- Геннадий, говори правду! - опять не выдержал отец.

- Гена, говори. Ведь папа просит.

- Ни с кем я не встречался, ни с кем! - криком прорыдал Иванюк-младший.

Казарян подождал, пока он вытрет слезы, сопли и высморкается. Геннадий все это проделал при помощи довольно чистого носового платка.

- И с Романом Петровским по кличке Цыган тоже не встречался?

Надо же, вроде бы успокоился, а тут снова зарыдал. Хлипким оказался отпрыск богатырского рода Иванюков. Казарян напомнил о главном:

- Ты не рыдай, ты дело говори.

- На второй день, как я вернулся, он меня прихватил, - вытерев слезы, начал повествование Геннадий. - У дома нашего поджидал. Велел к Стручку идти, чтобы тот Васина разыскал. А Васин еще не приехал. Потом он мне задание дал. Сходить по одному адресу и записку передать.

- Кому?

- Да бабке какой-то!

- Адрес, адрес, Гена!

- В Ростокине это. Второй Ростокинский тупик, дом шесть, квартира девять. Евдокия Григорьевна.

- В записку-то заглянул?

- Я чужих писем не читаю.

- Кому записка?

- Колхознику. Чтобы десятого, в три часа, у пивной на площади Борьбы был.

- Как поддерживаешь связь с Цыганом?

- Когда ему надо, он ко мне приходит.

- И опять ты мне врешь, Гена. А я предупреждал: врать не надо. Ты ведь вчера с ним у Киевского вокзала встречался. В двенадцать часов. Так как вы поддерживаете связь?

- Через два дня на третий я должен быть у входа в метро на определенной станции по Кольцевой. Следующая встреча - через одну станцию. И там прогуливаться. Когда ему надо, он найдет, сам ко мне подойдет.

- Значит, очередная встреча у вас послезавтра, в двенадцать, у Серпуховской?

- Да.

- Все-таки мы с Тимофеем Филипповичем кое-что из тебя выбили. Казарян поднялся со стула. - Послезавтра пойдешь на свидание с Цыганом. А до этого носа никуда не высовывай. И не открывай никому. Даже Стручку. Запомнил?

- Запомнил, - еле выдавил Геннадий.

- Не слышу!!! - взревел Иванюк-старший.

- Запомнил, - уже громче повторил Геннадий.

- Если что, башку отверну, - пообещал заботливый отец.

- Тимофей Филиппович, вы остаетесь дома? - спросил Казарян.

- Нет. На работу надо обязательно. Дел по горло.

- Вы меня подбросите?

- С удовольствием.

- Будь здоров, Гена, - пожелал Казарян и направился к дверям. Вежливо пропустив Казаряна вперед, Иванюк-старший повернулся к младшему, провожавшему их, пригрозил:

- Смотри у меня, Гена!

У открытого бокового оконца "опель-капитана" уже стоял какой-то веселый молодой гражданин и рассказывал что-то уморительное неотразимой шоферше.

- Позвольте, товарищ, - Иванюк довольно невежливо отодвинул гражданина в сторону, открыл дверцу, уселся на переднее сиденье и стал неотрывно глядеть вперед. Сзади пристроился Казарян. Аккуратненько взяли с места.

- Будь осторожна, моя любовь! - пропел им вслед веселый гражданин.

- Пристал, нахалюга, - объяснила происшедшее с ней шоферша. Пассажиры молчали. Только на Садовом Иванюк спохватился:

- Куда вас доставить? - спросил он у Казаряна, полуобернувшись.

- Крючок вам небольшой придется сделать. На Ярославское шоссе.

- О чем речь? Марина, действуй!

Марина действовала. У Колхозной "опель-капитан" сделал поворот и попер по Первой Мещанской. Попрыгали на трамвайных линиях и выкатили к Рижскому вокзалу. На Крестовском мосту Иванюк спросил:

- Курс на Ярославском?

- Село Алексеевское.

...А вот и село. Остановились. Казарян сказал:

- Ну что ж, поблагодарим шофера.

- Отличный работник! - неизвестно чему обрадовался Иванюк.

- Ца, - поправил его Казарян.

- То есть? - не понял тот.

- Шофер она действительно шофер. Но не работник - работница. Отличная работница! - Казарян поймал шофершин взгляд в зеркальце и подмигнул ей.

Он долго блуждал среди стандартных двухэтажных домов, пока не нашел искомый. Таких домов, да еще бараков в конце двадцатых - начале тридцатых годов было построено по Москве великое множество. Наспех сколоченные из досок, без всяких удобств, двухэтажные двухподъездные домики были задуманы как временные - на три-четыре года - жилища. Вышло по-иному. Они стояли третье десятилетие.

В подъезде резко пахло мочой и помоями. В коридоре второго этажа, где тоже не благоухало, Казарян отыскал девятую комнату и постучал.

- Чего надо? - нелюбезно спросил из-за двери прокуренный женский голос.

- Не чего, а кого, - уточнил Казарян. - Вас, Евдокия Григорьевна.

- Кто такой? - диалог продолжался при закрытой двери.

- Из милиции я буду, - отрекомендовался Казарян и резко толкнул дверь: надоело препираться.

А дверь распахнулась - не заперта была. Посреди сильно заставленной комнаты стояла худая женщина лет пятидесяти с папироской в зубах.

- Я из милиции, - повторил Казарян. - А милиционеры любят при разговоре в глаза глядеть, а не через дверь перебрехиваться. - Казарян огляделся. - Курите? Значит, и мне закурить можно?

- Кури, - равнодушно разрешила дама с папироской.

- Тогда я сяду. - Казарян сел, а Евдокия Григорьевна не садилась: стояла и смотрела, как он закуривает.

- Играешься, милиционер. - И догадалась - почему: - Молодой еще, не надоело.

Тут нахрап не пройдет. Казарян затянулся "Примой" и спросил очень просто:

- Я так думаю, вы по мокрому делу проходить не хотите?

- Давишь? Не так, так этак. Что нужно-то?

- Нужно-то? Нужно местонахождение Николая Самсонова, у которого вы почтовый ящик.

- Доказать это можешь?

- Шутя-играя.

- Мальчонку, значит, прихватил, - без труда сообразила Евдокия Григорьевна. - Если Колька на убийство пошел, сдам я тебе его, милиционер.

- Зовите меня проще. К примеру - Роман Суренович. Когда Самсонов вас навещает?

- Через два дня на третий. Был вчера, но вчера почты ему не было.

- Это я знаю. Бывает днем, вечером?

- Днем я работаю. Вечером. Часов в восемь-девять. Как же этот дурак в такое дело влез?

- Как дураки влезают - по глупости. Маловероятно, но, может быть, знаете: где его хата сейчас?

- Не знаю. Господи, какой идиот! - Она села наконец, от окурка прикурила целую папиросу.

- Я понимаю, всякое бывает. С уголовниками - ладно, но связаться с уголовником-дегенератом!.. Как вы могли, умная женщина?

- Племянник. Сын сестры моей несчастной.

- Вы не будете возражать, если послезавтра придут сюда два молодых человека и вместе с вами подождут вашего племянника?

- Не буду.

- Тогда я пойду. Извините за беспокойство, Евдокия Григорьевна. Казарян встал. Встала и Евдокия Григорьевна. - Нескромный вопрос: судя по ясности мышления и жесткости решений, вы - медицинский работник?

- Хирургическая сестра, - ответила Евдокия Григорьевна, и они улыбнулись друг другу.

Сергей Ларионов пил пиво в пивном зале номер три. Во втором его отсеке, который отделяли от первого три ступеньки вниз, он пил уже третью кружку, потому что шел уже второй час его пребывания здесь. Ждал. А ждать в пивном зале необременительно: тяни потихоньку пиво, хрусти раками и разглядывай публику.

Он пришел. Он пришел и остановился на первой ступеньке, оглядывая зал и выбирая место. За ним остановился услужливый официант с тремя полными кружками пива в правой руке и тарелкой раков в левой. Куда же ему сесть?.. Сиреневые брючки, светло-серый буклевый пиджак, ярко-красные башмаки на толстом, причудливо изрезанном каучуке. К стилягам? Падающая походка на расслабленных ногах, окурок, неизвестно как державшийся на губе, локти, прижатые к торсу, руки, готовые на все... К уголовникам?.. Мечтательный взгляд поверх голов, в суть мироздания, в никуда. К поэтам?

Ларионов усмехнулся, встал, оставив на мраморе червонец и, не заметив карточного каталу Вадика Гладышева по кличке Клок, направился к выходу.

В кинотеатре "Новости дня", на непрерывке, целыми днями хоронили Иосифа Виссарионовича. Человек десять-пятнадцать из зала наблюдали, как это делали миллионы.