Некоторое утешение можно найти в том, что сама по себе власть денег не лучше и не хуже, чем власть политиков. Более того, финансист зачастую обладает большей объективностью, так как стремится к получению прибыли, а не к удовлетворению своего самолюбия, как это часто бывает в среде политиков. Действительно, даже самые продажные политики часто на первое место ставят свое самолюбие. Большинству людей свойственно, едва выбравшись из нищеты и обзаведясь каким-то минимумом имущества, переключаться на вопросы честолюбия. К этому большинству относится и почти вся выборная элита общества. Не чуждые никому из нас комплексы неполноценности выступают на первый план и требуют пищи. В дело идет все титулы, звания, должности, ордена, награды, благосклонные упоминания, слава... А вот истинных хозяев владельцев капиталов - такие страсти не обуревают. Их степень уверенности в себе значительно выше, чем у людей менее обеспеченных материально. О бедняках же и говорить нечего: им не до того, им лишь бы прожить самим да прокормить семью, а о прочем и думать некогда.
Когда у власти находятся правые, то их подспудной или даже открыто декларируемой целью является получение прибылей и обеспечение такого порядка, который бы этому способствовал. В этом случае политики прямо и сознательно ставят себя на службу власти денег. Если же во главе государства становятся левые силы, идеалом которых является общественная справедливость, то на них тут же начинают оказывать мощное давление с целью не допустить осуществления программ, нацеленных на восстановление такой справедливости и тем самым на снижение прибылей.
Для возвращения к "привычному порядку" в действие разом или поодиночке пускают такие средства, как вывоз капитала за границу, отказ от капиталовложений, подкуп чиновников, прессы, радио, телевидения, а то и профсоюзов, как это было в Чили перед свержением Альенде, да и кое-где поближе. В ход идет все - вплоть до военного путча. Нужна была бы абсолютная демократия, чтобы правительство могло проводить в жизнь политику справедливого распределения доходов и при этом удерживалось у власти.
Такое положение дел далеко не ново. Новым является, однако, абсолютный характер власти, позволяющий ей по своему усмотрению распоряжаться наисовершеннейшими техническими средствами, уже созданными или создающимися. При этом не столь важно, кто стоит за этой абсолютной властью государственный ли капитал или транснациональные корпорации.
И при этом первопричиной такой мутации, переживаемой человечеством, мутации, способной отбросить его на уровень сообщества муравьев, оказываются научные открытия. Подобно незадачливому ученику чародея, беспомощно следят ученые, какое пугающее развитие получают их открытия. "Sic vos, non vobis, mellificatis ares*", - писал Вергилий около двух тысячелетий назад. Да, друзья ученые, совершать-то открытия будете вы, только не всегда во благо себе.
* Так вы творите свой мед, пчелы, но не для себя (лат.)
И на Этне ученые столь же беспомощны, как и повсюду. С ними, впрочем, советуются, а порой и соглашаются, поскольку ни на какие важные стратегические или хозяйственные решения вулканологи по своему положению повлиять не могут. Жаль только, что по своему невежеству политические деятели частенько обращаются не к тем ученым. И не только на Этне.
В тех почти исключительных случаях, когда представители точных или естественных наук все-таки входят в правительство, они в нем выступают уже не как ученые, а как лица, принимающие решения, то есть, как администраторы. Мое нынешнее положение несколько иное. В 1981 г. меня назначили комиссаром по вопросам крупных стихийных бедствий, или катастроф. Основной моей задачей было сведение к минимуму последствий катастроф путем заблаговременного принятия определенных мер, а также организации соответствующих спасательных мероприятий. И в этой области мне было предоставлено право принимать определенные решения. Делать это, повторяю, я должен был не как ученый-специалист, а как администратор. По чистой случайности (и еще по некоторым причинам) я, вулканолог по профессии, оказался вынужденным заниматься вулканами еще и по долгу службы. Иными словами, специалисту было предоставлено право принятия политических решений в своей области. Поистине rara avis - редкая птица!
Этой удаче я обязан тем, что живу в одной из немногих стран, где еще сохранился демократический строй. Однако пользоваться своим положением мне приходится с осторожностью, во-первых, потому, что технократия как таковая есть явление крайне отрицательное, а во-вторых, потому, что события вокруг Суфриера и то, что за ними последовало, привели к разложению определенного числа специалистов, занимающихся вулканами, чего нельзя не учитывать. Если я хочу добиться поставленной передо мной цели, мне следует одновременно и забыть малоприятное прошлое, и всегда помнить о нем. Забыть чтобы обсерватории, построенные на трех действующих вулканах во французских заморских департаментах (Мон-Пеле, Суфриер и Фурнез), могли действовать достаточно эффективно, а помнить - чтобы назначение на должности людей малокомпетентных или нечестных не помешало успешной работе обсерваторий и подготовке вулканологических заключений.
Необходима была реформа. Сначала в течение четырех месяцев я все не торопясь обдумал с ближайшими сотрудниками, а потом начала работать специально назначенная комиссия. В ее состав входили несколько специалистов с безупречной репутацией, работающих в различных организациях и ведомствах, причастных к данной проблеме. После года непрерывной работы комиссия представила свой глубоко продуманный доклад. В течение двух последующих месяцев я изучал этот доклад, прежде чем доложить свои соображения премьер-министру, которому я подчинялся (и все еще подчиняюсь сейчас, когда пишу эти строки), а через него - правительству. Через месяц в правительственном вестнике был опубликован декрет об учреждении Комитета по вулканической опасности, во главе которого был поставлен я.
Так в апреле 1983 г. началась непростая перестройка сектора французской вулканологии, перед которым встала задача предупреждать правительственные организации о риске пробуждения того или иного из наших вулканов. Специалистам надлежало рекомендовать правительству, какие меры следовало бы принять, дабы не подвергать опасности человеческие жизни и экономику страны. Ибо в конце концов при любом общественном строе платить за все приходится рядовым гражданам. А профилактические мероприятия обходятся, в зависимости от масштаба катастрофы, в десятки или сотни тысяч раз дешевле, чем возмещение ущерба от катаклизма, к которому все оказались неподготовлены. Что касается снижения последствий извержения, то здесь служба наблюдения на каждом вулкане должна быть построена с таким расчетом, чтобы специалисты могли представить правильное вулканологическое заключение. С другой стороны, надо действовать так, чтобы иметь возможность оперативно реагировать на проявляющиеся признаки извержения и привлечь к анализу эруптивного феномена квалифицированных вулканологов, способных, опираясь на этот анализ, дать обоснованные и эффективные рекомендации.
По своему личному опыту в данной области, а опыт этот в настоящее время является, увы, едва ли не самым долгим в мире, мне известно, что в нынешнем состоянии вулканологической науки вся информация, полученная путем измерения всевозможных переменных параметров эруптивного феномена - сейсмичности, инфляции и дефляции вулканического аппарата, минерального состава лав, химизма газов, разницы температур, потоков вещества и энергии, химического состава аэрозолей и осадков, геомагнитных полей, поля силы тяжести, изменения с глубиной удельной проводимости, теллурических токов, звуковых волн, давлений и т. д., - вся эта информация должна пристально изучаться опытными специалистами, и только после этого она может служить основой для заключения. Вопрос о вулканологическом заключении - ключевой. Я уже писал о том, как в случае с Суфриером на основе одних и тех же данных были сделаны как правильные, так и ошибочные выводы.