— Что вы говорите! Мне так страшно! — вскрикнула Евгения, быстро вставая со скамейки. — Отведите меня назад в замок! Но нет, сначала снимите маску, я этого требую, я приказываю!

— Если вы приказываете, графиня, я готов повиноваться, — ответил Олимпио, — я насладился блаженным часом, я люблю вас, смотрите!

Он сорвал с лица маску. Евгения громко вскрикнула и отшатнулась назад.

— Мое предчувствие, — проговорила она, — вы…

— Дон Олимпио Агуадо, графиня… я теперь должен проститься с вами.

В эту минуту с террасы донесся какой-то глухой, непонятный шум. Послышались несколько голосов и показалось, будто приближались равномерные шаги отряда солдат. В ту же минуту кто-то громко позвал Олимпио. Это был маркиз, его верный, доброжелательный друг.

— Я должен во что бы то ни стало отвести вас назад на террасу, графиня Евгения.

— Ради всех святых, я вас умоляю: бегите! Ужасное предчувствие овладевает мной! В замке, вероятно, узнали о вашем присутствии, бегите! Иначе вы пропали!

— Ваш голос, ваш страх за меня доказывают, что вы меня любите, Евгения!

— Прочь! Скорее! Ради Бога!

Графиня была сильно взволнована, а дон Олимпио все еще не мог расстаться с ней, хотя опасность увеличивалась с каждой минутой.

Вернемся теперь в зал, чтобы посмотреть, что произошло во время отсутствия этой парочки. Молодой монах, находившийся в раковинной ротонде, вскоре заметил оттуда трех офицеров дона Карлоса в Филипповом зале. Он увидел, что один из них в красном домино, ведя под руку донну, спустился с ней в парк. За этой парой на почтительном расстоянии последовал маркиз и на террасе тоже куда-то скрылся. Монах знал, что обе эти маски были друзьями итальянца, которого он все еще напрасно искал в толпе гостей.

Наконец он перегнулся через перила: итальянец стоял недалеко от него; монах должен был спрятаться, потому что, если бы Филиппо его увидел, узнал бы в нем своего таинственного преследователя и тогда легко мог расстроить план захвата карлистов.

Сеньор в белом домино остановился в ротонде; монах хотел проскользнуть мимо него, чтобы подать знак генерал-интенданту, стоявшему в центре Филиппова зала, а потом подойти к Филиппо, чтобы тоже заманить его в парк, где, согласно желанию дона Энгранноса, было решено арестовать этих трех опасных авантюристов. Но в следующую минуту непредвиденное обстоятельство изменило намерение Жуаны.

Филиппо заметил ее и было видно, что он сильно испугался: появление этого зловещего монаха даже здесь, на придворном празднике, произвело, по-видимому, на него неприятное впечатление.

Монах воспользовался этим моментом, чтобы исчезнуть в толпе масок, наполнявших раковинную ротонду. Но Филиппо преследовал его взглядом. Монах заглянул в оба грота, надеясь укрыться в одном из них, так как итальянец непременно настиг бы его и тогда бы лопнула надежда на арест трех друзей.

По приказу молодой королевы в один из гротов была поставлена приготовленная специально для этого праздника большая статуя, может быть, для того, чтобы помешать подслушивать то, что говорилось в другом гроте.

Эта гипсовая статуя изображала сфинкса. Она была внутри пустая, а снаружи выкрашена под цвет старого позеленевшего камня. Это чудовище, представлявшее фигуру льва и лицо девушки, покоилось на огромном пьедестале, сделанном под мрамор.

Монах предпочел в эту минуту статую как лучший вариант, чтобы спрятаться. Он быстро проскользнул в грот и смог таким образом, стоя за громадной статуей, укрыться от взоров гостей, так как пьедестал был почти таким же по высоте, как и он сам. Затем он осторожно высунул голову из-за статуи и заметил с торжествующей улыбкой, что Филиппо поспешно прошел мимо нее.

Вдруг взор монаха упал на заднюю стенку пьедестала, и он заметил на ней маленькую ручку. Мастер, сделавший эту статую, заказанную для придворного праздника, вероятно, знал, что ее используют для различных маскарадных шуток. Действительно, случилось так, что монах, прижав ручку, вдруг увидел то, что, кажется, еще никто не заметил: задняя стена разделилась, и можно было войти во внутреннюю часть пьедестала.

Это открытие, когда он увидел молодую королеву, шедшую под руку с доном Серрано, навело монаха на мысль, реализация которой могла иметь самые важные последствия. Он, недолго думая, вошел внутрь пьедестала и быстро затворил за собой маленькую дверь. Монаху было очень удобно стоять в этом продолговатом пространстве, тем более, что сфинкс был и в верхней части полым.

Изабелла, весело беседуя со своим возлюбленным, вошла с ним в раковинную ротонду, из которой, при появлении королевы, стали постепенно выходить маски, находившиеся там. Изабелла остановилась перед громадной статуей и начала осматривать ее.

Вдруг послышался голос, раздавшийся, по-видимому, изнутри статуи. Королева вначале испугалась, а затем улыбнулась под своей маленькой, красивой маской.

— А, маскарадная шутка, — проговорила она, обращаясь к генералу Серрано, — сфинкс говорит. Послушаем, что он хочет нам сообщить.

— Королева, — сказал тот же голос, — в твоих залах находятся те три карлистских офицера, которые однажды похитили тебя и сейчас тоже лелеют изменнические мысли! Ты знаешь их, среди них находится дон Олимпио Агуадо, который бежал от заслуженного наказания!

— Что это значит? — прошептала Изабелла, обращаясь к Серрано. — Вы слышали эти странные слова?

— Карлистские офицеры, невозможно! — возразил генерал.

— Они прибегли к хитрости, чтобы пробраться в залы и теперь находятся в числе гостей! Верь моим словам!

— Маскарадная шутка, без сомнения, — проговорила, смеясь, королева, — нам хотят напомнить ту страшную ночь, и, вероятно, мы увидим через несколько минут трех придворных кавалеров, одетых в костюмы известных нам смелых карлистских офицеров.

— Странная шутка! — ответил, задумавшись, Серрано. — Мне кажется, что не мешало бы хорошенько осмотреть сфинкс.

— Нет, нет, дорогой генерал, не нарушайте веселья этой ночи! Неправда ли, сфинкс, ты не хочешь быть открытым, ты желаешь довести свою шутку до конца? — спросила Изабелла.

— Это не шутка, королева! Прикажи, чтобы все сняли маски и чтобы стража заняла входы в залы и парк, тогда ты увидишь, что я говорю правду. Не оставляй моих слов без внимания, тогда ты овладеешь этими тремя отважными офицерами дона Карлоса и предашь суду!

Изабелла вопросительно посмотрела на Серрано, который приготовился подвергнуть статую тщательному осмотру.

— Отложите это, генерал, — прошептала королева, — мне почему-то кажется, что словам сфинкса можно верить. Полночь уже давно прошла! Мы подадим знак к снятию масок и прикажем страже занять все выходы.

— Мне кажется, что нас обманывают, королева: возможно ли, что эти всем ненавистные карлистские офицеры осмелились присутствовать на празднике!

— Я считаю их способными на все, дон Серрано, они отважные до безумия! Потрудитесь сообщить дону Энгранносу мое желание, чтобы все гости сняли маски и чтобы придворная стража заняла все выходы! Как было бы превосходно, если бы нам удалось найти между бесчисленным множеством гостей тех трех предводителей карлистов, с которыми бы я охотно расплатилась за все! Представьте себе, что даже Нарваэс, несмотря на все его усилия, не смог захватить их. Может быть, хитрости и измене удастся то, что не удалось власти!

— Вы приказываете, королева, а я выполняю, — проговорил Серрано, понизив голос.

— Будьте осторожны, генерал, чтобы ни у кого не возникли подозрения в вашем намерении!

Проводив Изабеллу в Филиппов зал, Серрано быстро отправился к интенданту, чтобы сообщить ему приказ королевы.

Не подозревая об опасности, угрожавшей ему и его друзьям, Филиппо снова направился в главный зал. Жуана была уверена в том, что три предводителя карлистов непременно будут арестованы. Она была от начала до конца довольна своим планом.

Изабелла подошла к королеве-матери, которая беседовала с герцогом Риансаресом, — она искала глазами своих придворных дам — маркиза де Бельвиль прогуливалась по залу с почтенным магистром, под маской которого скрывался дон Салюстиан Олоцаго; Евгении не было видно.