Кирилл, зная обычно крепкий и здоровый сон толстяка, не ожидал застать его бодрствующим.

– О! Харя, кого я вижу! – немного растерянно воскликнул Кирилл, разведя руками. – Давно не виделись, друган.

– Уу… – промычал Харя, не двинувшись с места – всякое движение причиняло ему боль.

– Экологию берег тут без меня?

Харя, ничего не отвечая, глядел на дверь невидящими глазами. Кирилл подошел к нему, похлопал по плечу. Харя не шелохнулся. Тогда Кирилл зашел сзади за спину толстяка, неторопливо достал из кармана тонкий, но очень прочный шелковый шнурок, не спуская глаз с макушки неподвижного Хари, намотал концы шнурка себе на пальцы, потянул в разные стороны, проверяя на прочность, и, выдохнув из легких воздух, с криком набросил удавку на шею Хари и, оскалив зубы, изо всех сил потянул…

На крик Кирилла в помещение сестринской ворвались убийцы с ножами на изготовку. Но боль и понимание того, что пришел его конец, не сразу дошли до заплывших жиром мозгов. Харя хрипел, хватал ртом воздух и ноготками скрюченных пальцев старался зацепить врезавшийся в кожу шеи шнурок, но ему никак не удавалось это.

Харя вскочил в тот момент, когда в комнату вбежали люди. От его мощного движения письменный стол опрокинулся. Один из нападавших, подскочивший к исполину первым, уже нацелил свой нож в сердце, но падающая мебель задела нападавшего – и удар ножа пришелся Харе в плечо. Острая боль потрясла толстяка. Внезапно очнувшись, он оставил попытки ухватить шелковый шнурок и, не целясь, махнул ручищей в сторону ударившего ножом человека, отчего тот словно был снесен ураганом и, как пушинка, пролетев через комнату, упал на топчан. Потом Харя повернулся всем своим огромным корпусом к Кириллу, который не в силах был противостоять этой могучей силище, отпустил шнурок и отлетел к окну. Но сзади на Харю уже налетел плешивый и ударил ножом в спину. Харя сделал разворот, чтобы кулаком сшибить плешивого, но тот, ожидая удара, отскочил в сторону, и Харя нарвался грудью на острие другого ножа…

Отброшенный к окну Кирилл не растерялся, а, схватив подвернувшийся под руку стул, на котором сидел Харя, размахнувшись изо всех сил, шарахнул им по тупой башке толстяка… но, кажется, не принес ему этим вреда.

Исполин не хотел сдаваться, не хотел умирать. Белый халат его окрасился алой кровью. Расставив в стороны руки, он сделал два неожиданных шага по направлению к первому попавшемуся убийце. Тому оказалось некуда отступать. Успев только крикнуть кому-то: «Помоги, брат!» – он бросился на Харю, выставив вперед острие ножа, и вонзил его в живот толстяка. Харя, хрипя, сгреб в охапку его тело и тут получил еще один удар, рассчитанный и точный, под левую лопатку, туда, где было сердце.

Не выпуская из объятий пойманного им человека, Харя постоял мгновение, словно пораженный громом, а потом обрушился на пол.

С трудом общими усилиями удалось перевернуть тело мертвого Хари и, разжав объятия, отнять у него измятого и чуть не задохнувшегося человека. Когда ему помогли подняться, он удивленно смотрел на всех выпученными глазами и имел такой вид, как будто побывал на том свете.

Кириллу, от окна следившему за потасовкой, иногда казалось, что Харя непобедим, настолько невероятной он был силищи.

Перед тем как отойти от окна, Кирилл бросил взгляд на улицу. Через двор изо всех сил бежал человек в белом докторском халате. Что-то насторожило его в этом чересчур прытком передвижении. Кирилл пронаблюдал за ним до одноэтажного здания с трубой – это был больничный крематорий – и только когда человек в халате исчез за его дверью, отошел от окна.

– Надо уходить, – сказал он. – Похоже, что-то случилось.

Трое убийц еще не успели прийти в себя посте сражения с могучим толстяком. Его тело горой возвышалось на полу среди бардака, наведенного побоищем. Побывавший в предсмертных объятиях браток все еще продолжал озираться по сторонам, и по его глупому виду похоже было, что у него случилось что-то не с телом, а с головой. Остальные не пострадали, если не считать ушибленного кулаком Хари; тот держался за грудь, да и у самого Кирилла шелковой удавкой была порезана ладонь левой руки.

– Зря ты пистолет забыл, – сказал сквозь зубы плешивый, поглядев на махину тела Хари, лежавшую среди беспорядка.

Кирилл, промолчав, вышел в скудно освещенный дежурной лампочкой коридор. Остальные последовали за ним.

По пути шедшему впереди Кириллу повстречался дурачок-полуночник, и он с удовольствием залепил ему звонкую затрещину.

– Экологию надо беречь! – радостно воскликнул он и препроводил убегающего шизика пенделем.

На душе у него стало радостно и светло, как будто даже запели птички. От этой мимолетной встречи неспокойная душа Кирилла гармонизировалась. Вот, оказывается, чего ему давно уже недоставало: обидеть кого-нибудь безнаказанно. По пути обидев еще кого-то из сумасшедших, они оказались в комнате свиданий.

– Эй, плешивый, сходи наших забери и кончайте этого докторишку. А ты помоги завязать.

Он протянул одному из парней залитый кровью платок, парень стал завязывать ему порезанную ладонь.

Конечно, обидно было перепоручать кончину Пинчера кому-то другому – уж слишком много кровушки он попортил Кириллу. Эх, с каким бы удовольствием он сам вспорол живот рыжему доктору психиатрии… Но сейчас было не до удовольствий. Кирилл и так допустил слишком много промахов, за которые еще придется отчитываться перед Забойщиком. Теперь пусть другие…

Плешивый вернулся через несколько секунд.

– Ну что, кончили? – Кирилл поднял на него глаза.

Плешивый молчал, глядя на Кирилла издевательски и поигрывая в руке ножом-«бабочкой»: то откроет – то закроет, то откроет – то закроет опять… Кириллу стало нехорошо от этого взгляда.

Что-то темное, неотвратимое вдруг возникло перед ним из пола, словно силуэт кого-то в черном, расплывчатый и неразборчивый. Так бывало всегда, когда Кириллу грозила серьезная опасность. Такое бывало, даже когда сама опасность еще не определилась – призрак являлся, как предчувствие.

– Ну что?! – вдруг закричал он в лицо плешивому. – Что, я тебя спрашиваю?!

Не дожидаясь ответа, рванулся в процедурную… И остановился на пороге. Дыхание перехватило…

– Все, – прошептал он еле слышно, – я покойник…

Михаил Александрович удивленно разглядывал рваные раны лежащего перед ним чело века: сухожилия были порваны, с тыльной стороны мясо содрано, и виднелась белая поцарапанная кость.

– Где это его угораздило? – спросил он у оставшегося с ним парня.

С виду парню было лет двадцать восемь: узкий лоб и насупленные брови выдавали в нем минимум присутствия интеллекта, перед ним был типичный и яркий представитель своей профессии. Парень промычал в ответ что-то нечленораздельное. Раненый постанывал, иногда впадая в обморочное состояние, он явно перенес сильный болевой шок. Раны были совсем свежие.

Доктор Пинчер снял очки, лицо его вытянулось, и он стал еще больше походить на лошадь. Перед ним был человек, судя по ранам, поеденный огромной собакой. Сомнений в этом у Михаила Александровича не было. Он посмотрел в окно – вдалеке возле забора он увидел больничную стену, сторожку охранника. И тут внезапная мысль озарила сознание. А что, если это собака охранника?!

Доктор Пинчер снял трубку местного телефона. Парень сделал по направлению к нему шаг и сунул руку в карман. Это движение и жест не утаились от наблюдательного доктора.

– Вы собираетесь звонить?

– Конечно, здесь хирургические инструменты нужны: это психиатрическое отделение, а тут сухожилия зашивать нужно. Ты зря не стой, руку неповрежденную и ноги ему ремнями пристегни пока.

Парень пошел исполнять приказание, в то же время искоса наблюдая за действиями доктора.

Телефон охраны не отвечал. Значит, он не ошибся. Доктор Пинчер знал, что после смерти Китайца разрушение созданной им империи неизбежно и те, кто служил ему, должны будут пострадать. Знал, но не думал, что это начнется так скоро. Неужели и его конец пришел? Ведь он так еще молод, ведь он последний из рода Бородавко остался. У него затряслись руки, положив трубку, он несколько секунд стоял, глядя на аппарат.