Хлебами прошли немного. Нас снова обстреляли, по передовой цепи головного батальона ударил пулеметный огонь. И это было не просто попыткой противника задержать нас, пока он отходит, как еще недавно. Высланная вперед разведка донесла, что немцы заняли оборону на заблаговременно подготовленном рубеже, прорезающем хлебные поля и проходящем по высотам. Все, как положено по немецкому уставу. А что гитлеровцам наш хлебушек жалеть? Все равно он им не достанется!
Ефремов хотел было сначала попытаться с ходу сбить противника с его новых позиций. Но от командира дивизии по радио поступил приказ: закрепиться там, докуда дошли. Ну что ж, у командования, видимо, свои расчеты. И поперед батьки, как говорится, не суйся.
Полдень. С утра было несколько стычек в хлебах, шла перестрелка. Наши пушки били по внезапно появившимся немецким танкам. Но танки ушли - так же быстро, как и появились, противник замолк. Мы несколько продвинулись, улучшили свои позиции в безбрежном море хлебов. Пехота зарывается, на всякий случай, поглубже. Но роют солдаты без особого энтузиазма, все уверены: скоро вновь пойдем вперед.
Все офицеры штаба полка в разгоне.
Меня вызывает Берестов:
- Здесь обозначены боевые порядки нашего полка,-показывает он на карте. Надо пойти на правый фланг. Сосед справа должен был подойти. Надо разыскать его, узнать, что за часть, где ее левый фланг. Точно установить и отметить на карте. Нам надо это знать. А то, если (разрыв велик, немец может воспользоваться.
- Разве командир первого батальона - он же на правом фланге - не знает?
- Приблизительно. А нам нужно точно. Ты же офицер штаба? - вдруг переходит Берестов на ты. А я чувствую, что краснею: уж не подумал ли он, что я имею поползновение уклониться от задания?
- Задача ясна, - спешу сказать я. - Разрешите идти?
- С богом!-сдержанно улыбается Берестов, чуть наклонив голову - такая у него привычка глядеть. Смотрит на часы: - Вернуться к восемнадцати.
Когда я, сжимая сложенную гармошкой карту, поворачиваюсь, чтобы идти, Берестов окликает меня:
- Да! Один не ходи ни в коем случае! Возьми с собой автоматчика из тех, что при штабе.
...И вот мы уже идем - я и молоденький, наверное, и восемнадцати нет, солдат.
Идем хлебами. Как рубцы, тянутся по ним следы танковых гусениц, пушечных колес, наспех вырытые, а то и незаконченные окопы. Как раны, зияют воронки, вокруг которых разметанные, обожженные до черноты колосья. Кисловато пахнет сгоревшей взрывчаткой, нагретой землей, свежей соломой. И во все эти запахи вмешивается душный и тяжкий запах мертвечины. То тут то там меж колосьями виднеются раздувшиеся от жары трупы в зеленовато-серых немецких мундирах. Не обращая на них внимания, пользуясь тем, что пока тихо, делают солдаты каждый свое дело: кто тянет телефонный провод, кто роет окоп. Устраиваются на новых позициях артиллеристы - сорокапятчики становятся, как всегда, поближе к пехоте. Обычное оживление, когда осваивается новый рубеж.
Расспрашивая встречных солдат, чтобы не плутать меж хлебов, находим КП первого батальона. Комбат говорит, что о соседе справа еще ничего не знает, и дает своего связного, чтобы провел нас на правый фланг батальона.
Самый правофланговый окоп нашего полка. Сержант, командир отделения, провожая нас, говорит:
- Вы ищите, да осторожнее. Отсюда немец далеко, но вон там, - он показывает вправо, в ту сторону, куда нам надо идти, - там утром кто-то из автоматов палил.
Выбираемся из окопа и шагаем вправо. Шелестят раздвигаемые на ходу колосья. Сверяюсь по компасу: идти надо примерно на северо-восток. Если собьемся влево, то рискуем угодить прямо к противнику. Тем более что до него, как сказал сержант, не больше километра.
Идем, внимательно прислушиваясь и вглядываясь. Но много ли увидишь за гущей колосьев?
Сколько нам идти еще так, в полном неведении? Встретить бы кого-нибудь из своих!
Наконец-то! Нам попадается солдат уже не из нашей дивизии. Где что - ему неизвестно: знает только свою роту, он связной, возвращается на КП батальона. Идем вместе с ним туда. Представляюсь комбату - совсем молодому старшему лейтенанту, но уже, видно, бывалому фронтовику: на груди его орден Красной Звезды, над карманом гимнастерки - две желтые ленточки тяжелых ранений. Он сидит в наспех вырытом окопчике рядом с солдатом-телефонистом и громким, несколько раздраженным голосом втолковывает кому-то: надо еще раз проверить, сколько в роте сейчас людей, не может быть, что осталось так мало! Стою, жду, пока комбат кончит разговор. Догадываюсь, что говорит он с кем-то из роты, в которой сам служил совсем недавно. Похоже, что командиром батальона он стал только что, возможно, заменив выбывшего из строя комбата.
Наконец старший лейтенант отдает трубку и обращает внимание на меня. Я сообщаю ему, кто я и зачем пришел.
- Документы! - сурово спрашивает он. Тщательно проверяет мое удостоверение. Взгляд его добреет. Возвращая удостоверение, говорит:
- Извините. Передний край, как-никак. А русские и у немцев есть. Я вам советую не искать левого фланга нашей дивизии - пока ищете, передвижки могут быть, я жду приказ переменить позиции. Идите прямо на КП полка - там точнее скажут, где будет наш левый фланг.
Я решил внять совету комбата. Расспросил его, в каком примерно направлении искать, и мы с моим молчаливым телохранителем отправились дальше. Расспрашивая встречавшихся солдат и офицеров, шли то проселком, то тропой, протоптанной в хлебах, а то напрямик, полем. Вдруг перед нами открылась - как распахнулась широкая и глубокая балка. Мы остановились.
- Погляди-ка, - сказал я сопровождавшему меня солдату, - что за ящики?
- Не знаю... - растерянно прошептал он. - Немецкое что-то.
Все дно лощины было уставлено длинными, каждый метра по полтора, дощатыми ящиками. Они стояли рядами, на расстоянии метра-полутора один от другого. Каждый одним концом был приподнят на невысоких подпорках. Похоже, это какие-то нацеленные на наши войска метательные установки, которые противник, отступая, не успел привести в действие.
Любопытно посмотреть. Да и путь наш лежит через лощину.
- Пошли! - сказал я. - Вон смотрят же! - Два военных что-то делали возле этих странных ящиков.
Мы спустились по травянистому склону и остановились возле первого же ящика. Теперь можно было разглядеть: в нем лежал черный, по толщине примерно равный человеческому туловищу, снаряд, очень похожий на обычный артиллерийский, только этот с закругленной головной частью и позади имел подобие хвостового оперения. От этого оперения тянулись, провисая на землю, провода. Переступив через них, мы подошли к следующему снаряду. Любопытные штуки.
Лавируя между ящиками, перешагивая через провода, мы шли к противоположной стороне лощины.
- Стойте! Стойте! - остановил нас испуганный голос. Кричал какой-то лейтенант, размахивая рукой с зажатым в ней инструментом - кажется, отверткой.
- Вы же провод зацепите - и хана! - снова крикнул нам лейтенант. Осторожно переступая через провода, он торопливо подошел, почти подбежал, к нам.
- Куда вас несет! - не успокаивался он. - Сами подорветесь и нас!.. Это же реактивные установки! Немцы запустить не успели, так вы тут как тут! Лейтенант объяснил: эти снаряды - вроде снарядов наших катюш, только калибром побольше и запускаются прямо из упаковок - ящиков, в которых они находятся на железных рамах. Лейтенант-сапер прислан сюда с двумя солдатами специально, чтобы обезвредить это скопище смертоносных зарядов.
- Извините, пожалуйста! - сказал я на прощание лейтенанту. - Желаю вам успеха!
Мы поднялись на взгорок, нам открылась еще одна лощина - такая уж здесь неровная, можно сказать, волнистая местность. Пересечь лощину? А дальше прямо?
Пока размышлял, как же двигаться вернее, заметил на противоположном склоне лощины, наверху, какое-то движение. Быстро прямо по полю, приближаясь к нам, мчалась колонна грузовиков с ребристыми рамами вместо кузовов. Катюши! Так вот они какие! Сколько разговоров слышал я об этом таинственном и грозном оружии! А видеть, хотя бы мельком, еще не приходилось.