Ее дочь родилась мертвой. Она ехала в родильный дом, зная, что уйдет оттуда сама. И так один день стал для Радосветы днем великой любви и великой печали. День, когда в город пришла зима, и укрыла дома белым покрывалом. Радосвета назвала свою дочь Снежаной.

Тяжкие воспоминания утянули Радосвету, словно водоворот, и не сразу она расслышала, как зовут ее по имени. Но потом все же встрепенулась, вытерла мокрые дорожки с щек, да обернулась на молодецкий голос. К ней снова пришел Божедар. Он приходил к ней часто, любил с ней толковать обо всем и ни о чем, и девица подозревала, что молодец неровно в ней дышит. Он был приятен ей внешне, разговоры с ним всегда интересны, но в своих чувствах к нему Радосвета терялась. Слишком много в последнее время было этих чувств – таких разных и порой нестерпимых.

– Рада, ты что же это, плачешь? Тебя обидел кто? – тут же спохватился Божедар, подойдя к ведунье.

– Никто меня не обидел. Грустно мне стало. О брате с невесткой затосковала, – сказала она.

– Вот оно что, – ответил Божедар. – Я верно слышал, что ты все же на Землю обратно собираешься? Неужто худо тебе здесь, девица?

Он посмотрел на нее тревожным взглядом.

– Мне хорошо здесь. Но надобно домой, – молвила Радосвета, и в груди ее кольнуло сожаление.

– Я не желаю отпускать тебя! – с жаром вымолвил молодец и схватил руку ведуньи, сжал нежную ладонь. – Не уходи, Радосвета. Я прошу тебя, останься!

– Божедар, – ведунья покачала сокрушенно головой. – Ну что тебе с землянки хворой? Вон, сколько вокруг прелестных красавиц в добром здравии. А ты ко мне ходишь.

– Тебе в тягость пои походы? – он вдруг сник и погрустнел.

– Не в тягость, что ты! Мне приятно видеться с тобой, но… Я просто желаю быть с тобой честной, Божедар. Я здесь лишь на время.

– Посмотрим, – упрямо заявил ей молодец.

В ответ она лишь сокрушенно покачала головой. Какой упертый молодец сыскался на ее долю!

Они замолчали.

– Я смотрю, моя невеста не тоскует? – послышался низкий, рокочущий голос, и Радосвета обернулась. Позади них стоял Драгомир.

И как только подобрался так бесшумно? Змеем что ль обернулся?

– Мы просто словом обмолвились, – ответила она.

– Идем, Радосвета, потолковать нужно, – заявил князь, взял девицу под локоть, да повел в сторону двора Ведагора.

Обернулся на Божедара, окинул его взглядом небрежным.

– Чтоб я тебя подле невесты моей боле не видал. Ясно? Ослушаешься – брошу в темницу.

И не дожидаясь ответа, повел ее дальше.

Обомлела девица. Даже растерялась, и безвольно шла, ведомая Драгомиром. Золотые глаза князя, казалось, полыхали, что языки пламени на ветру. Ноздри раздувались, вздымалась грудь. Радосвета не могла разуметь, что же смогло разгневать молодца, и сама начинала злиться на его управство.

Она резко остановилась, да руку отняла раздраженно. Посмотрела ему в лицо без страха.

– Что это было, князь?

–Ах, так ты еще спрашиваешь, что это было? – вскипел мужчина. – Не разумеешь?

– Да, не разумею! – воскликнула Радосвета. – Мы ничего худого не свершили. Мы просто словом обмолвились. Мне что, с людьми общаться теперь не позволено?

– С мужчинами не позволено! – выпалил Драгомир.

– Да какая тебе разница! – вспылила девица. – Мы оба знаем, что не станем супругами! Мы друг для друга – никто! Я тебе ничего не должна!

Огонь в глазах князя, казалось, разгорелся еще жарче. Он сделал шаг, подошел вплотную к Радосвете, не сводя с нее горящего гневом взора.

– Покуда ты в Златограде, и считаешься моей невестой, будь добра – соблюдай приличия! Чтобы ни один молодец около тебя не ошивался, ясно? Советую запомнить, моя дражайшая невеста – я все равно узнаю, с кем ты была.

– Следить за мной будешь? – она с презрением сузила глаза.

– Коль понадобится – прослежу, – тихо молвил князь с угрозой и сделал еще шаг к Радосвете.

Внутри нее кипучей лавой поднялись обида и гнев. Ему ведь все равно, что с ней станется, хоть бы она и умерла. Так какого беса он смеет ей приказывать?

– Будто тебе, великому князю, заняться нечем, кроме как следить за иномирянкой, на которую тебе плевать! – злобно прошипела Радосвета.

Она попятилась от него, он наступал. Пятилась, пока не ощутила спиной шершавый ствол дерева. В нос ударил медвяный запах цветов липы.

Князь оказался совсем близко. Так близко, что она могла видеть узор его змеиной кожи. Он нависал над ней, будто каменная глыба, расплавленное золото его глаз горело яростью. Молчаливая битва взглядов, в которой Радосвета храбрилась, не желая уступать. Выглядел князь в своей змеиной проклятой личине непривычно для нее, пугающе. И все же, пуще его диковинного вида молодую ведунью пугала его власть. Понимала девица, что сейчас, как ни крути, она принадлежит этому мужчине. Он в силах сотворить с ней все, что может пожелать. И это страшило девицу похлеще его змеиной кожи.

– Не смей мне указывать, что делать! – молвил он, не сводя с нее полыхающего золотом взгляда. – Ты запамятовала, кто я? Не смей мне перечить! Не смей надо мной насмехаться! Здесь тебе не твой родной мир, в этих землях я хозяин! Помни, с кем ты беседуешь! И я не позволю тебе вести себя, как распутная землянка!

Услышав это, Радосвета вмиг позабыла свой страх. Ее обуял праведный гнев за гнусное обвинение. Она ведь ничего дурного не свершила!

– Что? Я распутная? Это я-то распутная? Ах ты ж…

В огне ее гнева сгорели последние крохи страха перед князем. Она ни в чем перед ним не виновата! И Радосвета, ослепленная злостью, замахнулась на Драгомира. Ей так хотелось влепить ему звонкую пощечину!

Но князь оказался быстрей и проворней. Перехватил ее за кисть, тут же схватил за другую и поднял обе ее руки над ее головой, прижал к дереву. И сам прижался к ней так тесно, что девица задохнулась от возмущения. Его могучее тело казалось высеченным из камня – твердым и нерушимым.

– Отпусти! – рявкнула Радосвета ему в лицо. – Отпусти меня, я сказала! Ненавижу тебя! Ненавижу! Да будь она проклята ночь, когда я за тобой пошла!

– А не пошла бы, так и сгинула от хвори своей в родном мире, – злобно прошипел он ей. – Кто знает, как долго ты еще протянула бы? А здесь, признай уже честно, тебе легче дышится, правда ведь? Я знаю, мне доложили, что тебе уже лучше! И приступы твои прошли!

Радосвета перестала биться и замерла. Смотрела на князя безмолвно, и слова вымолвить не могла. Ведь он был прав. Ей в самом деле, стало лучше, пока она гостила в Златограде. Она не ведала, что будет с ней дальше, боялась думать о том, что хворь лишь отступила на время. Но пока тень смерти за ее спиной исчезла, и отступили приступы кровавого кашля. И даже боль в груди теперь почти не ощущалась. На Земле это стало бы невозможным.

– То-то же, – вымолвил князь и плотоядно ухмыльнулся. – Тебе стоит быть благодарной мне, Радосвета. За спасение. А коли хочется тебе внимания мужского, да ласки…

Одной рукой он все еще прижимал кисти ее рук к дереву. Той, что оказалась свободной, Драгомир очертил девичий подбородок и его пальцы медленно заскользили по шелковой коже вниз, в вырез рубахи. Дыхание князя сделалось глубоким и шумным. На дне глаз полыхнул мужской голод. Радосвета почуяла себя бабочкой, распятой перед голодным пауком. Такой поступок Драгомира изумил ее, она настолько не ждала этого, что на миг просто застыла перед ним. Пораженная, неверящая…

А меж тем Драгомир опустил руку ниже, и его большая горячая ладонь накрыла грудь Радосветы, легонько смяла. Большой палец через ткань рубахи очертил тугое навершие, пощекотал. И эта ласка словно отрезвила Радосвету. Сбросила она с себя оцепенение, дернулась, да зашипела возмущенно на князя.

– Не смей ко мне прикасаться, не смей! Убери от меня руки сей же час!

Лицо князя исказила злобная усмешка.

– Значит, другим ты позволяешь себя касаться, Радосвета.

– Чего-о-о? Ложь! Я никому не позволяю вот так! Никому! – выкрикнула она и снова дернулась. – Это ты тут руки распускаешь! Отпусти!

Князь так и не отпустил ее, и продолжал смотреть ей в глаза. Смотрел так, словно желал заглянуть ей в самую душу. Его дыхание ведунья ощущала на своих губах. Он все еще был слишком близко. Она чуяла его запах – горящее дерево, мох и влажная земля после дождя. От него пахло весенним лесом. У девицы закружилась голова.

– Запомни, Радосвета. Покуда ты моя невеста, окромя меня ни один мужчина не посмеет тебя касаться. Ни один!

– А Ведагор не мужчина? Он ведь лечить меня помогал, – ухмыльнулась девица. – Или ему теперь тоже запретишь меня касаться?

– Ведагор не считается. И ты для него что дочь. Ему позволено с тобой видеться. Остальным мужчинам – нет, – отрезал князь и наконец-то отступил. Отпустил ее. Но в глазах – все тот же неизбывный голод и неприкрытое желание. – Помни о моих словах, иномирянка.

Развернулся и пошел. Даже не оглянулся. Гнев вспыхнул в груди Радосветы с новой силой. Щеки лихорадочно горели, сердце выбивало дробь, да кровь в висках неистово стучала.

– У-у, ненавижу, – взвыла сквозь зубы Радосвета. – Нахал! Чертов ревнивец, чтоб тебя! Бабник! Распутник! Охальник!

Князь остановился. Его плечи мелко затряслись. Он запрокинул голову, расхохотался громко. Обернулся на Радосвету, опалил девицу жарким взором.

– Уже и ругаться по-нашему научилась? Вижу, времени даром не теряешь…

Радосвета с шумом выдохнула, резко развернулась и отправилась прочь. Прочь от горящих змеиных глаз Драгомира, от его лесного запаха, что кружил ей голову, от его силы и безграничной власти.

Она шла, не оборачиваясь, и чуяла, как острый взгляд Драгомира прожигает ей спину. Кожа горела и покалывала там, где ее касался князь. Касался так бесстыдно, словно желал взять ее прямо там у той липы. Будто Рада…

…принадлежит ему. Девица скривилась от осмысления, что так оно и есть. Она принадлежит ему с самого рождения! И эта мысль колола ее, болезненно и горько, она была ей досадна. И сегодня он показал ей, что Радосвета – вся в его власти. Он волен делать с ней все, что пожелает.