— Спасибо, монсеньор, — она едва согнула колено — так, что Бастин никогда не признала бы это за реверанс.

Он сделал шаг к ней.

— Позволь мне подуть на твои волосы. Так делают дикари.

Маргерит уловила изменения в его тоне… но, как бы то ни было, не могла позволить ему вновь прикоснуться к себе.

— Нет.

Она направилась к замку, но маркиз поймал ее за руку и развернул к себе.

— Маргерит, — настойчиво сказал он. — Это был только поцелуй, дитя мое!

Она боролась с ним, спеша вырваться, но маркиз крепко держал ее, пытаясь успокоить. Между тем, воспоминания о его цепких руках и морщинистом лице навевали на Маргерит ужас. Она нагибала голову, чтобы избежать прикосновения его губ, и пинала его колени.

— Это не был поцелуй… — рыдала она.

Неожиданно кроваво-красная раковина ожила. Из нее стремительно высунулось что-то, похожее на алую ленту. Маргерит вскрикнула, со всей силы оттолкнула Турнона и, подобрав полы юбки, бросилась бежать к замку.

Она слышала всплеск воды и крик маркиза, но не остановилась. Пробежав парком и аллеей, Маргерит влетела в замок и устремилась прямо в свою комнату, продолжая рыдать.

Она пыталась запереть дверь, но тут в комнату вошла Бастин.

— Запри дверь! — выдохнула Маргерит и рухнула на пол.

Бастин задвинула засов.

— Что случилось, дорогая?

— Бастин, Бастин! Что случилось с девочкой? — послышался из-за двери голос мадам де Роберваль.

— Минутку, минутку, мадам, — ответила Бастин.

Она уложила Маргерит на кровать и легла рядом, продолжая успокаивать девочку. Раздался мощный стук в дверь.

— Откройте, де Лор! Откройте дверь!

Бастин шевельнулась, но Маргерит судорожно вцепилась в нее.

— Нет! Нет! — почти беззвучно выдохнула она.

Де Роберваль снова постучал.

— Де Лор, вы слышите? Откройте!

— Это твой дядя, дорогая, — прошептала Бастин. — Он в гневе.

Но Маргерит не отпускала ее.

— Де Лор! — бушевал Роберваль.

— Успокойся, Роберваль! — возник голос Турнона. — Девочка напугана. Успокойся, я тебе говорю.

— Что?..

— Это было для нее слишком неожиданно. Я напугал ее. Но она успокоится и мы будем друзьями.

— Никогда! Никогда! — шептала Маргерит, припав к груди няни. — Я не хочу его больше видеть! Я не хочу больше видеть своего дядю!

Бастин обняла ее.

— О, моя дорогая! — еле слышно, но с глубоким состраданием произнесла она. — Тебе не избежать встречи со своим дядей, дорогая. Ты в его власти, и он выдает тебя за маркиза. Потом ты будешь принадлежать господину де Турнону.

После этих слов Маргерит перестала плакать и замерла. Она во власти… она будет принадлежать… Она во власти этого грубого мужлана. Она будет принадлежать тому дьяволу, который носит змею в кроваво-красной раковине и который мог бы задушить ее, если бы захотел.

Поняв все, Маргерит вдруг успокоилась. Она должна подумать. Никогда, никогда она не может принадлежать кому бы то ни было, кроме Пьера и Бастин!

ГЛАВА 5

Пьер наблюдал, как брат Жан-Батист готовился метнуть камень. Массивное тело монаха откинулось назад, правый рукав его рясы задрался, обнажив волосатую руку с чудовищными мышцами. Брат Жан сделал три коротких церемонных шажка и кинул. Монахи радостно загалдели, а братья Эсташ и Гиацинт отправились посмотреть на отметку, оставленную победителем; брат Гиацинт подобрал рясу, открыв голые икры.

Брат Ноэль измерил расстояние до отметки. Жан-Батист удовлетворенно кивнул головой и повернулся к Пьеру, равнодушно сидевшему на земле.

— Ну что, молодой петушок? Ты, видать, и не попробуешь перекукарекать своего старшего брата, который с помощью святых удивил даже самого себя?

Пьер медленно поднялся и посмотрел на камень, избегая выжидающего взгляда брата Жана.

— Это был хороший бросок, — ответил мальчик сухо.

Мычание брата Жана выражало уязвленное тщеславие.

— Хорошо! Пусть молодой петушок метнет камень, и мы посмотрим, умеет ли он кукарекать.

— Камень! Камень!

— Да, Пьер! Твой бросок!

Пьер оглядел выжидающие лица монахов и потупил взгляд. Он с такой силой пнул скамью ногой, что от резкой боли на его глазах выступили слезы. Он опустил голову и повернулся, чтобы уйти.

— Сегодня я не буду бросать, — сказал он.

Брат Жан так сильно вцепился в Пьера, что тому захотелось ударить монаха.

— В чем дело, плутишка? Последние дни ты выглядишь довольно жалко.

— Ни в чем, — зло ответил Пьер, взял камень у брата Ноэля и быстро подошел к линии. Сделав короткий замах, он метнул снаряд. Камень упал, немного не долетев до отметки брата Жана, но гораздо дальше предыдущих бросков Пьера.

Брат Жан заключил Пьера в объятия, и все вокруг возбужденно затараторили. Пьер попытался вырваться из объятий монаха, но его обида рассеялась.

— Неплохо прокукарекал, петушок, — завопил брат Жан. — Скоро ты победишь старого петуха. В нашем курятнике появилось новое прекрасное пополнение.

Брат Гиацинт с мрачным видом пощупал мускулы Пьера и осмотрел его с ног до головы.

— Неплохо, — заключил и он, — может быть, для его состояния есть причина.

— Конечно, если только это не лихорадка, разгорячающая ему кровь, — ответил брат Ноэль и протянул руку, чтобы вытереть пот с пушка на верхней губе Пьера. Тот отбил протянутую руку, но его взгляд снова помрачнел.

— Оставьте его в покое, — вмешался брат Жан и слегка растолкал монахов.

— Может, всему виной девушка? В его годы я…

— Умерь свой пыл, Ноэль, постыдился бы, — оборвал его брат Жан.

— Ты попал в самую точку, — подхватил брат Эсташ. — Вон щеки-то — так и пылают. Есть у него девушка, — я даже скажу, кто: дочь мельника.

— Дочь мельника! — воскликнул брат Гиацинт.

— Вот и неправда! — Пьер вырвался из объятий брата Жана. Он разом побледнел, но на его щеках остались два алых пятна. — Это не так, говорю вам!

— Тишина!

В одно мгновение монахи и Пьер успокоились и опустили головы перед аббатом. Его голубые глаза холодно блестели, а лицо побагровело от гнева.

— Что за разговоры в монастыре! — Вскричал настоятель. — Я слышал, что кое-кто соблазнился дочерью мельника. — Он сделал длинную паузу, ожидая ответа, но никто не осмелился произнести ни слова. — Виновник будет наказан, и сурово! — Он повернулся, чтобы уйти и добавил более спокойно: — Иди за мной, Пьер.

— Отче преподобный, — пробормотал брат Жан, ужасаясь собственному безрассудству. Он опустился на колени, и аббат медленно повернул к нему голову.

— Говори, Жан-Батист!

— Он не виноват, преподобный отче. Он только…

— Пекись о своих собственных грехах, Жан-Батист, — ответил аббат и неторопливо направился к двери. Пьер продолжал стоять, пока брат Гиацинт не подтолкнул его. Только тогда мальчик двинулся вслед за аббатом.

Аббат вошел в свою келью, шурша шелковой рясой. Он остановился перед великолепным распятием, подобного которому Пьер никогда не видел: обнаженный Иисус, выточенный из полупрозрачного мрамора, пригвожден был к золотому кресту. Аббат перекрестился, пробормотал коротенькую молитву и молча ждал, пока Пьер сделает то же самое. Закончив, Пьер обернулся и взглянул на аббата. Тот смотрел мимо него на распятие.

— Мне прислали это недавно. Удивительная работа, не правда ли? Настоящее искусство, которое передает сам дух нашего Спасителя!

Пьер снова обернулся к распятию.

— Оно великолепно, — согласился мальчик тем же тоном, каким оценил бросок брата Жана.

Аббат подошел к креслу и сел.

— Пьер! — Пьер повернулся и снова его плечи распрямились, а подбородок приподнялся. — На колени! — Пьер заколебался, но аббат топнул ногой. — На колени, Пьер!

Пьер неохотно повиновался. Он рассматривал богатый, языческий рисунок ковра, ожидая, когда настоятель заговорит.

— Так значит, дочь мельника? — начал аббат. Пьер покачал головой. — Грех плоти не смертелен, сын мой. Я мог бы простить его. — Пьер снова покачал головой. — Посмотри на меня, Пьер. Нет, это не исповедь. Я не хочу слышать о твоих грехах. Я хочу… сядь, племянник.