ГЛАВА 24

— Но ты... ты не можешь пересечь Фэйд, если сейчас не Кровавая Луна, — поспешно говорю я. Мысль о том, чтобы вернуть вампира в Деревню Охотников, так же неприятна, как удар молотка по слишком холодному металлу, который отскакивает с оглушительным звоном и вибрацией, пробегающей по всей руке.

— Я не могу, — соглашается Руван. — Моя сила, как дальнего потомка одного из первых королей, слишком глубоко укоренилась в Мидскейпе, чтобы проскользнуть незамеченным мимо краеугольных камней, обозначающих Фэйд. Но один из моих соплеменников, возможно, сможет это сделать.

— Сможем ли мы? — Лавензия, похоже, была удивлена этой информацией.

— Погибшие могут сделать это в полнолуние, — говорит Руван.

— Они могут? — Квинн удивлен вместе с остальными.

— Деревня Охотников подвергается нападению в полнолуние, — говорю я, вспоминая наш с Руваном разговор перед тем, как мы провалились под потолок. Руван был удивлен этой информацией; похоже, что и остальные тоже.

— Как они выбираются из замка? — спрашивает Винни.

— Там есть старая подъемная решетка. — Мысли Лавензии устремляются туда же, куда и мои. — Рядом с морем.

Каллос обдумывает это и приходит к тому же выводу, что и я.

— Она всегда казалась наглухо закрытым. Хотя я не уверен, откуда еще они могли бы выбраться. Полнолуние усиливает даже Погибших. Может быть, они чувствуют кровь по ту сторону Фэйда? А может быть, их влекут старые привычки; может быть, они старые вампиры, вернувшиеся в летний замок до того, как земля была разорвана на части. В любом случае, если они могут это сделать, то и мы должны найти способ, наши силы также возросли.

— Это потребует много магии, а значит, много крови. — Лавензия положила руки на бедра.

— У нас есть пайки, — говорит Руван.

— В которые мы не хотим зарываться слишком глубоко. До следующей Кровавой Луны еще много времени, — предостерегает Квинн.

— Достаточно будет, если все пайки достанутся одному человеку. — Остальные все еще не отошли от слов Рувана. — В худшем случае мы оставим поиски анкера проклятия следующему лорду или леди и их ковенанту. Мы будем поддерживать только одного из нас, пока не придет время разбудить следующую группу. Это не первый случай в нашей истории.

Только один из нас... Это значит, что только один из них будет пробужден, а остальные уйдут и покончат с собой раньше, чем проклятие. Этот человек будет ждать в одиночестве, считая дни до пробуждения следующего лорда или леди и их ковенанта. Без сомнения, запертый в каком-нибудь безопасном уголке замка. Не решаясь выйти далеко.

Их жизнь и так тяжела и одинока. Но они, по крайней мере, есть друг у друга. То, что предлагает Руван, звучит слишком душераздирающе. И все же, похоже, все они уверены, что это правильный путь. Они все готовы пойти на эту жертву.

— До этого не дойдет. — Я тоже встаю. — Мы снимем проклятие. Пока я буду добывать эликсир, ты с Каллосом просмотрите информацию, которую мы получили в мастерской. Уверена, там найдется что-нибудь полезное, — говорю я Рувану.

Его губы слегка искривляются в ухмылке.

— Когда это человек нашел в себе смелость отдавать приказы лорду вампиров?

Я закатываю глаза и игнорирую это замечание. Хотя оно не дает мне покоя, даже когда я спрашиваю:

— Кто пойдет со мной в Деревню Охотников?

— Вентос пойдет, — распоряжается Руван.

— Что? — Мы с Вентосом говорим почти в унисон. Он последний человек, которого я хотела бы видеть рядом с собой.

— Ты беспокоился, что она не вернется, — говорит Руван Вентосу. — Что может быть лучше, чем отправиться самому? Кроме того, я не хочу иметь дело с твоим ворчанием и недовольством, если ты останешься здесь. Если ты будешь все время пренебрежительно отзываться о ней, мое терпение очень, очень истощится. — В голосе Рувана прозвучал шепот убийства. Не очень тонкая угроза, которую слышу даже я.

— Значит, ты предпочитаешь, чтобы он унизил меня в лицо? — Я складываю руки и пристально смотрю на Рувана.

— Если да, то скажи мне об этом, когда вернешься, и все будет улажено, — непринужденно говорит Руван. Как будто я не собираюсь терпеть его в это время. Но в его движениях есть изящество, которое обещает насилие, если его явное желание будет отвергнуто или проигнорировано.

— Если я вернусь. — Я краем глаза смотрю на Вентоса. С каждой минутой он выглядит все менее и менее счастливым. Я не уверен, что мне нравятся мои шансы уйти с ним. Насколько я знаю, он найдет первую возможность или предлог, чтобы оставить меня беспомощной, запертой в Фэйде.

— Вентос не посмеет вернуться без тебя. — Руван сжимает мое плечо, возвращая мое внимание исключительно к нему. — Я бы пошел с тобой, если бы мог. Но не могу. Поэтому мы должны разделять и властвовать. Пока ты отправишься в путешествие, мы продолжим поиски любой полезной информации об анкере здесь. Я знаю, что ты меня не подведешь.

Я хочу возразить, но не при всех. Меньше всего мне хочется сказать или сделать что-то, что обидит Вентоса и ухудшит мое путешествие.

— Следующее полнолуние будет только через две недели, — замечает Каллос. — У нас есть время подготовиться.

— Хорошо, мы используем каждую минуту. — Руван говорит так уверенно, так уверенно, но у меня в животе завязываются узлы от тревоги и опасений. Я знаю, что сама предложила этот план наступления... но я уже сомневаюсь. — Каллос, иди и собери всю информацию о Деревне Охотников, которой мы располагаем на данный момент. Остальные пойдут и помогут ему. Мы начнем планирование немедленно.

— Тебе надо отдохнуть, — говорю я, кладя руку на плечо Рувана. Я замечаю, как Лавензия напряженно следит за этим жестом, и сопротивляюсь желанию отстраниться. Я не хочу отступать от Рувана. Я больше не просто кузнечная дева — мне не запрещено прикасаться и быть прикосновенной, — и я не позволю себе чувствовать себя виноватой.

— Я склонен согласиться, — говорит Квинн.

— Не обязательно сегодня, милорд. Мы можем обсудить это в ближайшие недели, — говорит Каллос.

— Идея свежая, и мы ее реализуем — время не терпит. — Руван настойчив. В его плечах и челюсти чувствуется твердая решимость. Никто не собирается отговаривать его от этого решения. — Более того, я хочу, чтобы у меня было время выспаться, оспорить и обсудить наши планы до их окончательного утверждения. Мы не оставим это в покое.

— Очень хорошо. Я сделаю, как ты просишь. — Каллос склоняет голову и выходит из комнаты.

Остальные обмениваются настороженными взглядами, но все неохотно соглашаются. Квинн выходит последним. Я чувствую его вопросы по поводу моего присутствия — моя рука все еще лежит на лице его лорда, — но он их не озвучивает. Интересно, что скажут остальные. Мои уши горят от всего, что я не слышу...

Она остается с ним. Одна. Она прикасалась к нему.

Запретно. Все это так запретно.

Я отдергиваю руку от его плеча, сжимая ее в кулак. Я прижимаю ее к себе, как будто она ранена. Пальцы другой руки обхватывают ее, массируя мою кожу. Моя плоть принадлежит мне, и все же...

— Флориан? — тихо говорит Руван. Кончики его пальцев слегка касаются моего подбородка, возвращая мой взгляд к его глазам. — Что случилось?

— Я боюсь.

— Чего боишься?

— Всего. — Я качаю головой и озвучиваю все противоречивые чувства, которые уже несколько дней вонзают в меня свои колючие колючки. — Что со мной происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели я теперь просто марионетка?

— Почему ты так думаешь?

— Ты мне нужен. Я хочу оттолкнуть тебя. Мне всегда говорили, что я не могу позволить прикасаться к себе, но все, чего я хочу, — это твоих рук. — Мои слова становятся поспешными. — Я видела, как ты лежишь, умираешь, превращаешься в одного из тех монстров, и все, о чем я могла думать, — это спасти тебя. Я должна была увидеть тебя, спасти тебя, быть с тобой.

— Флориан, дыши, — мягко говорит он.

Это предложение только усиливает мое разочарование, заставляя меня еще больше сбивать дыхание.

— Я дышу.

— Ты паникуешь.

— Конечно, паникую! — Я тянусь к нему. Мои руки гладят широкую плоскость его груди, как у любовника, а затем сжимаются в кулаки в его одежде, как у врага. Они дрожат, когда в моей голове впервые за несколько дней проносится мысль о том, чтобы задушить его. Желание быстро сменяется тошнотой от одной только мысли о том, что я могу причинить ему боль. — Все мои мысли словно контролируются тобой. Они постоянно возвращаются к тебе.

Его руки легонько опускаются на мои. Я хочу отбросить их, но меня поглощает его спокойный, непоколебимый взгляд. Руван крепок, как железо.

— Обещаю, ты по-прежнему остаешься самой собой.

— Тогда почему мои мысли больше не похожи на мои собственные? Почему я не могу думать ни о чем, кроме как о помощи тебе? — Я умоляю его дать ответы, которые, как мне кажется, он не сможет дать. Но они мне нужны. Они нужны мне больше, чем каждый вздрагивающий вздох, который я с трудом делаю. — Действительно ли я хочу помочь тебе? Или эта потребность — всего лишь магия поклявшегося на крови, завладевшая моим разумом и проникшая в мои мысли? Действительно ли я искренне забочусь о тебе, Руван? Или я хочу, чтобы ты умер так же яростно, как мне всегда говорили? Как я всегда думала?

Он ничего не говорит. Это молчание хуже, чем все, что он мог бы придумать. Мне хочется закричать.

И все же я шепчу:

— Скажи мне, пожалуйста.

— Я не могу. — Слова мягкие и от этого еще более неприятные. — Я не могу сказать тебе, потому что я не знаю твоего сердца; это можешь знать только ты. — Его руки сжимают мои. — Но я могу сказать тебе, что говорит мое сердце. Оно говорит, что ты не одинока в этом смятении, в этой невыносимой потребности исследовать все, что происходит между нами — все, чем мы могли бы быть, несмотря ни на что.

Я замираю, когда его глаза становятся еще более пристальными. Меня тянет к нему, тянут невидимые руки и непреодолимые потребности.

— Ты тоже это чувствуешь?