- Воля твоя, а я все сказал.

- Вот что, Клок. Ты мне горбатого не лепи. Ну, сколько ты с этих домушников снял? Тысячу, две, три? Ты же - исполнитель, тебе по таким копейкам играть - только квалификацию терять. Зачем тебе домушники понадобились?

- Мне они ни к чему.

- Ну, хватит, Вадик. Поломался малость, блатную свою честь защитил, теперь говори. А то Косой скажет. Ему с тобой делить нечего, а разговорчив с нами он всегда. Так зачем тебе эти домушники понадобились?

- Мне лично они ни к чему, - со значением заявил Клок, оттенив "мне".

- Слава богу, до дела добрались, - с удовлетворением отметил Ларионов. - Так кому же они понадобились? Кому в домушниках нужда? На кого ты работал, Вадик?

Ничего не случилось. Все идет нормально. Вадик забросил ногу на ногу, кинул спину на ребристый заворот скамьи, вольно разбросал руки и начал издалека:

- В октябре я в Сочи бархатный сезон обслуживал. За полтора месяца взял прилично, устал, правда, сильно и потому решил домой поездом возвращаться, думал, отосплюсь, отдохну в пути, тем более, что с курортов народ домой пустой едет. СВ, естественно, вагон-ресторан, коньячок мой любимый, "Двин". Еду, о смысле жизни задумываюсь.

И гражданин один, скромный такой, сосед по СВ и ресторану, приблизительно тем же занимается. Следует сказать, что гражданин этот не один был, при нем человечек вертелся, но его вроде и не было.

К концу дня гражданину этому надоело, видимо, мировой скорби предаваться, и он сам - заметь, сам! - предложил в картишки перекинуться. Как ты понимаешь - не мог я отказаться. Сели втроем: я, он и человек этот, он при нем вроде холуя. Удивил он меня. Вроде чистый фрайер, но слишком легко большие бабки отдает. До Москвы я его серьезно выпотрошил, но расставались мы, улыбаясь. Он мне телефончик оставил, просил звонить как можно чаще. Благодарил за науку. Ну, иногда я ему звоню, встречаемся в "Якоре", любимое его место - "Якорь", обедаем, разговоры разговариваем.

- Последний разговор - о домушниках? - перебил Ларионов.

- Ага, - легко согласился Вадик. - Просил подходящего человечка подыскать, по возможности, не нашего, не московского.

- Зачем он ему - не говорил?

- Он не говорил, а я не спрашивал. Не знаешь - свидетель, знаешь соучастник.

- Про скок у коллекционера Палагина по хазам не слыхал ничего?

- Говорили что-то.

- А ты рекомендованного тобой ростовского гастролера с этим делом не соединял?

- Это уж ваша работа - соединять.

- Ты, как всегда, прав. Вот я тебя с этой кражей и соединю.

- Не соединишь, Алексеевич, я тебе на свободе нужен. - Вадик окончательно раскололся и поэтому окончательно обнаглел.

- Нужен. Пока нужен, - двусмысленно подтвердил Ларионов и потребовал: - Нарисуй-ка мне этого гражданина в профиль и анфас.

- Леонид Михайлович Берников. Телефон Ж-2-14-16. Живет на Котельнической набережной, серый такой дом у Таганского моста. Генеральский.

Сведения Ларионов не записывал, он их запоминал. Настроение улучшилось. Он поднялся со скамьи, подмигнул Вадику, усмехнулся:

- Кончил дело - гуляй смело. А не вернуться ли нам, Вадик, в Дом кино, шарики с устатку покатать?

- Я тут Ромку Петровского встретил. Он тебе не нужен? - вставая, предложил Вадик, как бы отстегивая Ларионову премиальные за душевное поведение.

- О чем толковали? - без особого интереса поинтересовался Ларионов.

- Да вроде ни о чем. Топтался он на месте, намеки делал, хотел о чем-то спросить, но так и не спросил ни о чем.

- На что намекал, вокруг чего топтался?

- Как бы походя вопросик закинул насчет того, знаю ли я человека при деньгах, который эти деньги вложить хочет. Я ему прямо в лоб: что предлагаешь? Он посмеялся, рукой махнул, мол, так, отдаленная перспектива.

- Ну, тогда ближайшая перспектива у него - два года за нарушение паспортного режима. У него ведь Москва минус сто. Встретишь его, так и скажи.

- От своего имени? - изволил пошутить Вадик.

- От моего имени, от имени московской милиции, как тебе удобнее. Ну что, пошли?

- Берегись, Алексеич, раскую я тебя на все четыре копыта. Год будешь мне алименты от своей милицейской зарплаты отстегивать!

Лики музыкальных гениев по стенам, лица знакомых интеллигентов в рядах, и Курт Зандерлинг с Бетховеном в обнимку. Ах, хорошо! Роман Казарян прикрыл глаза. Красивым голосом Всеволод Аксенов ритмично излагал последний монолог, и взрывами врывалась музыка.

Вот он финал. Ах, хорошо, ах, хорошо! Хорошо вспомнить, что можно испытать наслаждение от музыки, хорошо ощущать себя в душевном единении с теми, кто вместе с тобой испытывает это наслаждение, хорошо сидеть в кресле с закрытыми глазами и просто слушать. Все. Конец Эгмонту, конец первому отделению.

Роман открыл глаза. Поднялся с кресла. В шестом ряду, справа, вставал Миша Мосин. Роман направился к нему.

- Ромочка! - обрадовался Миша Мосин. - Сколько зим, сколько лет!

Гуляли в фойе, разговаривали об искусстве.

Идя в Большой зал консерватории, Казарян полагал, что после первого отделения возьмет Мишу Мосина под руку и выведет на улицу Герцена, где задаст ему ряд интересующих его, Казаряна, и Московский уголовный розыск вопросов. Но пожалел и этого не сделал. Не Мосина пожалел. Во втором отделении была Девятая. Договорились встретиться после концерта.

Кончилось все. Ослабленные и невнимательные, они закуривали в скверике, в котором еще не поселился размахивающий руками Чайковский. Подбежала дамочка в очках, схватила Мосина за рукав, защебетала оживленно.

- Мосенька, сегодня Курт был неподражаем, не правда ли?

- Иначе и не могло быть. Он с нами прощался, Лялечка.

- Это не трепотня, Мося, это действительно так? - жалостно спросила дамочка.

- Это действительно так. Днями Курт Зандерлинг навсегда уезжает от нас в ГДР, - торжественно доложил Мосин.

- Горе-то какое! - деловито огорчилась дамочка, поцеловала Мосина в щеку, подхватила на лету падавшие от удара о мосинский нос очки и убежала.

- Миня, а почему тебя Мосей стали звать? - поинтересовался Роман.

- Ты с успехом мог бы задать другой вопрос: Мося, а почему тебя Миней назвали? - раздраженно ответил Мосин. - Но мне кажется, что ты отлавливал меня не для того, чтобы задать этот вопрос. А совсем-совсем другой. По палагинскому делу. Так?

- Проницателен ты, Миня.

- Профессия такая.

- А какая у тебя профессия?

- Юрист, Рома.

- Не юрист, а юрисконсульт фабрики канцтоваров "Светоч". Это не профессия и даже не должность. Это крыша, голубок мой.

Мося засмеялся и смеялся долго. Отсмеявшись сказал:

- Господи, до чего же милиционеры одинаковые! Сразу пугать.

- Я не пугаю тебя. Я позицию определяю, с которой ты и должен выступать в разговоре со мной. Я - представитель правоохранительных органов, а ты - жучок, существующий и существующий неплохо на сомнительные доходы.

- Из пушек по воробьям, - как бы "а парт" кинул реплику Мосин.

- Воробей - это ты?

- Выстрел-то мимо меня и поэтому по воробьям. - Вопросы будешь задавать? - с места в карьер начал Мосин.

- А как же! - обрадовался Казарян.

- Тогда без предисловий начинай. Я тороплюсь, меня симпатичная гусыня ждет.

Казарян взял его под руку и вывел на улицу Герцена, и пошли они к Манежной площади.

- С палагинской коллекцией хорошо знаком?

- Да.

- И знаешь, как она хранилась в доме?

- Да.

- Через тебя никто не пытался начать переговоры с Палагиным о продаже коллекции или части ее?

- Палагинской коллекцией интересуются только специалисты и фанаты. И те и другие знают, что Палагин ничего не продает. Так что подобной попытки не может быть в принципе.

- Кстати, Миня, а сам-то ты что-нибудь коллекционируешь?

- Конечно. Но моя страсть - сугубо по моим средствам. Я по дешевке собираю русскую живопись начала двадцатого века, которая стоит копейки и которая через двадцать пять лет сделает меня миллионером.