— Я распоряжусь, чтобы мои сотрудники достали тебе билет на рейс и забронировали номер в неаполитанском отеле.

— Я не могу…

— Разумеется, можешь. И согласишься. Жалко, что у меня здесь так много работы. А, ладно, как я понимаю, в это время года там зверская жара.

— Вы с ума сошли? Неужели у нас нет ни малейшей мудрости? Ни малейшей предусмотрительности?

Освободитель сердито расхаживали взад-вперед по паркетному полу бывшей изукрашенной бальной залы. Стены помещения с высоким потолком украшали портреты затянутых в мундиры генералов, стариков в древних костюмах с накрахмаленными воротниками, и бледных томных дам. Три люстры из хрусталя отражали солнечный свет, струившихся из просторных окон на противоположном конце помещения.

За окнами не было видно нечего, кроме бесконечной травянистой равнины, протянувшейся до самого горизонта, нарушаемого неясными, смахивающими на мираж, переливающимися образами горных пиков.

Бхаджат чувствовала себя нечистой и глупой. С тех пор как она перешла с Космической Станции «Альфа» на борт челнока, она тридцать шесть часов не мылась и не переодевалась. Ее товарищи по угону располагались в другом крыле этого «дома для гостей», расположенного в глубине аргентинских пампасов. Местная полиция в аэропорту Буэнос-Айреса приняла от них в подарок космический челнок отнюдь не любезно. Ничего иного она и не ожидала. Но Освободитель — то будет доволен, думала она. Даже Хамуд согласился, что латиноамериканский революционер с радостью примет у себя и ее, и заложников.

Но вместо этого он рассердился: Рассвирепел… Он расхаживал по длинному роскошному залу с побагровевшим лицом, и его худощавая фигура так и излучала недовольство.

Он того же возраста, что и мой отец, думала она. Это почему-то расстраивало ее.

По крайней мере одет он был не лучше, чем она: в мятый комбинезон цвета хаки, выглядевший даже хуже, чем ее шелковая блузка, юбка и туфли. Она сидела в одном из кресел с высокой спинкой из настоящего дерева, расставленных вдоль обшитой панелями стены, и смотрела, как старик расхаживал, твердо клацая сапогами по паркету.

Наконец он остановился. Он стоял близко, что Бхаджат увидела, какие у него усталые, покрасневшие глаза. Он покачал головой.

— Почему ПРОН заранее не связалась со мной? Как вы посмели бросить без предупреждения и даже без спроса этот груз заложников прямо мне на колени?..

Голос его оборвался. Он вздохнул.

— Мне следовало бы держать себя в руках, — проговорил он помягче. — Я только что вернулся из Южной Африки. Вы, возможно, слышали, что там победила революция.

— Да, — подтвердила довольная Бхаджат. — Это была чудесная новость.

— Достигнутая ценой гибели почти ста солдат Всемирного Правительства. Это… менее чем чудесно.

— Но они не защищали режим.

— Они выполняли приказ, — ответил Освободитель. — Три дня назад они были неизвестным безликим контингентом войск Всемирного Правительства. А теперь они мученики, и весь мир громко требует мести за них.

Бхаджат ничего не сказала.

Старик устало упал в кресло рядом с ней.

— Понимаете, мы не можем позволить себе так сильно враждовать с Всемирным Правительством. Если оно мобилизует против нас свою армию…

— Но их армия маленькая, — указала Бхаджат, — мы можем поднять в десять раз больше.

— Их армия состоит из профессиональных солдат. У них есть мобильность и огневая мощь. А у нас есть численность и энтузиазм — пушечное мясо.

— Мы будем сражаться пока не победим.

— А вероятней, будем сражаться, пока нас всех не перебьют. Зачем вы угнали космический челнок? Какую это может принести пользу?

— Показать слабость Всемирного Правительства, — ответила Бхаджат, не доверяя ему своих настоящих мотивов. — Заставить его заплатить выкуп за заложников — за этих жирных бизнесменов и туристов.

— И вы привезли их сюда, так как думали, что я защищу вас?

— Да.

— Но я не могу защитить даже себя, если в Аргентину вторгнется армия Всемирного Правительства.

— Но вы же революционер!

— Да, — выправился он. — Но не террорист. Не угонщик.

— Цели у нас одинаковые, — заявила Бхаджат, — даже если тактика разная.

— Да? — задумчиво проговорил Освободитель. — Хотел бы я это знать.

— Ваш пример вдохновляет нас всех. В ПРОН все равняются на вас.

Он долго молча смотрел на нее.

— Вы серьезно?

— Конечно.

— ПРОН последует за мной?

— Для всего мира вы стали символом сопротивления Всемирному Правительству. Если вы захотите вести нас, мы последуем за вами.

В глазах старика появилось отсутствующее выражение.

— В то время, когда впервые было сформировано Всемирное Правительство, — произнес он так тихо, что Бхаджат гадала, предназначалось ли сказанное для ее ушей, — мы были офицерами чилийской армии. Как мы поддерживали тогда Де Паоло! Новое Всемирное Правительство покончит с нашими врагами, вернет землю народу, выгонит иностранные корпорации. Но оно так никогда этого и не сделало. Все стало не лучше, а хуже.

— Мы можем с ним бороться, — сказала Бхаджат.

— С кем бороться? С туристами? С купцами? Грабя банки? Угоняя космические челноки? Что это за борьба?

— Мы делаем, что можем, — ответила Бхаджат, чувствуя себя почти так, словно говорила с отцом.

Освободитель покачал головой.

— Нет, моя милая. Бой идет с правительствами, с руководителями, принимающими решения, думающими только о себе, а не о народе.

— С богатыми, — сказала Бхаджат.

— Не с богатыми, — отрезал он. С теми, кто служит богатым и сами себе не заботясь о бедных.

— Что же мы можем сделать? — спросила она.

— Вы серьезно говорите, что ПРОН последует за мной?

— Да, — горячо заверила его Бхаджат. — Вы можете слить все наши отдельные движения борцов в одно великое всемирное движение. Мы сможем бороться против угнетателей по всему миру, объединенно, согласованно.

— Тогда отлично, — сказал освободитель. — Первое, что мы должны сделать, это вернуть пассажиров из челнока и сам аппарат. Мы не воюем с туристами и рабочими.

— Но…

— Вы своего добились. Показали, что Всемирное Правительство не может защитить своих граждан от ПРОН. Вы приобрели всемирную известность. А теперь самое время проявить щедрость.

Бхаджат все-таки колебалась.

Освободитель, чуть улыбаясь, нагнулся к ней.

— Мир любит романтического героя-разбойника Робина Гуда или Панчо Вилью — пока не страдают невинные люди. Не обращайте мировое общественное мнение против вас, чересчур долго задерживая этих пленников.

Она посмотрела в его сильные серые глаза и решила, что у нее нет выбора. Его решение было уже принято, и у него была сила для проведения этого решения в жизнь.

— Я понимаю, — сказала Бхаджат. — Вы не могли бы… организовать их освобождение?

Он кивнул.

— Я посмотрю, что можно будет сделать.

— Всемирное Правительство потребует от вас нашей выдачи, — указала она.

— Чего я, конечно, не сделаю. Это и есть цена, которую оно должно заплатить. Оно может забрать себе заложников и челнок, но не ПРОНовских… революционеров.

Он хотел сказать «террористов», поняла Бхаджат. Этому старику она доверяла — до определенной степени.

Когда Дэвид пришел в себя, он все еще находился в челноке, пристегнутый к своему креслу. В голове у него гремело от боли. Куда-то пропал толстый японец с соседнего кресла. Все пассажиры куда-то пропали. В челноке никого не было, кроме солдата в однообразной оливковой форме, ссутулившегося у переднего люка, около двери рубки.

Мы приземлились, подумал сквозь пульсирующую боль в голове Дэвид. Но…

Затем его словно стукнуло Я на Земле! Все остальное вылетело у него из головы.

Он попытался было встать, но ремни врезались ему в плечи. Он нетерпеливо расстегнул их и встал на ноги. В голове у него стоял рев, а ноги казались ватными. Он на миг прислонился к креслу из переднего ряда. Охранник посмотрел на него и зацепил большим пальцем рукоять пистолета в кобуре на бедре.