Жуана манила и влекла некогда любимого ею человека на гибель. Мысль разделить его судьбу воодушевляла и утешала ее в высшей степени. Она уже сделала все необходимые для этого приготовления.

Сердце осмеянной и оскорбленной женщины наполнилось сатанинской радостью. Она уже была у цели. Ее поиски увенчались успехом после долгих и тяжелых странствий. Филиппо в ее руках и теперь уже не уйдет от нее. Задумчивый, он шел рядом с ней по мрачным улицам Лондона, она повела его к себе, чтобы опьянить его негой и сладострастием и вместе с ним умереть в этом чудном упоении. Неутомимо, без отдыха преследовала она эту цель и теперь уже была так близка к ней! Жуана улыбалась при одной мысли о своем могуществе и возможности растопить, разнежить сурового, ледяного Филиппо.

— Куда ты меня ведешь? — спросил он тихо.

— Ко мне, домой. Иди, я уверена, что ты не будешь раскаиваться, — таинственно ответила она.

— Все это кажется мне сном, — прошептал Филиппо.

— Мне тоже. Еще раз воскреснет золотое прошлое, снова буду я твоей, а затем ты свободен, свободен от данной мне клятвы!

— Отчаянная, страстная Жуана!

— Такая же, как и в первый день, когда ты погубил меня. О, чудная ночь под миндальными деревьями, никогда я ее не забуду! Знаешь ли, Филиппо? Мне тогда казалось, что я вечно буду счастлива, вечно буду твоей, но я была молодой, восторженной и неопытной! Я не сомневалась и полностью тебе доверилась! Мне хотелось быть твоей, принадлежать только одному тебе! Видишь ли, Жуана не клялась — и осталась верной, Филиппо клялся — и изменил ей! Тише! Ни одного упрека больше не сорвется с моих губ. Ты не должен раскаиваться в том, что сейчас последовал за мной. Я искала и нашла тебя, чтобы еще раз с наслаждением тебе принадлежать. Это будет последняя, чудно-божественная и вместе с тем дьявольская ночь!

Филиппо бросил взгляд на шедшую рядом с ним девушку, невольная дрожь пробежала по его телу. Отчего же это? Или, может, он предчувствовал ее злые намерения? Жуана была хороша; со своей странной таинственностью она казалась очаровательной; и Филиппо невольно следовал за ней. Они шли по темным улицам, где взад и вперед сновали купцы и работники; Жуана прижалась к своему спутнику, как будто желая полностью насладиться его близостью.

— Скажи мне, — прошептал Филиппо, — прежде чем мы войдем в дом родителей, где сейчас находится ребенок?

— О каком ребенке ты говоришь? — спросила Жуана, насторожившись.

— О нашем, — сказал он тихо, как будто новая, затертая волнениями жизни забота, снова воскресла в его уме.

— Он в хороших руках, а может, и умер, откуда мне это знать! Разве я, неутомимо разыскивающая тебя день и ночь, могла таскать за собой это нежное, маленькое существо? Он бы не вынес этих мучительных странствований. Я буду благодарить Пресвятую Деву, чтобы она взяла его к себе, только самой мне не хотелось бы присутствовать при его кончине! Представь сам, что станет с несчастным созданием, у которого нет никого на свете, нет даже родителей?

— Нет родителей! — закричал Филиппе — Но ведь мы живы, и я взял бы его к себе!

Жуана громко, неестественно расхохоталась.

— Ты! — вскричала она. — Ты бы его любил?

— Неужели ты в этом сомневаешься?

— Ты, может быть, и любил бы его так же, как меня, потом он стал бы тебе в тягость. Несчастное, невинное создание могло называть тебя отцом, в то время как прелестные сирены ухаживали бы за тобой, и это поставило бы тебя в неловкое положение. Тебя бы подняли на смех. Я не хочу этого; я не могу доверить тебе, а тем более им, своего ребенка и поэтому оставила его на родине в очень надежных руках!

— Скоро мы придем? — спросил Филиппо, которого Жуана мучила и оскорбляла своими словами. Ему стало тяжело, предчувствие беды томило его.

— Скоро, очень скоро, — произнесла она с ударением.

Они дошли до улицы Сити. Многочисленные кареты сновали взад и вперед, так что продолжать разговор было невозможно. Да и о чем им было говорить? Филиппо чувствовал какое-то необъяснимое, ранее не испытанное им волнение. Может, это было предчувствие ожидающей его участи? Жуана своими словами пробудила в нем прежнюю страсть, которая казалась ему теперь глубокой и сильной любовью. В это время в его голове возникло и окрепло предположение: он решил, что Жуана помешалась! Некоторые таинственные слова, произнесенные ею странным голосом и с особым ударением, заставили содрогнуться его и серьезно взглянуть на молодую женщину. Она любила, но ему казалось, что любовь эта обратилась в безумие. Или, может, говорила она это вследствие предстоящего, давно не испытанного ею наслаждения?

Жуана остановилась на улице Сити перед роскошным домом, занимаемым ею на протяжении нескольких месяцев вместе со своей горничной. Комнаты, казалось, были освещены, нежный свет проходил сквозь опущенные гардины. Вместе со спутницей дошел Филиппе до запертой двери дома; она позвонила, и до ее слуха донеслись чьи-то легкие, торопливые шаги.

Жуана крепко сжала руку Филиппо, как бы боясь, чтобы он ее не покинул. Служанка, та самая девушка, что искала защиты в хижине Кортино от управляющего, быстро отворила дверь и с удивлением взглянула на свою госпожу и ее спутника.

— Все ли, Лусита, приготовлено в моем будуаре? — спросила Жуана.

— Каждый вечер он убирается согласно вашему желанию, и в настоящую минуту там расставлено все по вашему приказанию, мадонна!

— Хорошо, можешь идти к себе, Лусита, и не мешай нам! — проговорила Жуана повелительным тоном и собственноручно тщательно заперла дверь дома.

Служанка тотчас же выполнила данное ей приказание.

— Я чувствовала, дорогой, что скоро тебя встречу и потому уже на протяжении нескольких дней каждую ночь мой будуар готов, чтобы принять дорогого гостя, — сказала, засмеявшись, Жуана, — раздевайся и следуй за мной! Ты у своей невесты, будь весел и непринужден, как дома!

Широкий коридор, уставленный мебелью, скорее мог назваться комнатой. Аромат, приятная теплота и нежный свет наполняли комнату, в глубине которой находилась широкая лестница. Быстро перебросила Жуана мантилью через перила боковой галереи; Филиппо машинально последовал ее примеру, бросая удивленный взгляд на молодую женщину, стоявшую перед ним в шелковом роскошном платье. Она была ослепительной и, казалось, приготовилась к какому-то необыкновенному торжеству. Вуаль, так долго скрывавшая ее шею и волосы, упала на пол, и теперь только Жуана явилась во всем блеске, во всем обаянии царственной своей красоты. Высокий рост, роскошные черные волосы, томные, страстные глаза — все это поразило Филиппо, который должен был сознаться, что никогда еще Жуана не была так ослепительно хороша, как в эту минуту. Дорогое шелковое платье так ловко сидело и так искусно обрисовывало роскошные формы молодой женщины, что не только мужчина, но даже женщина была бы поражена ее прелестью.

Черные волосы густыми локонами падали на плечи и полную шею Жуаны; грудь ее вздымалась; темные глаза, обрамленные длинными ресницами, со страстным демонским блеском остановились на Филиппо. Медленно подняла она белую руку, прикрытую прозрачным рукавом, и сделала знак Филиппо следовать за собой, в эту минуту она была похожа на Лорелею, влекущую на смерть свою жертву. Кто мог спастись, устоять от ее обаятельной красоты и прелести? Счастливая улыбка светилась на ее лице, казалось, что жажда мщения сделала ее еще очаровательнее и прелестнее.

И неужели Филиппо, этот страстный итальянец, мог противиться просьбе Жуаны — следовать за ней? Он не сводил с нее глаз, опьяненный чувственностью, она же, между тем приготовила другое средство. Поднимаясь по лестнице, она бросала нежные, чарующие взгляды, влекла, манила его; и, подобно Тангейзеру, невольно шедшему за Венерой на свою погибель, Филиппо следовал за обольстительницей, впиваясь глазами в роскошную, стройную ее фигуру. Жуана улыбалась от радости и счастья, видя, как Филиппо невольно следует за ней, как приковывает она его взор и как бодро, весело идет он на смерть. Час неги и наслаждения не мог ее смягчить, она была тверже, решительнее и намеревалась сдержать свою клятву. Дикая, демоническая радость овладела ею при мысли о возможности умереть в его объятиях, ведь этим удовлетворяла она свою любовь и ненависть.