- Отца не знала, а мать погибла в авиакатастрофе, когда была возраста Танюши. С братом - от разных отцов. Звать Володей. Где-то здесь ошивается, месяца два ни слуху ни духу.
- Они как-то были связаны?
- Сызмальства. А учитывая, что сироты, то связь, так сказать, на утробном уровне.
- Вы не очень его жалуете.
- Третий - лишний. Точнее - четвертый, если считать Танюшу. Свалился как снег на голову полгода назад. Последние ссоры - из-за него.
- Часто ссорились?
- Часто.
- Чем он занимается?
- В том-то и дело: ничем. Точнее - неизвестно чем. Из-за того и ссоры подкармливала его. Нахлебник и паразит. Да и помимо денег - наша семейная ячейка как бы разомкнулась в его сторону.
- Ревность?
- Если хотите. С небольшим уточнением: ревность как реакция на общую невнятицу жизни. Реальных оснований, возможно, и не было.
Спросила Володины координаты, я заглянул в запискую книжку Лены, но сказал, что уверенности никакой, шальной тип, из породы перекати-поле, неизвестно, где подвизается и проживает в данный момент.
- Вам понадобится квалифицированный переводчик, - добавил я. - Ни французского, ни английского, да и русский
далеко не общедоступный.
- А с ним самим у вас бывали ссоры?
- Я же сказал: с ней - из-за него. С ним - никогда. Кто он мне, чтобы ссориться? Ссорятся с близкими. Милые ссорятся - только любятся. Русская поговорка, - пояснил я.
- Он должен беспокоиться за сестру.
- Надеюсь, это не единственный источник его существования.
- Вы что, совсем исключаете родственные чувства?
- Вовсе нет. Не удивлюсь даже, что он исчез вместе с ней.
- Подозреваете что-нибудь конкретное?
- Не подозреваю, а допускаю. Я потерял жену задолго до того, как она исчезла. А чужая душа, как говорят опять же русские - потемки. Тем более, русская душа.
- Не очень-то переживаете.
- Никому нет дела до моих переживаний. Не скрываю, последние месяцы наша семейная жизнь превратилась в ад. Сейчас у нас с Танюшей передышка. Временная.
- Не думаете, что ваша жена погибла?
- Не сторож жене своей, - сказал я, но вышло двусмысленно. - Я знаю то же, что и вы: она исчезла.
- Мы прочесали все ближайшие окрестности...
- Да, но труп вы тоже не нашли, - перебил ее я. - Что легче найти живого или труп? Это же не иголка в сене.
- Иголка в сене?
- Еще одна русская поговорка: искать иголку в сене. Но вам все-таки повезло - вы что-то нашли в вашем стогу.
Мадемуазель Юго открыла сумку и протянула мне целлофановый пакет.
- Где вы это обнаружили?
- На галечном пляже во время отлива. Застрял между камней. Заметили случайно, с вертолета. Пляж дикий, на первый взгляд недоступный - крутая скала. Однако в обход скалы туда ведет заброшенная тропинка. Вся обросла травой и кустарником, ее трудно обнаружить. Другого пути на пляж нет. По ряду признаков судя - примятой траве, разорванной паутине, сорванной с кустов малине - этой тропой кто-то недавно пользовался.
Никак было не оторваться от того, что просвечивало сквозь целлофан. Помедлив самую малость, вернул пакет мамзель.
- Узнаете?
Я молчал.
Тогда она вынула из целлофана рюкзак, а из него носовой платок, расческу, несколько канадских долларов да парочку засоленных океанским приливом боровичков, которые привели бы следопытшу в замешательство, не объясни я заранее что к чему. Я и сам до знакомства с Леной был убежден, что съедобные грибы - только те, что выращиваются на фермах и продаются в овощных лавках: шампиньоны. Порадовался за Лену - мы с Танюшей в тот день нашли только несколько сыроежек и лисичек. Вел себя безукоризненно - признал рюкзак, поделился благоприобретенным опытом в фунгологии и ответил отрицательно на поставленный вопрос:
- Нет, плавать не умела.
Хотя все равно русалка!
- Но воды не боялась, - добавил я. - Бесстрашная.
- Хуже всего. Особенно здесь. Коварное место этот дикий пляж. Во время прилива полностью заливает, в том числе спуск тропинки. Воды здесь два человеческих роста как минимум, выбраться невозможно. К тому же, подводное течение: с одной стороны - прилив, с другой - подводный отток. Ваша жена исчезла как раз когда начался прилив - прибрежная полоса уходит под воду в полчаса. Океан коварен.
- И молчалив. Молчание моря.
- Обмен банальностями.
- Не совсем. Я хотел сказать, что море не выдает тайн - ни своих, ни чужих.
- Вот на что вы надеетесь.
- Сами знаете, надеюсь я на другое.
- Не хочу вас пугать, но если ваша жена оказалась на этом пляже во время прилива, есть несколько возможностей. Это могло быть чем угодно самоубийством, убийством, случайной смертью. Положим, она пряталась там от вас, в это время начался прилив, а тропинку она потеряла. А находка возвращает нас к вашим семейным отношениям, на которые вы пытаетесь наложить табу. Вот мы и блуждаем во тьме.
- Мне казалось наоборот - я с вами откровенен. В пределах разумного, конечно.
- Если это откровенность, то почему мы больше узнаем о ваших семейных ссорах со стороны, а не от их непосредственного участника?
- Вы все про тех соседей в кемпграунде, которые повышенные голоса приняли за скандал?
- Не только. Соседи по лестничной площадке рассказывают, что из вашей квартиры часто доносились крики, а однажды они даже вызвали полицию, потому что слышали, как вы обзывали жену и грозились ее убить.
- Не убил же!
- Тогда.
- Собираете на меня компру?
- Ее и собирать не надо - прет отовсюду.
- Семейное убийство часто оправдано, - сказал я.
- Как и любое другое. Кроме случайного. У убийцы всегда найдутся причины. А понять - значит, простить. Только я так не думаю.
- Женщина будит в мужчине зверя. Не только в постели. Женский обман может свести с ума.
- Ну как же - во всем виновата жертва. Так можно далеко зайти. Мужчина, который не может простить убитой им женщине, что она вызвала его на убийство.
- Этого я не говорил.
- Вы вообще предпочитате о многом умалчивать.
И вдруг мне неудержимо захотелось расколоться. Кому еще как не этой француженке, прелестной во всех отношениях, кроме разве одного: она была следователем и вела дело об исчезновении моей жены.
- Лена вашего приблизительно возраста, - сказал я.