НИКИТА. Таковы правила погружения.

ВЕРА./Никите/ Вы по этим правилам хотя бы на десять дней должны были стать ее другом, но куда там.../передразнивает/ Ах, мадам, ох, мадам...

АЛЕКСЕЙ./сидит опустив голову и помешивает в чашке чай/ Зря вы так.

ВЕРА. Не бренчите ложкой! Вы тоже кроме этой дурочки мадемуазель Клодин никого не замечали.

АЛЕКСЕЙ./тихо/ Ну вас-то я замечал.

ВЕРА. Подождите, она еще преподнесет вам пилюлю. Фальшивая насквозь!

ЛЫСОВ./начальственным тоном/ По какому собственно праву..?

ВЕРА. Поберегите этот тон для вашей фиктивной жены! У меня одно право я такая же чокнутая, как вы все! Парижане... Je voudrais du caviar. /уходит/

АЛЕКСЕЙ. /невесело/ На чистом парижском языке это означает, что мадам Жанна "не прочь черной икры".

Картина третья.

Чистый, прибранный, пустой холл. По лестнице медленно спускается Анна. В комнату входит Вера.

АННА./подходит к Вере/ Как хорошо, что ты одна.

ВЕРА. Вся компания на кухне. Я там устроила сцену, наговорила всякого вздору. Немного легче стало. Когда же, наконец, начнется этот опрос свидетелей...или кто мы там?

АННА. Когда она умерла?

ВЕРА. Утром, часов в десять или около того. Мы до последней минуты не понимали, чем это может кончиться.

АННА. А вчера вечером что здесь было?

ВЕРА. Пир горой и танцы.

АННА. Она обо мне ничего не говорила?

ВЕРА. А что она могла говорить?

АННА. Понимаешь, это в некотором смысле Евина дача. Я узнала об этом только вчера.

ВЕРА. Ты у Евы сняла дачу? Как же ты узнала об этом только вчера?

В холл входит Никита и стоит в дверях незамеченный.

АННА. /устало/ Ни у кого я ничего не снимала. Это мой дом. Не смотри на меня так. Я нарочно сказала всем, что я его сняла. Мне как-то неловко было погружаться на собственной даче.

ВЕРА. Анюта, я ничего не понимаю.

АННА. Думаешь я понимаю? Одно мне ясно - если она покончила с собой, то это не без моего участия. Смешно...как в старой мелодраме./после паузы/ Вчера вечером Ева пришла ко мне, встала в дверях, смотрит на меня испытующе, а потом вежливо так говорит: "Неужели вы меня не узнали? Но имя-то мое..?" А какое имя? Она для меня мадам Лекер, писательница из Марселя. Потом как пелена с глаз - это же Ева!

ВЕРА. Ну Ева...И что?

АННА. Ева - первая жена Ефима.

ВЕРА. Твоего Ефима? Но ведь это было безумно давно!

АННА. Я вообще забыла, что она существует. Она и на похоронах не была. Не мудрено, что я ее не узнала. Мы виделись с ней всего один раз в жизни, она мне сказала одну единственную фразу, а вчера она как бы продолжила наш разговор, словно и не было этих двадцати лет: "Ну как, мадам, вы были счастливы все эти годы?" Она назвала меня "мадам", я уверена, без злого умысла, меня здесь все так называли, но в ее устах это "мадам" прозвучало обидно, почти оскорбительно.

ВЕРА. Не могла она никого оскорбить.

АННА. А мне захотелось выплеснуть ей в лицо всю правду, но язык к гортани прилип. Что-то я ей ответила - не помню, а дальше разговор пошел у нас странный, весь на подтексте. Она говорила о каких-то рукописях, просила какие-то книги, тут же извинялась. Потом стала уверять меня, что дача ей совсем не нужна, что она меня вполне понимает, и что, мол, кто ж еще хозяин дачи, как не Димка. А сама все движется по комнате: картинку поправит, стены погладит. Вот тут я разозлилась: "Это не вам решать, дрожайшая мадам Лекер!" А она спокойно так: "Разве Ефим не оставил завещания?"

ВЕРА. А он оставил?

АННА. Я Еве так и сказала: "Глупость какая! Кто в наше время оставляет завещания?" А она мне: "Но ведь он знал, что обречен. Это он вас с Димкой пугать не хотел". Я так и встала соляным столбом. Откуда ей могло быть это известно?

ВЕРА. Мало ли...

АННА. Я ничего не стала уточнять, не задавала никаких лишних вопросов. Я только попыталась объяснить, что ничего не знаю ни о каком завещании. Бред! Недвижимая собственность, как у Бальзака. А она смотрит на меня и не видит. Говорит: как мы счастливы были на этой даче! Понимаешь, ей совершенно все равно - есть это завещание, нет ли его... И тут я подумала: а может оно и вправду есть, лежит где-нибудь в старых бумагах. Я ведь ничего толком не разбирала. Вобщем я бросилась в город, домой. Перерыла все, даже тайник в шкафу нашла.

ВЕРА. Ну и что?

АННА. Не было там никакого завещания./вдруг нервно, горлом всхлипывает/.

ВЕРА./неожиданно жестким тоном/ Ну и все, и успокойся. Умерла первая жена твоего мужа. Это бывает. Первые жены не бессмертны.

АННА. Меня не оставляет чувство вины.

ВЕРА. У живых перед мертвыми всегда есть чувство вины. А что мужа у нее увела, так не ты первая...В конце концов Ефим сам от нее ушел./подходит к окну/ Снег идет.../после паузы/ Ты следователю об этом что-нибудь говорила?

АННА. Он меня об этом не спрашивал.

ВЕРА. Меня он тоже об этом не спросит./после паузы/ Бедная Ева...

АННА./замечает Никиту, теряется/ Мне надо идти наверх. Там дела еще не закончены. /поспешно поднимается наверх/.

ВЕРА./оглядывается/ А, месье Лебрен./вслед Анне/ С ним ты можешь быть вполне откровенна. Очень преданный тебе человек. И порядочный, это по глазам видно. /Анна закрывает за собой дверь/.

НИКИТА./подходя к Вере/ Зачем вы это сказали?

ВЕРА. Что вы преданный и порядочный? Чтобы облегчить вам задачу. Вы ведь хотите, чтобы об этом знала мадам?

В холл входит женщина в шубе и меховой шапке. Это мать Дани.

МАТЬ. Здравствуйте, я мама Даши Прошкиной. Я сюда попала? Где она?

ВЕРА. Здравствуйте. Сейчас я узнаю. Кажется она ушла куда-то. /зовет/ Алеша...месье Мартен!

НИКИТА. Сейчас я его позову./выходит/

МАТЬ. Ева Сергеевна правда умерла?

ВЕРА. Умерла.

Входит Алексей.

ВЕРА. Это Дашина мать.

АЛЕКСЕЙ. А она вас встречать пошла. Наверное вы разминулись на дороге.

МАТЬ. Я на такси сюда приехала. Мне надо немедленно увезти Дашу отсюда.

АЛЕКСЕЙ. Боюсь, что мадемуазель Клодин еще может понадобиться следствию. Здесь такая каша заварилась.

МАТЬ. /решительно/ Вот вам ее и расхлебывать. А Дашенька ни в чем таком участвовать не может. -Она несовершеннолетняя.

АЛЕКСЕЙ. То есть как?

МАТЬ. Ей шестнадцать исполнится только через полгода.

ВЕРА. Не слабо...как говорит наш милиционер.