- Заложите руки за спину. Идите вперед.

- Господи! - шепчет ксендз. - Не может быть...

Буйницкий тяжело потянулся к входным дверям.

Локтев конвоирует его в полном согласии с моими указаниями. Молодец. Точность - половина удачи.

Этот прощальный проход Буйницкого вдоль колонн к притвору очень меня сердит. Мне не нравится, что сакристиан молчит, уж как-то быстро он сломался, согласился на поражение недопустимо легко. В немом виде от него мне никакой пользы не будет. А он бредет, как козел на заклание, пожалейте, мол, меня. Поравнялся с органистом, взглянул на него и поворачивает на выход.

- Гражданин Буйницкий, - говорю я. - Повернитесь. Вы ничего не хотите сказать на прощание? - спрашиваю я. - Не мне, а вашим коллегам - ксендзу Вериго, органисту Луцевичу. Вы пятнадцать лет провели вместе. Жене, наконец...

Буйницкий, потупив голову, отрешенно молчит. Мне кажется, он меня уже не слышит. Уже созрел, думаю я.

Саша, как и надлежит конвоиру, стоит от него налево, только вот пистолет опустил.

- Что вы молчите, Буйницкий! - взываю я. - Ведь вы видите этих людей, возможно, в последний раз - и Белова, и ксендза Вериго, и органиста, и свою супругу...

- Мне нечего сказать, - шепчет Буйницкий.

- Ну, что же, - говорю я, - у вас был выбор. Вы отказались. Теперь я скажу. Даже не я, а вот вы, Петров. Пожалуйста, внимательно как художник посмотрите на лица Буйницкого и Луцевича и определите, кто старший, кто младший брат.

При последнем моем слове органист делает кошачий скачок к Локтеву и ударяет его ребром ладони по шее, еще миг - и черный глаз Сашиного пистолета глядит мне в грудь.

- Не шевелитесь, майор, - командует органист. - Руки поднимите. Повыше. Иначе сами знаете, какая получится неприятность. А ты, - органист кивает Локтеву, который, подобно рыбе, выброшенной на берег, хватает ртом воздух, - стань рядом с командиром. И вы, и вы (Белову, ксендзу) тоже рядом. Все вместе.

Хоть я и лежу в постели, я чувствую озноб, которым охватило свидетелей.

Удачно он Саше попал, думаю я. Чего это я не пожалел парня. Впрочем, сам виноват. Зевать не надо. Ничего, даст бог, сквитаемся.

- Стась, открой подвал, - командует органист.

- Ты этого не сделаешь, - шепчет Буйницкий. - Это нельзя.

- Поторопись, дурак, - прикрикивает органист.

- Опомнись, - призывает Буйницкий.

- Выхода нет, - говорит органист. - Ключи. Быстро.

- Неужели вы нас убьете? - спрашиваю я и провокационно делаю шаг вперед.

Органист, не раздумывая, нажимает спуск.

Мне, однако, везет - осечка.

Я молниеносно посылаю руку в карман, но не успеваю, органист передергивает затвор раньше.

- Подлец! - кричит Стась Буйницкий. - Убийца! - и бросается на брата.

Луцевич стреляет в сакристиана в упор. Это означало бы точную смерть, если бы пистолет не отказал вновь.

Буйницкий бьет органиста кулаком в лицо, но не очень удачно, с ног не сбивает, хватается за пистолет и свободной рукой лупит куда попало. Белов бросается на помощь.

- Не надо, - останавливаю я его. - Пусть подерутся.

Пока братья избивают друг друга, я достаю свой пистолет и снимаю предохранитель.

- Достаточно, - кричу я. - Разойдитесь. В сторону, пан сакристиан. Пан органист, не надо ломать затвор - обойма пуста.

И я делаю паузу, чтобы он смог осознать происшедшие перемены.

И вот настал мой звездный час в этом деле, долгожданная минута, ради которой три дня иссушался мой мозг. Я говорю:

- Гражданин Буйницкий Валерий Антонович, вы задержаны по обвинению в двух умышленных убийствах, а также в нападении на инспектора милиции, насильственном захвате оружия и попытке убийства майора милиции и родного брата.

Полная тишина. Моя победа. Торжество следствия. Готов органист. Накрыт. Хорошо я все рассчитал. Красиво. Самому нравится. И свидетели трое, и брат, самое важное, брат сломался, и пистолет в руках. Правильно я его разрядил. Как чувствовал. Перед Сашей покаюсь, обиделся, чуть не плачет с досады. Ничего, ничего, простит. Славно получилось. Хорошо. Вот так, пан органист. Это не Жолтака убогого убивать. Крупная ты, наверно, сволочь. Ну, ксендзу сегодня без валидола не обойтись. Совсем остолбенел старик. И художник. Песни вместе пели. Спета песенка. Сыграны хоралы. Ну, еще раз на пистолет посмотри. Дошло наконец. Открылось. Тоскливо. Это я понимаю, что невесело. Что же ты теперь сделаешь?

- У меня есть просьба, - смиряется органист.

- Какая?

- Один патрон.

- Не по заслугам честь, - отказываю я. - Вы держали в руках пистолет? Что сделали? То-то.

- Ну что, пан сакристиан, - обращаюсь я к Стасю Буйницкому, - у вас еще есть основания скрывать брата от возмездия?

Сакристиан молчит, по-видимому, он не слышит моего вопроса, у него, по-моему, в ушах стоит звон, поскольку братец сумел ударить его в ухо рукоятью пистолета.

- Гражданин Петров, - окликаю я художника. - Я обещал освободить вас в полдень - можете идти. Идите, идите. За воротами стоит милицейская машина, передайте, пусть придет конвой.

Локтев забирает у органиста пистолет и отходит в сторону заполнить обойму. Вид у него при этом невеселый.

Остальные немы и недвижимы.

Наконец органист, конвоируемый милиционерами, в последний раз переступает порог костела и глухой стук двери, как стук гильотины, символично отсекает его от жизни. Такое мрачное исчезновение брата вгоняет Стася Буйницкого в истерику.

Сострадательный ксендз Вериго кладет ему на голову руку и говорит утешительные слова успокоения: "Стась, не надо, возьмите себя в руки. Успокойтесь, Стась" - и так далее, что производит на сакристиана благотворное действие. Он обращает на меня взгляд, полный тоски, и покаянно говорит:

- Меня тоже следует арестовать.

- Знаю, - соглашаюсь я. - Всему свое время. Прежде поговорим о деле. Как брат объяснил вам первое убийство? Что он такое сказал, чему вы поверили?

- Чему я поверил! - словно в просветлении повторяет сакристиан. Господи! Все произошло так быстро, нелепо, страшно, мгновенно произошло... Когда ушел Белов, Валерий спустился вниз и заговорил с незнакомцем... потом позвал меня, сказал закрыть костел... В эту минуту вошел Жолтак... Брат и тот человек беседовали... Жолтак увидел их вместе... Мне было не по себе, вышел во двор... Затем дверь костела отворилась, и брат позвал меня... "Открой подвал", - сказал он. "Зачем?" - спросил я. "Я убил его", - ответил он. Я онемел. Тогда брат стал говорить, что этот человек бывший эсэсовец, был с ним в одном отряде, а сейчас шпион, из-за границы... "У меня не было выхода, - сказал брат. - Если бы он вышел отсюда, он выдал бы меня, а я не могу позорить дочь..."