Когда мы приближались к нью-йоркскому берегу пролива, Хло едва ли не впервые раскрыла рот и спросила:

- Куда поедем?

Куда? Я и сам толком не знал, куда.

- Мистер Гросс, - ответил я. - Наверное, мне надо разыскать мистера Гросса.

- Да, но в какую сторону мне свернуть?

- Понятия не имею, - сказал я. - Почем мне знать, где он, этот мистер Гросс.

- Давайте поразмыслим, - предложила Хло. - Конец моста уже совсем рядом. Как мне ехать по Генри Гудзон-Парквей или маленькими улочками? Видите указатели?

Указатели я видел, но все равно не знал, что ей ответить. Арти взял решение этого вопроса на себя и сказал:

- Нам все равно надо в центр. Сворачивай на Парквей.

- Прекрасно, - откликнулась Хло, заняла другой ряд, повергнув в ужас водителя оранжевого "фольксвагена", и мы съехали с моста.

Арти повернулся ко мне и повел такую речь:

- Что касается мистера Гросса, я тебе ничем помочь не могу. Судя по тому, что ты говоришь, и не только ты, а и те два парня тоже, Гросс - более важная шишка, чем Агрикола, а между тем Агрикола был самым высокопоставленным бандюгой, о котором я когда-либо слышал.

- И не надоело вам? - подала голос мисс Алтея. - Все равно ведь ничего не добьетесь. Я вам не верю и никогда не поверю, так что, может, хватит, а?

- Умолкни, - велел я. - Мне надо подумать.

- Как насчет твоего дяди Эла? - предложил Арти.

- Насчет дяди Эла? - переспросил я. - Я уже обращался к нему за помощью, а он меня предал.

- Тогда у тебя не было пистолета, - возразил Арти.

- Хм-м-м-м-м... - ответил я.

- Все вы психи, - сказала мисс Алтея. - Безумцы.

- Ладно, - решился я, - поехали к дяде Элу.

Совсем рядом с домом дяди Эла стоял пожарный гидрант. Хло осторожно припарковала возле него "паккард", и Арти сказал:

- Не волнуйся, мы посторожим твою заложницу.

- Очень признателен, Арти, - ответил я. - Честное слово.

- Не дури, малыш. С тех пор как я перестал толкать пилюли, мне приходилось жить в Скука-Сити.

- Если легавый нас прогонит, я объеду вокруг квартала, - сказала Хло.

- Все вы безумцы, - заявила мисс Алтея. Она попыталась выскочить из машины у светофора на углу 72-й улицы и Вест-Энд-авеню, и мне пришлось влепить ей оплеуху, чтобы угомонилась. С тех пор девица являла собой образчик оскорбленного царственного достоинства, будто французский дворянин по дороге на гильотину. Будь я мадам Дефарж, вполне мог бы побледнеть под её взглядом.

Но к делу.

- Я быстро, - пообещал я, выбрался из машины и пошел назад, к дому дяди Эла. Я не хотел, чтобы он знал о моем приходе, поэтому нажал кнопку не с его именем, а другую, с надписью "7-А". Когда мужской голос в динамике поинтересовался, кто пришел, я ответил:

- Джонни.

- Какой Джонни?

- Джонни Браун.

- Вы ошиблись квартирой, - сообщил голос.

- Извините, - сказал я и нажал звонок квартиры 7-В. Там вообще никто не ответил, и я попытал счастье в квартире 6-А. На этот раз отозвался женский голос - такой вполне мог принадлежать одной из тех дамочек, которые хлещут ром и голышом катаются по медвежьей шкуре, чтобы согреться в ожидании вашего прихода.

- Кто там? - спросила дамочка, умудрившись окрасить призывными нотками даже два эти бледных прозаичных слова.

- Джонни, - ответил я.

- Заходи, - пригласила дамочка, и я услышал зуммер.

Так всегда бывает, правда? Отличная возможность поладить с секс-бомбой выдается только тогда, когда у вас по горло других дел. Думаю, в этом и состоит разница между жизнью и литературой. В книжках томный голос говорит "заходи", и парень тотчас заходит. В жизни же у парня осталось всего семь минут, чтобы добраться до работы, и начальник уже предупреждал беднягу, что в случае нового опоздания тотчас уволит его, а парню нельзя терять место, поскольку он ещё не выплатил деньги за подписку на "Плейбой". В книжках, к вашему сведению, томный голос - добрый знак, потому что герою ровным счетом нечем заняться, и, не будь этого нежданного-негаданного томного голоса, он протянул бы ещё два, от силы три дня, а потом рухнул бы замертво от скуки.

Ну, порассуждали, и будет. Получив доступ в здание, я не пошел в квартиру 6-А, а отправился в 3-В. Я помнил, как вчера ночью двое парней стучали в дверь - тук, тук-тук-тук, тук. Точно так же теперь постучал и я. Потом сунул руки в карман позаимствованной у Арти куртки, где лежал позаимствованный у Тима пистолет. Он был поменьше позаимствованного у мисс Алтеи, поэтому мы с Арти ещё в машине махнулись пушками.

Я долго ждал ответа на свой стук и уже начал думать, что дядя Эл с тетей Флоренс и впрямь подались во Флориду, но тут дверь наконец открылась, и передо мной возникла изумленная физиономия дяди Эла. Он увидел, кто пришел, увидел пистолет у меня в руке и тотчас принялся опять закрывать дверь.

Но я сказал:

- Нет, дядя Эл.

И переступил через порог.

Если бы он занял твердую позицию, если бы велел мне выметаться к чертовой матери, если бы сердито спросил, какого хрена я тут делаю, тогда я уж и не знаю, что произошло бы потом. Я рос без отца и поэтому видел в дяде Эле олицетворение мужской силы и уверенности. Я привык к тому, что дядя Эл помыкает мною, привык к тому, что он оценивает меня и громогласно высказывает свое недовольство, привык слышать от него крики: "Прочь с глаз моих!" Я так сжился со всем этим, что мог бы даже послушаться, закричи он сейчас и затопай ногами. Пусть лишь на миг, но дяде хватило бы и этого мига, чтобы захлопнуть дверь у меня перед носом. Или уж, во всяком случае, чтобы стать хозяином положения.

Но я уже успел кое-что узнать про дядю Эла. Больше всего на свете он уважал силу, а это уважение было порождено страхом, а тот, в свою очередь, был порожден беспредельной трусостью. Вчера дядя испугался двух парней, которые приходили сюда. Он так панически боялся Агриколы и организации, что даже не пожелал говорить со мной, не то что помочь. И теперь он точно так же сдрейфил при виде пистолета в моей неумелой руке. Поэтому, когда я переступил через порог, дядя попятился назад, в квартиру. В этот миг нашим прежним отношениям пришел конец Я прикрыл за собой дверь и сказал:

- Нам надо бы малость побеседовать.

Дядюшка предпринял запоздалую попытку вернуть только что утраченный авторитет. Погрозив мне трясущимся пальцем, он проговорил:

- Ах, ты, никчемный сопляк! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил? Ты знаешь, что натворил?

- Хватит косить под слабоумного, дядя Эл, - сказал я. - Никто не собирается вас убивать, за исключением, возможно, меня. Давайте пройдем в гостиную и присядем.

Дядя выглядел как человек, переживший потрясение. Он вытянул руки, словно призывая меня к молчанию, и повернул голову. Похоже, он прислушивался.

- Твоя тетя Флоренс ничего не знает, - прошептал он.

- Может, пора бы ей и узнать? - спросил я.

- Чарли, мальчик, не надо. Может, я и заслужил это, может, ты имеешь полное право, но на коленях прошу: не надо.

Дядя вовсе не стоял на коленях, но я понял, что он имеет в виду.

- Мы это обсудим.

- Разумеется, Чарли. Конечно, обсудим.

- В вашей комнате. Там нам не помешают.

- Правильно, в моей комнате. Там нам не помешают.

Не знаю, чего он испугался больше - пистолета или тети Флоренс. Во всяком случае, совокупного воздействия двух этих напастей оказалось достаточно, чтобы дядя Эл стал тихим и послушным, как молодой священник на собрании церковных старост.

Квартира дяди Эла представляет собой пример торжества денег над скромностью. Вкуса тети Флоренс хватило ровно настолько, чтобы она могла понять, что его нет. Поэтому обставить как следует целую квартиру ей было не по плечу, и в конце концов она вручила толстую пачку дядькиных денег весьма слабовольному молодому человеку, заказала ему "спокойный изысканный интерьер" и предоставила полную свободу. Результат получился почти безупречный, с одним-единственным изъяном: дядя Эл смотрелся среди этого великолепия как вор-домушник. Принять его за жильца этой квартиры было попросту невозможно. К сожалению, позволив милому молодому человеку делать с квартирой все, что угодно, ему не разрешили заселить её по собственному усмотрению.