Я не успеваю закончить, потому что узнаю, почему Дрю так уверен, что нам удастся уединиться.

В кузнице наступает тишина. Даже молот Матери умолк, когда она положила его на наковальню и погрузила железо, которое она обрабатывала, в почти белые угли, которые я разожгла в кузнице. Все взгляды обратились к силуэту в дверном проеме, очерченному розоватой, гноящейся луной.

Этот суровый и грозный мужчина — Давос, мастер охоты, человек, без которого наш мир погиб бы.

Его одежда сшита из тончайшего бархата. Редкий материал, который может достать только сам мастер охоты. Его руки сложены на трости, украшенной серебряной головой ворона — такой же, как у большой птицы, сидящей на его плече. При виде ворона у меня по позвоночнику пробегает холодок.

Черные глаза мастера охоты.

Так называют эту птицу горожане. У нее есть имя, Дрю мне его однажды сказал. Но я его быстро забыла. Имя было таким же неуютным, как и взгляд птицы. Подходящее имя, которое звучит как пронзительные крики и острые гвозди по камню.

Старые предания гласят, что ни один мастер охоты, начиная с самой крепости, тысячи лет, не обходился без ворона. Когда умирает мастер охоты, ворон взлетает в небо. А когда приходит время маскировать нового мастера-охотника, ворон снова садится к нему на плечо. Некоторые утверждают, что с момента закладки первых камней кузницы ворон был одним и тем же для каждого мастера охоты. Дрю говорит, что ворон настолько почитаем в крепости, что именно он обычно выбирает следующего мастера охоты из достойных кандидатов. Другие жители деревни считают, что это существо — древний бог в облике зверя, защищающий Деревню Охотников от вампиров.

Если это и правда, то древний бог плохо справляется со своей задачей. Ведь даже если сам лорд вампиров не может пройти сквозь Фэйд, он все равно каждое полнолуние посылает чудовищ, чтобы те нападали, напоминая, что он рядом и ждет. И, по слухам, божество явно не сможет ничего сделать, чтобы предотвратить надвигающуюся Кровавую Луну.

— Приветствую тебя, Деревня Охотников, — говорит Давос в своей усталой манере.

— Веди и защищай нас, — раздается в ответ из зала.

— Похоже, сегодняшние пирушки были просто восхитительны. — Давос улыбается. Думаю, это выражение должно быть отцовским, но для меня оно всегда выглядит злым. В его глазах есть блеск, который меня сильно нервирует. Дрю никогда не находил мое беспокойство удивительным.

Давос крестится в крови наших врагов, говорит он. Он видел больше вампиров, больше своих сородичей, которые живут и умирают, чем любой из нас.

И никому из нас не чуждо кровопролитие в Деревне Охотников. Смерть держит летний дом в этом забытом месте.

— Но ночь становится все короче, — продолжает Давос. — И я должен призвать к себе моих охотников.

Мужчины и женщины медленно, словно в трансе, отходят от толпы. Они охотники, и шрамы, видимые и нет, свидетельствуют об их кровавой работе. Мне хочется схватить Дрю за руку. Спросить, уверен ли он, что сможет вернуться после. Мне не дает покоя мысль о том, что завтра вечером он уйдет, не имея возможности поговорить с ним наедине еще хоть раз. Даже если я еще не знаю, что хочу сказать.

Что можно сказать человеку перед тем, как он отправится на верную смерть? Что я могу сказать ему такого, чего он еще не знает? Каких слов будет достаточно, чтобы вместить все? Он всегда был умным и изящным. Я бесполезна, если не могу решить свою проблему с помощью молотка.

Но я отпустила его.

У меня нет другого выбора.

У него своя роль, у меня своя. Они были даны нам еще до рождения, определялись исключительно фамилией и полом. Как бы мы ни надеялись, ни мечтали, ни противились, никто из нас не сможет избежать проложенного перед нами пути.

— Тебе еще что-нибудь нужно из кузницы? —спрашивает мать у Давоса.

— Нет, вы и так уже сделали более чем достаточно для защиты Деревни Охотников. Без вашего оружия, укреплений стен и помощи с кожаными доспехами охотники выходили бы под Кровавую Луну в плачевном состоянии, — говорит Давос, когда охотники собираются вокруг.

— Для нашей семьи большая честь видеть, как охотники и деревня готовятся к каждой охоте, а к этой — особенно. — Мать с грустной улыбкой переводит взгляд на Дрю; я часто видела, как она смотрит на него — с выражением гордости и беспокойства, страха и радости. Хотя мы знали, что стать охотником — его судьба, так же как моя — кузница, никто из нас не ожидал, что он вступит на этот путь. Такая жизнь недолговечна. Но мы знали, почему он должен был покинуть дом и вступить в крепость. Мы понимали.

Так уж заведено в семье Рунилов: старшая дочь — кузница, а старший сын отправляется в крепость. У каждой семьи свои традиции и своя роль в Деревне Охотников. Безопасно, когда мы все на своем месте. Это обещание и жертва, которую мы все принесли. Поэтому после смерти Отца было лишь вопросом времени, когда Дрю займет свое место в обществе.

С этого момента мы с мамой каждый месяц ждали, что вот-вот приедет Давос и скажет, что вампиры забрали еще одного члена нашей семьи. Но чудесным образом, месяц за месяцем, Дрю возвращался. Может быть, и в этом месяце, даже с учетом Кровавой Луны, все будет иначе. Это глупая надежда, и я знаю это. Но в Деревне Охотников все надежды глупы.

— Кстати, о чести вашей семьи... — Давос переводит взгляд на меня. Его глаза блестят, и в горле у меня поднимается привкус желчи. — После завтрашней охоты будет еще больше поводов для празднования. Пришло время закрепить будущее нашей кузнечной девы, чтобы кузница продолжала работать еще несколько поколений.

— Я сделаю так, как велит мастер охоты. — Я опускаю подбородок и сохраняю лицо таким же пустым, как маски, которые охотники надевают, когда выходят на Фэйдские Болота.

— Пусть колокол звонит о свадьбе на предстоящей неделе. — Давос постукивает тростью, чтобы сделать акцент. Дрю хмурится. Мне кажется, он ненавидит эту тему даже больше, чем я.

Представляю, что он скажет потом. Как смеет Давос говорить о тебе так, словно тебя нет рядом, на глазах у всех. Как он смеет говорить о том, чтобы выдать тебя замуж, как будто ты какая-то ценная кобыла. Но моя судьба — не секрет. Кузнечная дева всегда выходит замуж до двадцати лет. Это просто так, традиция, необходимость, ведь любая из наших жизней может закончиться в следующее полнолуние. Скорее всего, у меня будет ребенок до конца года, и от этой мысли мне становится холодно, даже стоя рядом с кузницей.

Среди подходящих мужчин-охотников раздается возбужденный ропот. Они косятся на меня. Я инстинктивно хватаю один из молотов у кузницы и держу его под рукой.

Может, я и кузнечная дева, но я не нежный цветок. Я холодна, как серебро. Я сильна, как железо. Я согнусь для судьбы, но не для любого мужчины.