Единственное "правило" нравственной жизни, признаваемое героями Чернышевского, вовсе не открытие романиста; оно опирается на многовековую традицию нравственной культуры: счастье для "порядочного человека" заведомо невозможно, если оно достигнуто за счет другого человека. Именно из-за этого Кирсанов "борется со страстью к замужней женщине, да еще целых три года". Из-за этого Лопухов заставляет Кирсанова прекратить борьбу. Это же "правило" заставляет Веру Павловну негодовать против собственного сердца и долго не признавать факта своей любви к приятелю мужа. Как видим, усилия героев романа направлены в противоположные стороны, так что возникает традиционный конфликт разнонаправленных воль. Но эти усилия одинаково продиктованы заботой о _другом_. Такого рода борьба как раз и является нравственной _нормой_ для "новых людей" Чернышевского. Здесь, повторяем, романист еще не вносит никаких новаций в историю нравственной культуры.

Оригинальность этики Чернышевского начинается там, где само это "правило" становится уже и не правилом, а органической душевной _потребностью_ его героев - нравственной природой отношений, возникающих лишь на очень высоком уровне душевного и умственного развития. Любовь, по Чернышевскому, - это и есть способность "радоваться тому, что хорошо" для любимого. А раз так, то стремление "не быть причиной несчастья" для другого уже не является требованием отвлеченного долга и не является "жертвой"; то и другое, по убеждению Чернышевского, равноценно нравственной фальши и порождает только ханжество.

Предварительным условием _этики_ любовных отношений является в "Что делать?" _наличие_ любви, понятой как страстная преданность интересам жизни и счастья другого человека или других людей: высокий нравственный уровень чувства является основанием и почвой этической "теории расчета выгод" (весьма неточно называемой "теорией разумного эгоизма"). Она нужна героям "Что делать?" лишь для того, чтобы _не ошибиться_ в понимании ситуации и подлинных интересов, подлинных потребностей близких, а значит - и своих собственных.

"Игра эгоизма", выдающая желаемое за реальное, противоречивость чувства, столь присущая человеку в противоречивых обстоятельствах, легко может толкнуть к ошибочному решению, которое приведет к непредвиденным, не соответствующим намерению результатам. Герои Чернышевского - "рационалисты", люди, верящие в безграничные возможности разума; при помощи вдумчивого анализа и самоанализа они стремятся избежать столь обычного расхождения между "благими намерениями" и жизненными результатами, так как сознают себя морально ответственными не только за свои побуждения, но также и за жизненные результаты своих поступков.

Эти уточнения важны не только потому, что как раз этическая теория Чернышевского ничуть не устарела до наших дней; в этике Чернышевского скрыт ключ к пониманию особенностей психологизма в романе "Что делать?". Романист менее всего склонен к тому схематизму, который основан на игнорировании психологических противоречий. Но "диалектику души" (недаром это ставшее классическим определение художественной силы Л. Н. Толстого принадлежит именно Чернышевскому) он не воспроизводит в ее непосредственном движении (как это вполне удавалось лишь Толстому), но подвергает рациональному анализу. Его "новые люди" приходят к своим умозаключениям и практическим решениям путем нелегкой душевной работы, вдумчивого и разумного учета душевного состояния и коренных интересов _всех_ участников возникшей (единственной и неповторимой) ситуации. Лишь в борьбе противоречивых чувств и суждений они приходят к "оптимальным" решениям - к тому, что в сложившейся ситуации отвечает их "выгоде", потому что обеспечивает максимум возможного счастья тем, кого они любят.

Живое зерно психологизма Чернышевского-романиста и его "теории расчета выгод" заключается в необходимости этического творчества, предполагающего высокий уровень эмоциональной и интеллектуальной культуры человеческих отношений. Этическая теория романиста не может быть верно понята вне присущих ему особенностей психологизма, вне художественной природы интеллектуальной прозы Чернышевского вообще.

В этой связи необходимо еще одно уточнение. Распространено мнение, что Чернышевский развивает свои этические идеи именно в сфере личных - семейных и любовных - отношений вследствие цензурной невозможности раскрыть этику "новых людей" в их прямом общественном действии. Это не совсем так. Душевному опыту, накопленному в _личных_ привязанностях, Чернышевский отводил важнейшую роль в формировании _общественных_ чувств и стремлений: именно они подготавливают человека (биографически и исторически) к тому, чтобы общественные связи и стремления становились содержанием личного душевного мира.

Полюбив Лопухова, Вера Павловна "от мысли о себе, о своем милом, о своей любви перешла к мыслям, что всем людям надобно быть счастливыми и что надобно помогать этому скорее прийти. Это одно и натурально, одно и по-человечески...". Чернышевский считал это не особенностью его героев, но общим законом человеческой психологии. Пятнадцатью годами позднее в одном из писем к сыновьям он возвратился к мысли о значении непосредственно личных, в частности семейных, привязанностей как источника любви к человечеству, как условия развития человечности в людях: "Никто не может думать о миллионах, десятках, сотнях миллионов людей так хорошо, как следовало бы. И вы не в силах. Но все-таки часть разумных мыслей, внушенных вам любовью к вашему отцу, неизбежно расширяется и на множество, множество других людей. И хоть немножко переносятся эти мысли и на понятие "человек" - на всех, на всех людей Любя кого-нибудь честным чувством, мы больше, нежели было бы без того, любим и всех людей. Такова-то научная истина о всех честных и добрых личных чувствах: это чувства, имеющие непреодолимое свойство расширяться с любимого нами человека на всех людей.

И теперь не засмеемся ли мы, если нам попадется в какой-нибудь ученой книге глупость такого сорта: "семейная любовь - чувство узкое". Это совершенно не научная мысль, при научном анализе оказывающаяся бессмысленным сочетанием слов" (XV, 173).