Глава 3

У нас убитых нет, трое раненых. У одного ранение в левое плечо. У другого правое бедро царапнуло, зимняя одежда смягчила удар, а третьего контузило в голову. Пуля ударила по касательной, ушанка смягчила и даже не поранило кожу, но контузило сильно. Он облевался, головокружение и слабость, сильное сотрясение. Осмотрел всех. Бойцы самостоятельно оказали первую помощь. Все раненные из нового набора. Что значит слабая подготовка, ну ничего, главное безвозвратных потерь нет. У местных двое раненых, один легко в руку, у второго тяжёлое ранение в грудь. Не жилец, скоро отойдёт. Помочь я не могу, к сожалению. Азамат сообщил, что прибыла помощь, сорок семь всадников, дальних родственников и из дружеских селений. Теперь помогают хоронить побитых супостатов. На счету сотни тридцать семь всадников, сколько раненных не известно, пеших, пятьдесят восемь, местные подстрелили одинадцать человек. Мои мародёры тщательно осмотрели, обобрали и аккуратно сложили рядами, у мест произошедших событий. Хоть палкой бей, но бесполезно, что с бою взято, то свято. Крохоборы чёртовы. Ничего не поделаешь. В эти времена люди живут бедно, трудно их винить, в хозяйстве всё пригодиться. Аслан умудрился выловить девять лошадей, основная масса ускакала в общей толпе, много побито, две лошади не сильно ранены. Собрали даже сёдла, лошадиную упряжь, что получше, бурки и папахи, оружие, личные вещи. Ценности сдали Эркену, оружие принял Тихон. Счастливый и гордый, троих подстрелил. Рома подтвердил, улыбаясь и подмигивая мне. После нас похоронная команда местных добрала всё, что осталось, а осталось немало, одежду мы не брали.

Вечером ужинали у Али. Настроение у всех приподнятое.

— Я благодарен тебе за помощь, Пётр, прости за мои сомнения. Знал, что отобьёмся, но так, как всё произошло, до сих пор не могу поверить своим глазам. Больше сотни убитых и один с нашей стороны.

Его дядя молча слушал и пил чай. Видимо, и он находился под впечатлением. Уложенные в ряд трупы убеждали лучше всего и трое раненных у нас. Азамат улыбался, стараясь скрыть довольство, которое пёрло из него.

— Что с Ратзаем? — спросил я.

— Разведчики сказали, что враги ушли оттуда, всё разграбили, разрушили. Живых нет никого.

— А как же твоя сестра?

— А что, сестра, у них почти не осталось мужчин, старики, женщины, дети. Пока поживут у нас.

— Уважаемый Али, могу я поговорить с вашей сестрой?

Али с удивлением посмотрел на меня, подумал немного и кивнул Азамату. Он вышел из комнаты. Вошла Сасэ, все встали, приветствуя её. Она поклонилась и села у стола. Ей было явно за сорок, грубоватые, властные черты лица, уверенный взгляд и ни тени страха и подавленности.

— Могу я поговорить с вами, уважаемая Сасэ?

Она молча кивнула. Не стал ходить рядом и около, перешёл сразу к делу.

— Скажите, уважаемая, среди ваших женщин есть умелицы, которые ткут ковры?

— Много, почти все владеют этим ремеслом. — она не поняла моего вопроса.

— Я имел в виду мастериц, которые умею ткать хорошие, красивые ковры.

Она пожала плечами, показывая, что вопрос бестолковый.

— Хорошо, спрошу по-другому. Сколько стоит ковёр на котором мы сидим?

Ковёр размером приблизительно два на три метра, с красивым узором и длинным ворсом. Нарт, управляющий Али, с интересом посмотрел на меня.

— Пятнадцать рублей серебром платят торговцы, когда покупают у нас. — ответил Нарт. — Если меньше размер, — он указал на рядом лежащий ковёр два на два, — то по десять рублей.

Все смотрели на меня, ожидая пояснений.

— За какое время выткут ковёр? — задал следующий вопрос.

— Если постоянно работать, то за месяц. Если хорошая ткачиха — чуть раньше.

— Я предлагаю уважаемый Али, чтобы ваша сестра собрала своих ткачих и организовала изготовление ковров, можно и ваших женщин. Вы подумайте, вам Сасэ понадобятся деньги, чтобы пережить зиму. Предлагаю вам сделку. Я буду скупать у вас ковры по двадцать и пятнадцать рублей серебром, но у меня условие. Работа должна быть качественной и красивой. Чем красивее узор, тем выше оплата. Если всё получиться, то можно организовать на постоянной основе. Подумайте. Я уважаю ходжа Али и полностью ему доверяю, могу дать деньги вперёд под пять больших и пять малых ковров.

Загрузив хозяев, откланялся и пошёл к себе в комнату. Устал, день суматошный выдался.

Хотел сначала просто купить два ковра, а потом развил эту мысль. Наладить поставку ковров в Москву и пусть Саня торгует. Сейчас местным нужны средства, думаю согласятся. Надеюсь, Али, вложиться, предложение заманчивое.

В комнате остались Али, Сасэ, Нарт и Азамат.

— Какой-то странный этот русский, он воин или торговец? — задумчиво произнесла Сасэ. — Ты ему доверяешь, брат? Он убил твоего племянника.

— Он единственный из всё русских, кому я могу довериться. Твой сын сам вызвал его на поединок и проиграл. Бой был честным. Я сам убедился, какой он хороший воин. Так что я верю ему. Что ты думаешь, Нарт?

— Здесь даже думать нечего. Предложение очень хорошее и главное не требует больших затрат. Если, уважаемая Сасэ сомневается, мы сами можем организовать изготовление ковров. Приблизительно шесть рублей затрат, три рубля ткачихе, восемь рублей прибыль. Если подумать, то десять ковров в месяц мы можем сделать. Закажем Джаму ещё пять станков и можем пятнадцать делать. Выгодно в любом случае, господин. Заплатим, желающие изготовить нить всегда найдутся, скупим шерсть и обработаем. Хорошее предложение. — подвёл итог Нарт.

— Я согласна, мне нужны деньги, чтобы кормить моих людей. Возьму двести рублей для начала. Ты поможешь брат со станками и шерстью?.

— Помогу Сасэ, нам нужно купить муки или зёрна, остальное пока есть, мяса особенно много, — усмехнулся Али.

Утром мы заключили сделку. Азамат едет со мной, и я передаю ему двести рублей серебром и через месяц жду ковры. Сразу оговорили, что плачу турецкими курешами, двести десять монет. Уходили мы с тремя дополнительными розвальнями груженными под завязку. По просьбе Али, мы оставили десять хороших ружей с запасом пороха и свинца, в обмен на пять ковров. Хозяйственный Тихон немного поворчал, но выполнил приказ. На мой вопрос, зачем нам это старьё ответил, что железо хорошее, много полезного инструмента можно сделать. И не возразишь.

На базу вернулись вечером. Народ, полный впечатлений, разошёлся по казармам. Объявил завтрашний день хозяйственный с помывкой. В штабе сидел сотник Сомов.

— Как прогулялся, Пётр Ляксеич?

— Да ничего особенного, пришёл, увидел, собрал трофеи и домой. Али спасибо сказал, мы ответили, пожалуйста.

— Всё шуткуешь, Дорожный вчера прискакал, ругался, конечно, но так, для порядка. Соседям помогать надо. Просил вестового прислать, как прибудешь, и докладную, чтобы отписал. Глядел на обоз, опять прибарахлился.

— Вот сколько говорю тебе, Григорий Степанович, зависть- плохая черта, борись с ней.

— Да пытался, не получается, всё одно побеждает зараза.— рассмеялся он. — Так я снимаю казачков с кордона?

— Благодарствую, Григорий Степанович, что прикрыл, мясо возьми для своих.

— Да чего там, свои люди, а мясо возьму, раз даёшь. — Усмехнулся он вставая.

Наконец дошёл до дома. Ада встречает меня, радостно улыбается.

— Здравствуй, господин — приветствует меня на русском. Обнимаю и целую.

— Сначала мыться, остальное потом.

— Мне ходить баня с господин, — лукаво улыбается.

— Обязательно, — отвечаю в предвкушении.

Утром проснулся поздно, лежу один, Ада встаёт рано и готовит завтрак, если я дома. Сегодня объявил себе выходной. Это такое блаженство — быть молодым, здоровым. Иметь в достатке самое необходимое для жизни и даже немного больше, что ещё нужно для счастья. Только на войне так остро чувствуешь жизнь во всех её проявлениях. Мысль, что ты можешь погибнуть в любой момент, не даёт времени и возможности откладывать что-либо на потом. Говорят самураи так живут. Сейчас, сразу и много, столько, сколько смогу утащить. Брать больше не разумно, тебя просто раздавит. Здесь на Кавказе идёт война, пусть вялотекущая, но война. Только собрался позвать Аду, как услышал тихий девичий говор и смех. Одеваюсь и выхожу в комнату. В зале сидят Ада и Женя, куча белой ткани и ещё чего-то. Они, увидев меня, быстро встали и поклонились. Улыбнулся, отвечая на приветствие. Комната преобразилась. Постелены привезённые мной ковры, низкий стол, три подушки под бок, всё в восточном стиле. Ада накрывает на стол. Лепёшки, сметана, плошка с мёдом, чай. Приглашаю их позавтракать со мной, отказываются. Появился Саня.

— Прощения просим, командир, что нагрянули к вам с Женей. Только просить помощи не у кого. Женька не может пошить одёжу, так, только по мелкому, Амина тоже не очень, остаётся только Аду просить, она мастерица. Вон какой кафтан со штанами пошила. Женьке носить нечего.

Нарисовался хорунжий.

— Разрешите, Пётр Алексеевич?

— Проходи, Андрей, ничего, что я так, по-простому, хорунжий?

— Тебе можно, командир.

— Присаживайтесь, чаю попьём.

Ада принесла чашки.

— Саня, как батя, сёстры приняли Женю?

— Да всё ладно, — он с улыбкой посмотрел на свою жену. — Батя с Хамзой поладили. По весне дом в Пластуновке ставить будем и мастерскую Хамзе. Он у Тихона заказал инструменты нужные, говорит, что и оружие может украсить, материала только нет. Сёстры Женю приняли за старшую, только в станице не ладится. Бабы и девки взъелись, не разговаривают с Женей, а Зайчиха отказалась пошить одёжу. Говорит, что не ведает, какую одёжу горянки носят.— Устало усмехнулся Саня.

— Не впадай в уныние, Саня, это всё от зависти. Жена, красавица, одежду пошьём и купим. Сотня своих не бросает. Поедем в Пятигорск, наберём всего, что нужно. Будем жить-поживать и добра наживать. Возьмём Аду, Женю и Амину они разберутся.