумно закрылась.

— Она ваша дочь, не правда ли. — Это не было вопросом.

Лифт стремительно опускался. Аль-Хашими ощутил внутри себя пустоту и слабость.

— Да, — сказал он. — Вы это знаете.

— И вы хотите вернуть е.

— Живой и невредимой.

— С какой стати мне желать увидеть ее невредимой? — спросил Гаррисон.

Лифт со свистом летел вниз. Какая-то часть мозга аль-Хашими спрашивала: сколько нам еще опускаться? Мы же наверняка уже должны добраться до подвального уровня этой башни!

Гаррисону же он ответил принужденно:

— Шахерезада — революционерка, партизанка. Она стремится уничтожить установленный порядок — не только Всемирное Правительство, но и наши корпорации.

— Но она ваша дочь и вы хотите защитить ее, а?

— Конечно.

Лифт наконец притормозил и остановился, обрушив им на плечи сгибающую колени тяжесть.

— Вот потому-то я и остаюсь в кресле, сынок, — тихо рассмеялся Гаррисон. — Моим старым ногам не выдержать езды на этом малыше; вот потому-то я и опоздал принять вас. Спустился за час до вашего ожидаемого прибытия и просто-напросто потерял всякое представление о времени.

Дверь лифта ушла в стену, открыв короткий пустой коридор из серого цемента. Голый пол освещала единственная флюоресцирующая трубка над головой. В конце коридора сверкала стальная дверь, похожая с виду на дверь в подвале банка.

— Ну, не беспокойтесь, — сказал Гаррисон. — Я уже бросил своих людей искать сбежавшего вместе с ней парня — этот молодой человек моя собственность, Кобб позволил ему смыться с «Острова номер 1», и я хочу вернуть его в целости и сохранности. Вашу дочь мы тоже вернем, одновременно.

— И тоже в целости и сохранности.

Они приблизились к стальной двери. Гаррисон остановил кресло и слегка развернулся поднял взгляд на аль-Хашими.

— Разве вы еще не раскусили, что эти фанатичные юнцы — наши лучшие союзники? Они не способны причинить нам вред. Разумеется, они уничтожают какую-нибудь собственность и убивают каких-то людей, но как это на самом деле может повредить нам? Они похищают наших людей? Ну и что? Мы платим им выкуп и получаем людей обратно. Неплохой способ перекачивать деньги этим мелким хулиганам, не давая пронюхать этому проклятому Всемирному Правительству.

— Я все это понимаю. Я и сам хорошо использовал местные группы ПРОН против Всемирного Правительства. Но если они обретут слишком большую силу…

— Не обретут, — пообещал ровным тоном Гаррисон. — Не способны. Все, что они делают, антисознательно. О, они вполне сгодятся для свержения Всемирного Правительства. Но они никогда не сумеют командовать парадом. Они уже сделали попытку работать заодно с Освободителем, но у них ничего не выйдет. Тот ожидает, что они будут выполнять приказы, будут терпеливы, залягут на грунт… А они никогда не пойдут.

— Вы уверены?

— Да. Но хватит о политике, — сказал Гаррисон. Я пригласил вас сюда посмотреть нечто особенное.

Он нагнулся вперед и приложил ладонь к идентификатору в центре двери. Этот прямоугольник на миг полыхнул красным, а затем засветился ярко-голубым. Гаррисон откинулся на спинку кресла, и тяжелая дверь распахнулась внутрь.

— Заходите, — пригласил он через плечо, вкатываясь в открытую дверь. Помещение за ней освещалось тускло.

Аль-Хашими вошел за ним. Помещение это было довольно небольшое, прохладное и сухое. Мягкий ковер приглушал его шаги.

— Стойте там, докуда дошли, — донесся с небольшого расстояния впереди голос Гаррисона, и его, казалось, поглотила темнота, словно помещение было с акустической изоляцией для предотвращения любой возможности эха.

Откуда-то с высоты темноту пронзил единственный луч света. Он осветил какую-то картину, увидел аль-Хашими. Подошел поближе…

— Это же «Мадонна с младенцем» Леонардо Да Винчи!

Гаррисон в темноте позади него тихо рассмеялся.

Вспыхнул другой луч позади него, и, повернувшись, аль-Хашими увидел статуэтку пожилой женщины, — безусловно работы Родена. Третий луч-Шагал. Четвертый — крошечная пара золотых колесниц на бархатной подушечке. Аль-Хашими подошел изучить их. Их не закрывал никакой стеклянный колпак, он мог взять их в руки.

— Это из древнего Вавилона, — глухо прошептал он.

— Совершенно верно. Недалеко от Багдада, если лететь реактивным самолетом

Аль-Хашими выпрямился. Он разглядел резко очерченное верхним светом лицо Гаррисона.

— Но они же были похищены лет десять назад из Багдадского Музея, — проговорил он.

— Да. Разумеется. — Гаррисон мелко рассмеялся, и вспыхнули новые лучи. — Брейгель, Пикассо, Донателло, древнекитайские картины на шелке, электронная скульптура в стиле ультра-модерн, масло, бронза, гравюры, обтесанные и разрисованные неизвестными первобытными руками камни.

— Все похищены! — прохрипел Гаррисон. — Все до одной! Похищены у владельцев, прямо из-под носа. Вон там Гунсбергер… абстракционист… заполучил его работу, пока та находилась на пути в Белый Дом! — Он согнулся от такого сильного смеха, что внезапно затрясся от кашля.

Теперь на всем потолке пылали световые панели, и аль-Хашими увидел, что в одном конце этого небольшого помещения стояло полное витражное окно из какого-то европейского собора. А в другом конце находилась за золотой статуей сидящего Будды в натуральную величину невероятно сложная стена черепичной мозаики.

— Все предметы здесь краденные, — сказал Гаррисон, справившись наконец с кашлем.

Аль-Хашими огладил подстриженную бороду, не зная, что ему испытывать — гнев, ужас или отвращение.

— Послушайте, — сказал Гаррисон ставшим вдруг твердым голосом. — Когда у тебя есть все деньги, какие ты и за всю жизнь не потратишь, когда ты можешь купить все и всех, кого хочешь, что тогда остается? Только бесценные вещи — какие никто не продаст, никогда. Вот этим то я и забавляюсь. Я похищаю художественные сокровища. Это мое хобби.

— Вы призываете похитить их для вас.

— Это одно и тоже, — нетерпеливо отмахнулся он. — Важно, что я отбираю их у людей, которые никогда бы мне их не продали. Бесценные произведения искусства. Ха! Пусть себе остаются бесценными. Я мог бы предложить по сто миллионов за каждый образец, но похищать их куда забавней. Разбивает им сердца. Эти надутые индюки думают, будто смогут сохранить что-то, чего хочется мне! Не продается ни за какую цену, да? Хорошо!