- Я и сам летом врезался... Хотел было: "Исайя, ликуй"!..{420} Но как меня назначили, господа, на "Воин" вахтенным начальником, я взял да и скомандовал себе: "Иван Иваныч! Право на борт! Марса-фалы отдай. Поворот оверштаг!" И, как видите, в полной памяти и в здравом рассудке... А как, слава богу, у нас командиром Виктор Иваныч, так хоть кричи "уру", что иду на корвете!

Через Рябкина и на баке узнали, что новый капитан "в расстройке" по случаю его большой "приверженности" к барыне и маленькому барчуку. Кстати, и Рябкин пожаловался, что ему очень нудно уходить из Кронштадта.

И некоторые матросы пожалели капитана, а к жалобам вестового, напротив, отнеслись без сочувствия, точно не матросское это дело - перед людьми изливаться в тоске по своей бабе, и не один он расстается с женой.

И кто-то сказал:

- Такие ли бывают, братец ты мой, горя и у нашего брата.

VI

Виктор Иванович сделал все необходимые семейные дела и распоряжения.

Он написал своей матери, жившей в Твери, переехать в Кронштадт к Вере; перевел жене получение большей части своего содержания и просил своего друга Николаева, ординатора в кронштадтском госпитале, часто навещать жену и немедленно телеграфировать, если жена или Витя заболеют серьезно.

- Ладно! - ответил доктор, расхаживая по своей большой комнате, нанимаемой у жильцов.

Здоровье Вити и прежде беспокоило Загарина и жену.

Но теперь этот худенький, бледный мальчик, с большими вдумчивыми глазами, который не будет на любящих глазах отца, возбуждал в нем мрачные, страшные мысли.

И он, скрывая страх, спросил доктора о здоровье мальчика.

Доктор, пожилой холостяк, давно привязанный к Загарину, сказал:

- Твой Вика хоть и слабенький, но никакой болезни в нем нет. Вера Николаевна умная мать... Умеет ходить за ним... Мальчик выровняется... Не тревожься, Виктор Иваныч... Я присмотрю за твоими... Сам только не распускай себя, голубчик... И на кой черт именно ты им понадобился, несмотря на твой отказ... Так помни, Виктор Иваныч. Если нервы расшалятся - посоветуйся с Нерозовым... Он порядочный человек и толковый врач. И если все бромы и прочие средства не помогут, валяй телеграмму начальству о болезни, брось корвет и... домой. А пока раздевайся... Дай на тебя посмотрю.

Доктор добросовестно выстукал и выслушал Загарина и сказал:

- Все в порядке... Только пульс повышенный... Эти ночи плохо спишь?..

- Мало...

- Еще бы... Уж лучше скорей уходи.

- Через пять дней уйду, Егор Егорыч.

- И пусть Вера Николаевна и не думает ехать на корвет - провожать тебя...

- Вере хочется.

- Мало ли чего хочется... Я приду на днях и скажу ей, что нельзя... А к тебе, в день ухода, заберусь с утра, как только обход своих больных сделаю.

Друзья расстались. Доктор отправился в госпиталь. Загарин вернулся на корвет.

Виктор Иванович несколько успокоился за Вику и, покончив все семейные дела, считал, что готов к уходу в плавание.

По крайней мере Вера не останется без него одинокой.

Вернувшись на корвет, Загарин приказал Рябкину развесить портреты жены и Вики в спальной своей роскошной капитанской каюты.

В шесть часов вечера Виктор Иванович вместе с вестовым уехал на вельботе на берег.

Дома его уже ждал обед.

И муж и жена не говорили о том, что обоих их мучило и что оба они старались скрыть друг от друга. И как будто нарочно рассказывали о разных предметах, не имеющих никакого отношения к разлуке. Вера Николаевна рассказывала о Вике, как он с ней гулял, что говорил, о прочитанной повести, о том, что себя хорошо чувствует, о нескольких визитах знакомых дам. А Виктор Иванович, словно бы занятый своим корветом, говорил о работах, о старшем офицере, докторе и старшем штурмане...

И вдруг оба смолкали и не глядели друг на друга. Разговор не клеился. Они чувствовали, что напрасно стараются обмануть друг друга и как мучительно тяжело обоим.

И после обеда, притихшие, словно бы виноватые, они сидели вдвоем на маленьком диване в спальной и молчали. Каждый думал про себя, стараясь казаться спокойным.

Часу в восьмом раздался звонок, и Рябкин вошел с докладом, что пришел капитан второго ранга Никулин.

"Что ему надо?" - подумал Загарин.

Он приказал просить в кабинет и, вставая, сказал жене:

- Сейчас сплавлю его, Вера.

- Поскорей!..

В маленькой комнате, служившей Загарину кабинетом, где на диване, после прежних ранних обедов, Виктор Иванович обыкновенно играл с Викой, - стоял красивый брюнет с бегающими глазами и, особенно крепко пожимая руку Загарину, проговорил:

- Извини, Виктор Иваныч, что ворвался. Я на пять минут.

- Садись, Николай Сергеич...

- Ты, Виктор Иваныч, ведь отказывался от назначения?

- Да.

- И остаешься при своем желании?

- Так что же?

- А то, Виктор Иваныч, что еще можно отменить приказание...

Загарин изумленно взглянул на товарища.

- Я тебя не понимаю, Николай Сергеич.

- Поймешь, Виктор Иваныч, и скажешь спасибо товарищу... Завтра же едем на первом пароходе в Петербург...

- Зачем?

- Я отвезу тебя, Виктор Иванович, к одной даме...

Загарин нахмурился и спросил:

- К какой даме... И при чем дама?

- Очень милая дама... Ну, одним словом, увидишь... Проси ее, чтоб тебя не посылали, а уж это мое дело, чтоб она устроила мое назначение... И ты будешь доволен, что останешься, и я, что уйду командиром "Воина"... Понимаешь, Виктор Иваныч?

Загарин понял.

- Я не поеду, - сухо проговорил он и встал.

Встал и Никулин, несколько сконфуженный.

- Не желаешь остаться?.. Не хочешь воспользоваться протекцией...

- Только не такой...

- Не хуже и не лучше другой, Виктор Иваныч... Впрочем, у каждого свои взгляды... Хотел тебе же помочь...

- Напрасно беспокоился... Лучше сам проси даму, чтобы тебя назначили...

- Поздно... Без тебя теперь она не согласится... хлопотать... Ну, а ты... предпочитаешь "дурака свалять"... Извини, что задержал товарища! иронически проговорил Никулин. И, пожав руку Виктора Ивановича, ушел.

Загарин вернулся к жене, и напрасно он старался скрыть раздражение.

Еще бы не заметить его по подергиванию щеки! И Вера Николаевна тревожно спросила:

- Зачем приходил Никулин? Чем тебя раздражил?

- Да как же!.. И как он явился с таким предложением!? - повышая голос, проговорил Виктор Иванович.

И, присевши рядом с женой, рассказал ей, зачем приходил Никулин.

Вера Николаевна, не прерывая, жадно слушала мужа, серьезная и подавленная.

- Ты ведь понимаешь, что я не мог согласиться? Ты ведь не упрекнешь меня, родная моя? Не правда ли? - взволнованно и словно бы без вины виноватый, спрашивал Загарин, ожидая одобрения.

Что-то обидное и больное словно бы укололо внезапно сердце Веры Николаевны. В ее голове промелькнула мысль: "Ради семьи не может остаться. И говорит: так любит!"

Но в следующую же секунду молодой женщине стало бесконечно стыдно.

Хоть Вера Николаевна и не сознавала, отчего так нехорошо предложение Никулина, но в следующее же мгновение, словно бы просветленная, она почувствовала, что оно нехорошо, если такой человек, как муж, возмутился.

И уж не обиженная, а сама, казалось, считавшая себя напрасно обидевшей человека, который так беспредельно и любит и благоговейно влюблен в нее, Вера Николаевна с необыкновенной нежностью, порывисто промолвила, умиленная:

- Милый!.. хороший... Ты прав, конечно...

И Виктор Иванович почувствовал, что с души его спало что-то тяжелое, благодарно взглянул на жену и восторженно проговорил:

- Спасибо, Вера... И как я тебя люблю!

И снова оба искали и не находили слов, пока не пришел доктор Николаев и не втянул их в разговор.

VII

После того, как в столовой отпили вечерний чай и Загарины вместе с доктором перешли в гостиную, - Рябкин и Ариша сидели за самоваром в большой, безупречно прибранной кухне, в углу которой теплилась свеча у образа, а на кухонном столе стояла маленькая лампа.