А.Бежицын

Соль, потерявшая силу?

(О пагубности РПЦ для России)

КАТАСТРОФА И ЕЕ ИСТОКИ

"Вы - соль земли. Если же соль

потеряет силу, то чем сделаешь ее

соленою? Она уже ни к чему

негодна, как разве выбросить ее вон

на попрание людям"

(Мф 5:13)

С одной стороны, о Церкви сказано: "врата ада не одолеют ее" (Мф 16: 18). Но с другой - есть и предупреждение: может она и "силу потерять", может быть и выброшенной на попрание. Не это ли случилось с Русской православной церковью? Сегодня мы слышим: "Православие - наше все": и самобытность-идентичность, и оправдание-смысл нашего бытия (государственного и народного), и цель-средство - словом, действительно "все", да и "русский народ весь в православии".

Однако пришел наш ХХ век и обошелся с русским православием очень невежливо, поставил под сомнение все эти постулаты, которые и не постулаты вовсе, а обычные проявления мечтательности, любви к афоризмам-лозунгам. Действительность позволяет (даже заставляет) усомниться в формулах-мантрах, которыми у нас пытаются заклясть действительность.

Разумеется, верить в исключительную роль православия в России никому не возбраняется. Такой взгляд имеет право на существование, а люди, его придерживающиеся, - на уважение. При соблюдении некоторых приличий, разумеется, что не очень получается. Однако не меньше прав на существование и уважение имеет и противоположный взгляд. Сомневающихся в том, что Господь Бог и русский народ так уж любят наше православие, было немало даже до Катастрофы 1917 года, а после нее их стало еще больше.

Почему она произошла? Кто за нее в ответе? Очень многие полагают, что произошла она потому, что ее не сумела предотвратить РПЦ, а не столь многие считают, что именно она вызвала Катастрофу и виновата в ней. И вина эта не снята. Бессмысленно делать вид будто после 1988 г. воцарилось, как говаривал один богоборец, "бла-а-лепие, да и только!" Да, после прекращения гонений за веру религиозная ситуация в России резко изменилась. Однако Русская православная церковь легко и быстро из гонимой превратилась в гонительницу. Сейчас можно только восхвалять и благодарить РПЦ - совсем как КПСС в эпоху безраздельного господства этой нечестивой партии. Даже постановления архиерейских соборов стали изучать совсем как некогда постановления съездов - или труды товарища И.В. Сталина о языкознании.

Полезно сосредоточиться на иных взглядах, чтобы не "повторилось все, как встарь". Вера - материя тонкая, лучше избегать резких суждений, тем более осуждений. А вот институция, именуемая Русской православной церковью, учреждение вполне земное с доступной исследованию историей, документами, свидетельствами всякого рода, и потому суждения о нем выносить можно и даже нужно. Судьба этой институции печальна, несмотря на нынешние воинственные заявления. Все-таки ни одна церковь на земле не переживала такого позора: поднялся на нее собственный народ и подверг неслыханным издевательствам и гонениям. И только умственной беспечностью, которую В.С. Соловьев считал главным проявлением нашей оригинальности, можно объяснить безудержные восхваления церкви, не выполнившей своего предназначения. За что и была она брошена "на попрание людям".

Византийская мертвечинка

Бесплодность православия в качестве государственной веры была продемонстрировала еще в Византии. Она совершенно бесславно пала под напором ислама - и дала ему миллионы адептов. Не так давно Ален Безансон напомнил, что арабов, пустившихся на завоевания, было не так уж много, но входившие в состав Византийской империи страны не оказали им практически никакого сопротивления и относительно легко и быстро покорились им. Так что основной массив нынешних мусульман - это потомки православных, не посчитавших нужным держаться своей веры. Вся Северная Африка, Сирия, Палестина и другие страны, некогда принадлежавшие христианству, были отданы исламу.

Почему это произошло? Ответ на этот вопрос дал Владимир Соловьев. Православие уже в Византии стало "храмовой религией": верил человек только в храме, а выйдя из нее, мог спокойно нарушать все заветы Христа, никак не сообразуя с ними свою жизнь. Такая вера не имеет силы, она не в состоянии быть путеводителем человека. "Византийцы полагали, - писал В.С. Соловьев, что для того, чтобы быть воистину христианином, достаточно соблюдать догму и священные обряды православия, ни мало не заботясь о том, чтобы придать политической и общественной жизни христианский характер; они считали дозволенным и похвальным замыкать христианство в храме, предоставляя всю общественность языческим началам" /1/.

Языческие начала определяли всю жизнь этой империи, как потом - нашей. Христианской стойкости не было, и потому "Египет и Азия предпочли арабское утверждение византийским изворотам. Если не принять в соображение долгой антихристианской работы Византии, то нельзя себе представить ничего более удивительного, чем быстрота и легкость мусульманского завоевания. Пяти лет было достаточно, чтобы свести к археологическому существованию три больших патриархата восточной Церкви. В обращениях там не было надобности, достаточно было разорвать обветшавший покров" /2/. Произошло это потому, что "...византийство, которое в принципе было враждебно христианскому прогрессу, которое желало свести всю религию к раз навсегда совершившемуся факту, к догматической формуле и литургическому обряду, - это антихристианство, скрытое под личиной православия, неизбежно должно было в своем нравственном бессилии погибнуть под напором открытого и честного антихристианства Ислама" /3/.

Лживость и лицемерие Византии были отчетливо видны всем, в том числе нашим предкам. "Греки лживы и до наших дней", - отмечает еще "Повесть временных лет". И все-таки они взяли христианство из этого "отравленного источника", как говорили некоторые наши мыслители. Почему? Впечатлительные были. "В обращении русского народа, - пишет православный священник, - как известно, великолепие византийского богослужения сыграло, пожалуй, решающую роль. Речь идет лишь о том, что нередко происходит обращение не столько ко Христу, сколько к богослужению, особенно у людей впечатлительных, легко ранимых. Происходит определенное "бегство от мира", причем не к сути христианства, а лишь к его форме" /4/.