Более интересный случай описывает Руфин как прямой участник события:

«Дорогой мы заметили следы огромного дракона – точно бревна были протащены по песку». Путники не без колебаний пошли по следу и уже приблизились к его логовищу.

«Но в это время вышел к нам навстречу один брат, живший в соседней пустыне, который удержал нас.

– Вы не выдержите вида чудовища, в особенности если вам не приходилось никогда видеть его. Я же частенько видал его – это зверь невероятных размеров…» (гл. 8).

В этот час встреча с гигантом лицом к лицу не состоялась. Переводчик на слово «дракон» делает сноску: «Разумеется крокодил». Но в это поверить просто невозможно. Руфин описывает свои встречи с крокодилами, и никогда не употребляет в отношении их слова «дракон». Он никогда не ужасается их размеров. Встречает он крокодилов вблизи воды, а не посреди знойной пустыни. О крокодильих логовищах у него нет упоминания, а напротив, с точностью натуралиста он описывает их манеру лежать абсолютно неподвижно и без признаков жизни, подстерегая добычу (повадка, едва не стоившая жизни самому автору). И уж, конечно, вид крокодила тогдашнего путника нисколько бы не поразил. Далее идут еще более удивительные описания.

«Мы пришли к пещере встретившегося нам брата (отговорившего путников от свидания с чудовищем – с. 71). Он нас принял с искренней любовью, и мы у него отдохнули. Он поведал нам, что в этом самом месте жил один святой муж, его наставник, по имени Аммон. Господь много раз являл чрез него Свою силу. Вот что между прочим он рассказал нам.

Питался Аммон одним только хлебом, да и тот разбойники часто отнимали у него, похищая его скудные запасы. Долго старец переносил эти обиды. Но вот однажды он отправился в пустыню и на возвратном пути повелел следовать за собою двум драконам. Им поведено было лечь у входа в пещеру и охранять его. Разбойники явились по своему обычаю, не подозревая, что за стражу найдут они у входа. Увидав драконов, они оцепенели от ужаса и, лишившись чувств, полумертвыми пали на землю. Старец вышел к ним и, увидав их в таком положении, поднял и сказал им с укором:

– Вы видите, что звери добрее вас: они повинуются нам по воле Божией, а вы ни Бога не боитесь и не стыдитесь обижать Его служителей».

Разбойники после этого покаялись, исправились, сами стали иноками, превзойдя многих своим подвижничеством.

Или иное повествование о том же авве Аммоне:

«В другое время ужаснейший дракон опустошал соседние местности, и много народу погибло от него. Жители пришли к святому Аммону и молили его, чтобы изгнал зверя из их страны. Чтобы склонить его к милосердию, принесли с собою мальчика, сына одного пастуха, который помешался от испуга при одном взгляде на дракона. Зверь точно отравил его своим дыханием, и он замертво, весь опухший был принесен домой. Старец помазал елеем отрока и возвратил ему здоровье. В душе он, конечно, желал гибели зверя, но поселянам не дал никакого обещания – как бы сознаваясь в своем бессилии помочь им. На другой день, вставши рано, отправился к логовищу зверя и, склонив колена, начал молиться. Зверь стремительно бросился было к нему, уже слышно было его ужасное дыхание, сопровождавшееся резким шипением. Бесстрашно взирал на него старец… Обратившись к дракону, он произнес:

– Да поразит тебя Христос, Сын Божий, имеющий некогда поразить еще более страшного зверя!

И лишь только он сказал это, как вдруг ужасный дракон, изрыгнув вместе с дыханием ядовитую пену, с треском лопнул посередине. Сбежались соседи и оцепенели от изумления; поднялось нестерпимое зловоние… Поспешили набросать на него огромные груды песку. Авва Аммон стоял тут же, потому что и к мертвому чудовищу не смели приблизиться одни, без святого старца…»

Здесь уже совсем невозможно назвать чудище крокодилом или каким-то иным известным нам современным животным. Невозможно подразумевать здесь и какое-то бесовское привидение. О явлении бесов в виде всяких страшилищ много рассказывается в отечниках. говорит о них и сам Руфин, именно как о бесовских явлениях, не оставляющих после себя столь грубых и тяжко переносимых материальных последствий. Нет, очевидно, здесь только две возможности: или полная выдумка от первого слова до последнего, или довольно реальное описание динозавра.

Против возможности вымысла говорит многое. Прежде всего – надежность и достоверность самого автора. Другой писатель-патрист, преподобный Палладий, включивший сочинение Руфина полностью в свою книгу «Лавсаик», называет его «благороднейшим и доблестнейшим, ученее которого не было между братиями». Время написания древней рукописи и ее авторство не подлежат сомнению. Вряд ли такой человек стал бы заниматься сочинительством небылиц.

Кроме того, у автора нет никакого резона выдумывать сказки. Он пишет не поэму, не былину, а путевые заметки. Поражать читателя чудесами виденных им пустынников он вполне мог бы без всяких драконов. Чудес в книге описано много, а динозавры встречаются всего лишь в приведенных нами немногих местах. Наоборот, явный вымысел какого-то мифического чудища, которого никто никогда не видел, только подорвал бы доверие к автору.

Цель автора – подвигнуть читателя к добродетельной подвижнической жизни. Призывать к аскезе обманом так же нелепо, как и сказать, например: «Приходите подвизаться в нашу пустыню, здесь живут такие страшные драконы, на которых вы даже посмотреть не сможете!»

Конечно, для неверующего ни в какие чудеса сказанное не аргумент, как, впрочем, и совершенное на его глазах чудо. Но мы рассчитываем, как и пресвитер Руфин, не на такого читателя, а на благосклонного и желающего следовать, если уж не простой прямой вере, то хотя бы принципу Шерлока Холмса: отбросьте все невозможное, и у вас в руках останется истина, какою бы невероятною, даже чудесною, она ни казалась. Отбрасывая возможность вымысла и возможность спутать дракона с крокодилом или бесом, приходим к прямому пониманию того, что хотел сказать автор о динозавре.

Наконец, прекрасное свидетельство мы находим у подвижника нашего столетия – недавно прославленного в лике святых Оптинского скитоначальника схиархимандрита Варсонофия. В «Житии Оптинского старца Варсонофия» (Изд. Введенской Оптиной Пустыни, 1995) приводится его письмо Оптинскому настоятелю архимандриту Ксенофонту, отправленное из Манчжурии в августе 1904 года, – вскоре после начала русско-японской войны преподобный Варсонофий был направлен в госпиталь на Дальнем Востоке, в городке Муллин, для духовного утешения и напутствования раненых воинов. Вот замечательный абзац из этого письма: