Таким образом, ни в смысле высокого достоинства избираемых представителей, ни в смысле энергичной и полезной деятельности или избегания ненужных затрат наши городские правления не могут быть признаны удовлетворительными. И если так скоро после реформы недостатки эти бьют в глаза, тем более наглядно проявляются они там, где успели уже развернуться вполне; пример тому - Нью-Йорк. По словам тамошнего корреспондента Times'а, жители Нью-Йорка платят "более полутора миллиона стерлингов налогов, взамен чего имеют скверно вымощенные улицы, полицию хотя и лучше прежней, но далеко не такую бдительную, как бы следовало, кучи грязи повсюду, отвратительных извозчиков, хуже которых нет ни в одной столице, и ничем не защищенную от непогоды деревянную пристань для выгрузки товаров".

Теперь, бегло ознакомившись с положением дела в учреждениях второстепенной важности, возьмем нашу центральную власть и попробуем исследовать ее более детально. Недостатки, свойственные представительному режиму, выражаются здесь гораздо ярче. Здесь более многочисленный состав правителей порождает еще больше сумбура, беспорядков и проволочек Классовые различия, несходство целей, стремлений и предрассудков проявляются здесь разнообразнее и в более широком масштабе: отсюда - множество разногласий. Прямые последствия от проведения той или другой меры, имеющиеся в виду для каждого отдельного законодателя, отдалены и ничтожны; побочные же соображения, влияющие на него, многочисленны и сильны; отсюда - явная склонность преследовать личную выгоду в ущерб общему благу. Однако начнем сначала-с самих избирателей.

Теория гласит, что, если гражданам, непосредственно заинтересованным в том, чтобы иметь хорошее правительство, дать политические права, они изберут в правители мудрейших и лучших. Принимая во внимание, как они страдают от плохого заведывания общественными делами, считают очевидным, что у них должно быть желание избрать наилучших представителей; затем принято думать, что для умения выбрать таких представителей достаточно самого обыкновенного здравого смысла. Что же говорит опыт? Подтверждает он эти предположения или, наоборот, противоречит им? Часть избирателей, и довольно значительная, не имеет, или почти не имеет желания пользоваться своими правами. Не мало лиц, внесенных в списки, кичатся тем, что не вмешаются в политику, что у них хватает здравого смысла не совать своего носа в то, что, как они говорят, до них не касается.

Есть много других лиц, так мало интересующихся выборами члена парламента, что они даже не считают нужным подавать свой голос. Опять-таки значительная часть избирателей, особенно лавочников, настолько равнодушна к результатам выборов, что вотирует, сообразуясь с желанием угодить своим лучшим клиентам или, по крайней мере, не оскорбить их. Еще больше таких, для которых небольшая сумма денег или даже возможность накачаться пивом ad libitum перевешивает всякое желание независимо воспользоваться своими политическими правами, если оно имелось. Люди, сознающие необходимость честно пользоваться своим разумением при выборе законодателей и подавать голоса по совести, составляют лишь меньшинство, и желания этого меньшинства гораздо менее влияют на выбор кандидата, чем незаконные побуждения, руководящие остальными. Таким образом, здесь теория не подтверждается практикой.

Переходим к интеллигентности избирателей. Даже предположив, что в массе их существует достаточно сильное и сознательное желание избрать наилучших правителей, можем ли мы сказать с уверенностью, что они способны выбрать из своей среды мудрейших, что такая задача им по силам! Прислушайтесь к беседе фермеров на рынке и скажите, много ли в ней слышится ума, который необходим для того, чтобы оценить ум в другом человеке? Прочтите эффектные речи, произносимые на избирательных митингах, и вы оцените по достоинству умственное развитие тех, кого можно привлечь такими речами. Даже среди избирателей высшего разряда вы сталкиваетесь на каждом шагу с поразительным политическим невежеством: с идеями вроде того, что постановлением парламента можно сделать все, что угодно; что ценность золота можно установить законом, что с помощью законов о бедных можно уничтожить нищету и т. д. и т. д. Спуститесь ступенькой ниже, вы наткнетесь на признаки еще большего невежества и непонимания: вас будут уверять, что изобретение машин повредило рабочим, что расточительность "идет на пользу торговле" и т. п.

Еще ниже, в самом обширном и многочисленном разряде избирателей, где многие находят, что не стоит подавать голос, так как лично они мало заинтересованы в том, чтобы иметь хорошее правительство, где этот личный интерес перевешивается страхом потерять выгодного покупателя или легко уступает подкупу, - вы окунетесь в непроходимую, почти безнадежную тупость. Карлейль говорил, что народ - это "двадцать семь миллионов населения, по большей части дураков"; не заходя так далеко, мы все же должны сознаться, что умом эти миллионы наделены довольно скупо.

Странно было бы, если бы они оказались способными выбрать себе вполне пригодных руководителей; очевидно, что они в этом не успевают. И действительно, как мы сейчас увидим, выбор их оказывается нелепым, если даже судить о нем с точки зрения простого здравого смысла.

Всего безопаснее доверяться тем, чьи интересы совпадают с нашими собственными, - это очевидная истина; и наоборот, крайне опасно полагаться на тех, чьи интересы расходятся с нашими. Все меры предосторожности, которые мы принимаем в делах с другими людьми, все законные обеспечения - только доказательства той же истины. Мы не довольствуемся уверениями. Если человек поставлен в такое положение, что личные мотивы могут побудить его не сдержать своих обещаний, мы стараемся, вводя искусственный мотив (страх законной ответственности), устроить так, чтобы в его интересах было исполнить обещанное. Все наши деловые приемы, вплоть до обычая брать расписку в получении денег, свидетельствуют о том, что, ввиду повсеместного господства эгоизма, было бы крайней неосторожностью ожидать, что люди будут ставить ваши права на одну доску со своими собственными, несмотря на все уверения и клятвы в противном. Надо бы думать, что та капля здравого смысла, которой все же наделено большинство избирателей, заставит их считаться с этим фактом и при выборе своих представителей. Но на деле выходит иное. Согласно тому же факту, теория нашей конституции гласит, что три элемента, входящих в состав законодательной власти, преследуют каждый свои собственные цели, - история показывает, что король, лорды и палата общин все время именно это и делали, одни более, другие менее явно; наши же избиратели на каждых выборах проявляют уверенность, что интересы их будут так же соблюдены в руках у титулованных депутатов, как и в руках лиц одного с ними сословия. Хотя своей решительной оппозицией биллю о реформе аристократия ясно показала, как жадно она цепляется не только за свою законную, но и за незаконную власть; хотя проведением и упорным поддерживанием хлебных законов она доказала, что общественное благо значит для нее очень немного в сравнении с ее личными выгодами; хотя она всегда бдительно и ревниво оберегала малейшие свои привилегии, справедливые или несправедливые (как свидетельствует недавно заявленная в палате лордов жалоба, что Акт о морской торговле {Mercantile Marine Acf) обязывает лордов-помещиков документально обосновывать свои права при требовании обломков кораблей, выброшенных морем на принадлежащие им берега, которыми раньше они завладевали просто в силу обычая); хотя она всегда и всюду, как и следовало ожидать, преследует только свои собственные интересы, - тем не менее, избиратели находят, что члены аристократии вполне пригодны для того, чтобы быть представителями народа. В нынешней палате общин насчитывается 98 ирландских пэров и сыновей английских пэров, 66 лиц, состоящих с пэрами в кровном родстве; 67 - связанных с пэрами узами свойства: итого 231 таких членов парламента, которые по интересам своим, или симпатиям, или тому и другому ближе к дворянству, чем к народу. Иные благодушные политики найдут точку зрения, на коей основана эта критика, узкой и полной предрассудков; к этому мы вполне приготовлены. В ответ им мы скажем только, что они и друзья их вполне признают справедливость нашей доктрины, когда это оказывается для них удобным. К чему им стараться о том, чтобы представители городов не взяли верх над представителями графств, если они не думают, что каждая общественная группа будет заботиться только о собственном благополучии? Или какой довод можно привести в пользу предложения лорда Джона Русселя о представительстве меньшинства, если не тот, что люди - дай им только возможность - непременно пожертвуют чужими интересами ради своих собственных? Или почему высший класс так ревниво старается сдержать туго натянутой вожжой растущее могущество низших слоев, как не благодаря сознанию, что добросовестные представители этих слоев будут менее почтительны к привилегиям знати, чем она сама? Если теория конституции сколько-нибудь разумна, члены палаты лордов должны принадлежать к пэрам, а члены палаты общин - к народу. Одно из двух: или конституционная теория чистейший вздор, или выбор лордов в представители от народа доказывает глупость избирателей.