Людвиг Иванович потер лоб и поднял глаза на Нюню, которая терпеливо сидела напротив него. Личико ее показалось Людвигу Ивановичу испуганным и усталым."

Да, - подумал он, - единственное существо, которое что-то знает, - это Нюня. Но она, верно, запугана Фимкой или втянута им в свою тайну, в свой замысел, и пока не найден ключ к сердцу и совести девочки, ничего узнать не удастся".

Он уже хотел с ней заговорить о Фимке, о его маме, о том, наконец, как он, Людвиг Иванович, волнуется, волнуется больше, чем когда-либо в жизни. Но в это время в коридоре послышался топот, в комнату вбежал пожилой милиционер, который обычно дежурил у зоопарка, и крикнул, задыхаясь:

- В зоопарке... случай... похищения! Слониху Меланью украли!

Глава 19

Кто украл слониху?

Впереди бежал пожилой милиционер, за ним быстро шагал Людвиг Иванович, а сзади, чуть не наступая ему на пятки, с Мутичкой на руках, поспешала Нюня.

Немногие свидетели, видевшие краем глаза похищение слонихи Меланьи, высказывались так:

- Ее утащило чудовище!

- Шагающий вертолет!

- Динозавр!

И что удивительно, помост, с которого сняли слониху Меланью, не был ни сломан, ни поврежден, словно в самом деле здесь действовал либо искуснейший механизм, либо могучее чудовище.

- Как она кричала, бедняжка!

- Как иерихонская труба!

- Как военная тревога!

- А потом замолкла!

- Наверное, упала в обморок!

- А вдруг убита?!

Пока Людвиг Иванович бегло опрашивал свидетелей, Нюня быстренько пробежала меж клеток и загонов для зверей. Конечно, она не знала звериного языка, но ведь с нею была Мутичка, которая понимала и птиц, и животных, только не всегда умела хорошо передать Нюне, - ну, может быть, просто потому, что звери судят о многом по-своему. Люди, например, говорят: "Я зверски устал и разбит - я пробегал сегодня весь день". Но люди неправильно говорят, они ведь устали не по-зверски, а по-человечески. Потому что зверь в таком случае скажет: "Я прекрасно отдохнул - я пробегал сегодня весь день". Люди говорят: "Он всегда так хорошо выглядит". А звери: "Он всегда так хорошо пахнет". Люди говорят: "Как он умен, как хорошо все понимает!" И звери говорят то же самое. И дальше, если спросить, что именно понимает, тоже часто похоже: понимает, мол, кто хороший, а кто плохой, кто друг, а кто враг и почему друг и почему враг. Но вот дальше уже все по-другому, словно люди и звери читают одно и то же, но по совершенно разным книгам.

Возле оленей и бизонов Нюня и задерживаться не стала. Они метались по загонам, ударяясь об ограду так, что казалось - или ограда, или их бока не выдержат. Они совсем обезумели, наверное, даже забыли, с чего все началось. Казалось, они нарочно налетают на ограду, чтобы немного привести себя в чувство. Но то ли загородки были недостаточно жесткие, то ли им и самим уже понравилось выглядеть сумасшедшими, только они так и продолжали носиться взад и вперед и ничего вразумительного от разговора с ними ожидать не приходилось.

У хищников Нюня с Мутичкой немного задержались, но мало что поняли. Львица стояла посреди клетки, и ее рвало. Лев сначала лизал ее бок и загривок, потом рыкнул, отошел в сторону, лег и закрыл глаза, но видно было, что он не спит, а просто рассердился и "глаза бы его не смотрели". Если верить Мутичке, львицу рвало от страха и отвращения, а лев ее сначала пробовал утешать, "пока у него терпение не лопнуло".

Нюня бросилась к попугаям. Но с ними было очень трудно оттого, что они непременно желали говорить по-человечески, а слов человеческих знали не так уж много. "Наташ! Наташ!" - кричали они и "Ужасно, ужасно, ужасно!" Кроме того, они еще бормотали: "Чудничко, чудничко, чудничко!", и Нюня считала, что это они коверкают человеческое слово "чудовище", а Мутичка - что они считают чудачкой слониху Меланью, которая, несмотря на свой вес и силу, так перетрусила, что даже не сопротивлялась похитителю.

Нюня заглянула к мартышкам. У мартышек был полный разброд. Мамаши носились, прижимая к себе детенышей. Некоторые прятались на лежаках, навьючивая на себя одеяла, тряпье и одежду. Нюне с Мутичкой одни обрадовались, другие набросились на них с жалобами и причитаниями. На вопросы они не отвечали, зато сами задавали так много вопросов, что Нюня, не зная, что им ответить, махнула рукой и хотела уже совсем отойти от обезьянника, но Мутичка вывалилась у нее из рук, давая тем самым понять, что чем-то заинтересована. Она свалилась как раз у клетки макаки Марианны, той самой, которая очень не любила мальчиков и мужчин. Марианна тоже ужасно волновалась, но не от страха, оказывается, а от омерзения. Она терла нос и морщилась, жалобно вскрикивала и прижимала обе ладони к лицу, и Мутичка сказала, что Марианна все время твердит на своем языке: "Какой ужасный запах! Какая ненормальность! Такого не может быть! Но я видела собственным носом!"

А еще Мутичка все тянула Нюню к тому месту, где у загородки в собачьей конуре жило животное, похожее на медведя, с головой, вытянутой в длинный нос. Муравьед оказался в совершенной истерике. "Так не бывает! - кричал он. - Это не по правилам! Это наглость! Я буду жаловаться! У меня тоже есть свои враги! Я могу обороняться, но что было бы, если бы заяц вдруг напал на волка или трава стала пожирать корову! Если так будет продолжаться, я попросту... отказываюсь быть муравьедом!".

Да, Нюня с Мутичкой обежали весь зоопарк и, кроме истерических и возмущенных воплей, ничего не слышали, но, наверное, но какие-то мысли наводили эти вопли, если Нюня все больше хмурилась, а Мутичка притихла у нее на руках. Только один вопрос и задала Нюня Мутичке:

- Этот... муравьед... сам видел чудище?

- Видел носом, - отвечала Мутичка.

Людвиг Иванович, милиционер, зооветеринар, зоолог, корреспонденты газеты "Любимый город", Нюня с Мутичкой и еще человек пять двинулись по странным следам, которые вели от помоста слонихи Меланьи. Была влажная ночь, и следы отпечатались четко.

Вышли в поле позади зоопарка, здесь пошли медленнее.

- Есть! - крикнул первым Людвиг Иванович.

На краю картофельного поля лежала слониха Меланья.

- Мертва! Убита! - раздались крики, но, когда зооветеринар полез через ее ноги, чтобы выслушать сердце, слониха зашевелилась.

- Приходит в себя! Она в обмороке! У нее нервное потрясение! - раздались новые крики.

В другое время Нюня обязательно осталась бы посмотреть, как будут приводить в сознание и лечить от нервного расстройства слониху, но сейчас она поспешила за Людвигом Ивановичем, который с большей частью группы двинулся дальше по следам на пустырь, где ничто не росло, кроме бурьяна, на тот самый пустырь, который отделял дома Зоологической улицы от зоопарка.

- Удивительно, - бормотал Людвиг Иванович, - оно утащило слониху, а прошло по бурьяну, почти не смяв его.

Нюня все яснее видела, что они приближаются к их собственному дому, и глаза ее открывались все шире и все испуганнее.

- Вот оно! - заметила она первая.

- Назад! - крикнул Людвиг Иванович.

Но он зря испугался за Нюню - чудовище было мертво.

Не такое уж большое - ростом с высокого человека, лежало оно, подвернув лапы.

- Ох, у него передние лапы от носа растут! - ахнула испуганно Нюня.

- Это не лапы, - сказал задумчиво научный работник, - лапы вот они, отходят от груди.

Верхние конечности чудовища походили на человечьи - даже сложены были, как у человека, и плечи можно было различить. Еще две пары ног отходили от талии.

- Вместо зада - мешок, - сказала Нюня.

- Это брюхо, - поправил ее рассеянно научный работник.

- На голове шлем.

- Не шлем, а глаза.

- Это животное? - спросил неуверенно Людвиг Иванович.

- Да.

- Ой, я же знаю! - крикнула вдруг Нюня, все оглянулись и посмотрели на нее, но она опустила голову и пожала плечами. Тогда все перевели взгляды на зоолога. Но тот тоже пожимал плечами:

- Это... я не знаю, что это такое... Может быть, ожившее ископаемое... какой-нибудь... мурозавр, что ли...