- Очень мне хотелось узнать мнение Сталина по поводу моих размышлений... Сложилась такая обстановка, что только чудо может изменить развитие событий. Или я чего-то не учитываю, в чем-то ошибаюсь... А может, действительно ошибаюсь, Федя? - Старый профессор посмотрел на Чумакова с какой-то детской надеждой в водянистых глазах.
- Мне трудно судить, не зная истинного положения дел. - Федор Ксенофонтович виновато улыбнулся. - Все в этом мире находится в естественной связи причин и следствий. И Сталин, как выдающийся марксист, понимает это лучше нас и понимает, что ничего свыше предопределенного нет и быть не может. На всякие события можно и нужно влиять. Я очень верю в трезвый рассудок Сталина, в дальновидность Политбюро и правительства.
- Как бы я хотел ошибиться! - Нил Игнатович вздохнул. - Может, действительно Гитлер, придвинув к нашим границам войска, предъявит какой-нибудь ультиматум?.. Может, он зарится на Западную Украину и Западную Белоруссию, на прибалтийские земли, если не на большее?.. И прежде чем показать ему кукиш, можно начать сражение между дипломатами и выиграть время? Потом, в преддверии осени, Гитлер не решится начинать войну. Кто знает, может, Сталин на это надеется?..
Профессор немощной рукой снял пенсне, положил его поверх простыни и повернул бледное лицо к стене.
- Счастья тебе, Федор, - сказал он вдруг ослабевшим голосом. Только, если окажешься на войне, помни, что ты в академии не зря изучал мой предмет. Знание истории военного искусства поможет тебе с пониманием закономерностей войны решать многие вопросы, позволит многое видеть в истинном свете и оценивать по истинной значимости...
4
Жена полковника Микофина лечилась где-то на Кислых Водах, и Семен Филонович один принимал у себя дома генерала Чумакова. Пили водку и пиво, закусывая селедкой, маринованными огурцами и помидорами, салом и яичницей с колбасой.
Микофины жили в коммунальной квартире, и за столом Чумакову было слышно, как по коридору пробегали ребятишки, шаркали чьи-то ноги в шлепанцах, из кухни доносилось шипенье примуса.
В открытую балконную дверь в комнату заглядывало повисшее над соседними крышами вечернее, но еще жаркое солнце. Лучи его высветили стены в лиловых обоях, пронзили розовый бокастый абажур над столом, зажгли полированный буфет в углу. Все в комнате светилось и лоснилось, даже помидоры на столе будто горели изнутри. В квартире пахло чайными розами, засохшими в вазе на буфете, но Федору Ксенофонтовичу казалось, что он улавливает в этом посмертном дыхании цветов лекарственный запах, преследовавший его сегодня с госпитальной палаты. Может, потому, что так много говорили сейчас о профессоре Романове.
- Нет, старик в своих опасениях забывает о главном... - За дверью пробухали тяжелые шаги, и Микофин снизил голос: - А главное в том, что мы успели обезвредить грандиозный заговор... Понимаешь, что нам грозило? Красная Армия с самого верха до самых низов оказалась в руках врагов народа!
Федор Ксенофонтович вздохнул, потянулся за папиросой, а Микофин со слепой убежденностью разглагольствовал:
- Клубок стал разматываться от нашего военного атташе в Лондоне Путна. Нити заговора держали в своих руках Тухачевский, Егоров и Гамарник. Во все военные округа - понимаешь, во все! - они продвинули командующими, членами военных советов и начальниками политуправлений своих людей, а те в свою очередь втянули в заговор многих нижестоящих...
- Но почему же стольких сейчас оправдывают?.. Значит, есть такие, которые пострадали безвинно?
- Не без того... В большую бурю, когда в лесу валятся гиганты, многим окружающим деревьям тоже не устоять. И тут ничего не сделаешь. Лучше пусть в невод попадет всякая рыбешка, ее потом можно опять выбросить в воду, но чтобы ни один хищник не остался на воле. Это закономерность борьбы... Многовато сейчас возвращается оттуда, но никуда не денешься: заговор существовал...
- Не знаю, - задумчиво произнес Федор Ксенофонтович и брезгливо пососал папиросу. - Во всяком случае, не в таких масштабах.
- Тебе что-нибудь известно? - насторожился Микофин.
- Нет... Я просто очень близко был знаком с некоторыми из обвиненных. За иных и поручиться мог бы, если б помогло мое поручительство... Никакие они не враги. На меня ведь тоже катали доносы.
- Слишком доверчив ты, Федор. О вражеской работе не то что друг, а брат или жена могут не подозревать.
- Так зачем же многих жен куда-то упрятали? Да и детей?..
- Наверное, для того, чтобы не обивали пороги большому начальству. Знаю я одну такую старушку. Извела нас письмами.
Микофин горько засмеялся и побежал на кухню варить кофе, а Федор Ксенофонтович стал размышлять о том, что судьба все-таки смилостивилась над ним и даже усилия Рукатова не привели к роковой черте, хотя, если б пристальнее всмотреться в послужной список генерала Чумакова, был повод заподозрить и его в связях с теми, кого сейчас называют врагами народа. Многие из арестованных когда-то были его сослуживцами или друзьями по учебе в академии.
Даже с Якиром был знаком Федор Чумаков...
В тридцатом году, когда он, выпускник академии, был направлен в Харьков, в штаб Украинского военного округа, его, только начавшего работать в оперативном управлении штаба, вдруг вызвал командующий - Иона Эммануилович Якир. Войдя в кабинет командующего, Чумаков увидел за столом моложавого лобастого человека с приветливым лицом и густой темной шевелюрой, с четырьмя ромбами в малиновых петлицах. Это и был Якир. Он поднял голову, посмотрел на Чумакова изучающим взглядом и легко встал из-за стола. Не дослушав рапорт, подал руку. Сели друг против друга за длинный стол, покрытый зеленым сукном.
- Товарищ Чумаков, - заговорил Якир, - я знаю, что вы превосходно окончили академию, имеете командирский опыт. Скажите, что вы думаете о будущей войне?
Чумаков шевельнул плечами, не сумел скрыть своего удивления.
- Понимаю, - упредил Якир. - Одной фразой на такой вопрос не ответить, тем более что вопрос поставлен общо.
- Конечно, - растерянно усмехнулся Чумаков. - Этот вопрос, как и ответ на него, состоит из многих слагаемых.