Все ходил и ходил к пристанищу, а возвращался ни с чем, но зато навеселе, под хмельком. Удивлялась этому Миловида и тревожилась: истратит дед солиды, что оторвала от сердца и передала как надежду на спасение, мать Божейки, а пользы от тех похождений никакой. Но другого способа узнать, где Божейко, не видела: это знают мореходы, и только они. Может, не следовало полагаться на Борича, самой тоже походить и поспрашивать? Кто-то же должен был видеть, как выводили тиверцев из тайников, как грузили на лодьи. А если видели, то могли и слышать, куда направятся лодьи, могли подсказать, где сейчас те мореходы, что вывозили пленных за море. Когда Миловида ходила к Днестру да искала гостей из чужого края, тоже боялась: кого встретит, кому доверится. Но ведь не жалеет, что доверилась. Наверное, сама бы пошла искать да спрашивать, если бы в ее уголок не залетела долгожданная весточка. Борич распахнул изо всех сил двери и сказал, переступая порог:

– Готовься, Миловидка, завтра отправляешься. В Старом Эпире, на пристани Никополь, продавали тиверских пленных.

– Это далеко?

– Далеко, дитя, но я договорился: тебя довезут до самого Никополя.

Девушка задумалась.

– А почему только меня? Вы разве не едете?

Старик смутился и беспомощно развел руками.

– Не могу я, горлица моя, ехать. Здесь, в Маркианополе, есть дело, которое не пускает меня с тобой.

Погрустнела враз и села пригорюнившись.

– Ты не грусти и не гневайся, – то ли успокаивал, то ли оправдывался Борич. – Не потому не еду, что не хочу, – не могу я, поверь. Ромеи снова готовятся к походу, должен узнать, куда собираются идти, и, если снова на Тиверь, дам знать тиверцам.

Глянула на старика и недоверчиво, и удивленно и снова потупила взор.

– Я боюсь, дедушка. Вся надежда была на вас. Думала, и Божейку отыщите в этой чужой и загадочной для нас земле, и меня защитите, если дойдет до беды.

Глаза Борича говорили: «О горенько!..» – но уста выговаривали другое:

– Навикулярий, который взялся довезти тебя, – муж немолодой и добронравный. Говорил, пока будешь рядом с ним, волосинка с головы не упадет. А уж как дальше сложится у тебя с ромеями, сама посмотришь. Советую только, не будь слишком щедрой и не делай вид, что богатая. А еще не доверяйся никому. Расспрашивай, проси, торгуйся, проявляй во всем ум и осторожность. Слышала: ум и осторожность. Это будут единственные твои помощники в многотрудном пути удач и неудач, надежд и разочарований…

XIX

Опасения Борича тем летом не подтвердились. Ромеи собирались в Маркианополь, но с другой целью: ходили на сооружение и укрепление крепостей на Подунавье. А следующей весной вода так поднялась в широком и полноводном Дунае, что преодолеть его вплавь нечего было и думать. Слились и стали сплошным морем многочисленные рукава, исчезли под водой камыши, все прибрежное понизовье превратилось в пойму. Деревья стояли в воде, и только верхушки торчали из нее зелеными островками.

– Дунай до самого лета стал ромеям на перепутье, а нам обозначил границы незатопляемой тверди. Теперь будем точно знать, где удачно выбрали место для веж, а где ошиблись. Больше воды, кажется, не было в понизовье, – внимательно оглядывая даль, поднялся в стременах Вепр.

– Думаешь, что мы где-то ошиблись?

– Неудивительно, если такая вода. Но побываем на месте построек – увидим.

И князь, и воевода знали: сюда, в Подунавье, давно были отправлены тиверские строители – землекопы, каменотесы, плотники. Да и слышно было, когда шли понизовьем, как громко стучат, дробят и тешут камень, рубят деревья. Дереводелов здесь, ясное дело, больше всех. Может, только вежи и будут поставлены из камня. На валы, гридницы пойдут земля и дерево. Поэтому и слышится стук-перестук со всех сторон – рубят все, что есть лучшее.

– Старейшины, как никогда, поверили тебе, княже, а от старейшин передалась вера и всей земле. Видишь, как густо шли тиверцы на Дунай?

– Потому что знают, чем заплатили за беспечность. Своим хребтом почувствовали, что такое вторжение чужеземцев.

– Не только… У старательности есть и другая причина. Думаю, не было бы такого порыва и единодушия, если бы ты призвал их сначала на сооружение веж, а уж потом – на восстановление сожженных весей. Заботу о тиверских людях увидели в твоем поведении, потому и пошли дружно в понизовье.

Похвала в устах воеводы была приятна князю. Стал разговорчивее и на Дунай смотрел веселее.

– Доброе пристанище будет у тебя, воевода, когда сядешь со своим родом и людьми в устье такой реки, – показал на безбрежный дунайский плес Волот. – Не захочется ли тогда стать удельным князем, а?

Спрашивал шутя, но Вепр не воспринимал услышанное как шутку.

– Удельным?

– Ну, если не удельным, то морским.

– Морским – может, – сообразил наконец воевода и усмехнулся, – а удельным – нет. Тут всей славянской землей не управиться с неспокойными соседями. А такое княжество, как моя придунайская волость, они проглотят и не поперхнутся.

Волот задумался и приумолк.

– Я потому говорю так, – отозвался немного погодя, – что мне самому Тира начала казаться лучше и милее Черна.

– О! Это почему же?

– Очень красивое и со многими преимуществами место. Во-первых, острог, когда его возведут, будет стоять на возвышении, а во-вторых, над глубокой водой. Не на море, и над глубокой водой, слышишь? Здесь такое морское пристанище может вырасти и такая твердь для земли Тиверской!.. Да еще если ты станешь опорой при самом Дунае, да если людей у нас будет столько, что на весь Понт Эвксинский прогремит о них слава! Представляешь, что будет тогда? Э-э, воевода, из этой затеи в Тире может вырасти невиданная сила. Думаешь, зря поляне уцепились за это место на нашей земле и пошли на единение с тиверцами? У них зоркий глаз, и они далеко видят. Я после беседы с ними покоя не знаю по ночам. Сплю и вижу огромный белокаменный город над лиманом, морское пристанище, сотни своих и чужих лодей в том пристанище. В мыслях и название уже дал – Белгород.

– А почему только в мыслях? Второе лето сидят там твои и Полянские строители, думаю, кое-что успели сделать.

– Пристанище, полагаю, уже есть. Если не помешают ромеи или еще какая-нибудь беда не приключится, скоро и морская крепость встанет, готовая к любой обороне.

Сколько ехали над Дунаем вместе, столько и разговоров было об этом. А расстался с Вепром в новой его волости и прибыл в Тиру – сразу забыл о своих далеко идущих планах: здесь его уже ждали посланцы с вестями от Борича.

Не хотелось верить тому, что услышал, но и не верить тоже не мог. Разве послал бы Борич людей аж из Маркианополя, если бы не был уверен: ромеи готовятся к походу?

«Так вот оно какое твое посольство и твой мир, император? – мысленно спрашивал он. – Вот какова твоя искренность и правда?»

Первое, что сделал, – разослал гонцов. Уведомил об угрозе нового вторжения князя Добрита в Больше, полян и уличей. Вепру приказал сменить топоры на мечи и созвать под свою руку весь тамошний люд. Сам же тоже поспешил собрать из строителей дружину и возвратился в Черн. Пришло время разувериться в здравом уме ромейского императора. Только бы успеть сосредоточить мощную силу на Дунае до тех пор, пока не спадет вода в реке. Все остальное решат меч и ум, ум и меч.

Высокая дунайская вода спадала медленно и долго, так долго, что собранные под рукой Волота дулебские, Полянские воины, как и воины соседей-уличей, начали роптать: не напрасно ли затеяли это ратное сборище, не пустил ли кто-то ложный слух, чтобы навредить славянам? В полях зреет хлеб, в лесах наполняются медом борти, а хозяева бросили все на произвол судьбы, сгрудились в Придунавье. И ромеев не проучат, и потери понесут такие, что их ничем не возместишь.

– Что будем делать, княже? – пришли и спросили у своего предводителя.

Князь долго думал, но наконец нашелся с ответом:

– А что делают в таком случае? Не идут ромеи – надо самим идти на ромеев. Отберите ловких разведчиков, пошлем их на ту сторону Дуная. Пусть разузнают, посмотрят, что делают ромеи, собираются или не собираются идти в нашу землю.