Айви вздрагивает, когда опускаю ее на кровать. Она проспала всю дорогу домой.

Айви вздрагивает, когда опускаю ее на кровать. Она проспала всю дорогу домой.

— Тшш, засыпай снова.

— Ты не идешь спать?

— Нет, мне нужно поговорить с семьей. Я присоединюсь к тебе чуть позже, — ее маленькое горло нервно сглатывает. — Я скоро лягу, Айви, — заверяю я.

Вижу, что она не хочет полагаться на меня, но в то же время ненавидит оставаться одна.

— Хорошо, — она снова устраивается, пытаясь казаться спокойной.

Перед отъездом мы приняли душ в клубе Ричи. Она сбрасывает одежду, переворачивается на другой бок и вскоре уже тихо посапывает.

Я оставляю ее спящей и набираю Василия, который появляется из смежной столовой, чистя свой пистолет, пока идет ко мне.

— У меня есть новости.

— Парни, которые напали на клуб?

— Нет, Соломон Уэйд был замечен около клуба. Он задавал вопросы.

Чего хочет этот жалкий ублюдок? Он скрывался несколько месяцев. Почему явился сейчас?

— О чем? — спрашиваю я.

— Ничего конкретного, о клубе в целом. Теперь мы знаем, что он работает на Юрия Косковича. Мой человек говорит, что он навещал его сына, Антона, когда тот был в тюрьме. Я усилил охрану и поставил одного из людей Таруна следить за ним.

— Он не войдет в клуб, если только не захочет попасть в мою клетку, — я мрачно улыбаюсь, и Василий усмехается.

— Я могу загнать его в клетку. Такие, как он, продали бы свою сестру за небольшие деньги. Держу пари, он запрыгнул бы в клетку за обещание ста тысяч.

Он бы никогда не победил. Соломон Уэйд — тощий маленький ублюдок с сальными зализанными назад волосами и крючковатым носом. Он худощав и изможден от слишком большого количества наркотиков, а его зубы можно сравнить с рядом разрушенных домов. Этот парень — отребье, и меня не удивляет, что он работает на врага. Крысы собрались вместе, окунувшись в грязь и мерзость этого мира.

— Сделай это. Может, мы выясним, чего он добивается. А потом я вырву ему язык за то, что посмел говорить со мной.

С тех пор как я уехал в Нью-Йорк, Наз держал меня в курсе по отслеживанию другого парня, который бросил коктейль Молотова в мое окно. Оказалось, он тоже работает на Косковича, занимаясь наркоторговлей. Он мог бы делать это, черт возьми, где ему заблагорассудится, но центр города — моя территория, и я хочу, чтобы мои игроки были свободны от наркотиков и готовы выложить дерьмовую тонну наличных. Я хочу, чтобы они были пьяны и болтливы, шепча секреты моим девушкам в клубе. Коскович начал действовать нагло, посылая больше мерзавцев, заражая улицы. После исчезновения Антона ходят слухи о восстании, жажде мести. Мы планировали подавить этот огонь, прежде чем он разгорится.

Я поднимаю руку, останавливая Василия, когда мой телефон вибрирует. Принимаю звонок, и лицо моего отца появляется на экране, он в костюме с аккуратной бородой с сединой.

— Папа, что это? — я ухмыляюсь, касаясь собственного подбородка.

— Мне нравится, — его губы слегка дрожат в улыбке, и я бы поверил, что это шутка, если бы он не посмотрел через плечо.

Прошло много лет с тех пор, как умерла моя мать, и еще больше, как он развлекался с женщиной. Если он кого-то встретил, то рад за него.

Я рассказываю ему новости о Косковиче и Соломоне Уэйде.

— Мы держим ухо востро, а пальцы на спусковом крючке.

— Хорошо, с нетерпением жду тебя дома, — его грубый, но элегантный голос звучит уверенно. — Должен ли я ожидать, что с тобой прибудет еще кто-то? — спрашивает папа небрежно, но я знаю, что Роман или Алексей разговаривали с ним.

— Возможно. Я буду держать тебя в курсе по поводу Соломона, постараюсь найти еще людей. Василий поможет их подготовить. Если мы собираемся на войну, то сделаю все, чтобы мы были готовы, — заверяю я, и попрощаюсь.

Я просматриваю записи с камер наблюдения и отвечаю на несколько писем, прежде чем, наконец, отправляюсь обратно в свою комнату. Айви, такая маленькая, умудрилась раскинуться по всей королевской кровати, и я усмехаюсь от этой картины. Раздеваюсь и осторожно ложусь рядом с ней, она едва шевелится, даже когда я передвигаю ее так, чтобы она легла на мою грудь. Ее рука ложится на мою ягодицу, миниатюрные ножки поджимаются между моими. Она вздыхает во сне, и я возбуждаюсь, обхватывая другой рукой ее спину и закрывая глаза.

Я сказал, что ее долг будет выплачен, но хочу найти причину, по которой она может остаться.

Я хочу принять предложение отца и забрать ее к себе домой.

У меня остался всего один день с ней до нашего возвращения в Бостон, и я планирую использовать его по максимуму.

Айви неподвижна, когда перекидываю ее ногу через свое бедро. Я тверд как камень, и она продолжает спать, пока провожу пальцами по скользкой киске, ее дыхание вырывается с протяжным вздохом. Я нежно дразню ее, мои пальцы мокрые, приглушенные стоны удерживают ее во сне, в котором, черт возьми, лучше играть мне главную роль. Погружаю палец внутрь, ее брови изгибаются, губы приоткрываются, и она всхлипывает.

Я выскальзываю из нее и влажной рукой обхватываю член, прежде чем выровняться и медленно войти внутрь. Она такая чертовски тугая, что боюсь разбудить. Ее дыхание становится поверхностным. Тело напрягается, глаза по-прежнему плотно закрыты, но веки яростно подрагивают. Она болезненно вздыхает, когда толкаюсь в нее, мой член легко входит в ее тугую киску.

Черт, она как шелк и мед в одном флаконе.

Гладкая, теплая.

Блять, моя.

Брать ее медленно, пока она спит, заставляет мое сердце хаотично колотиться в груди. Мне хочется прижать ее к себе и войти так глубоко, что ее глаза широко распахнутся, но вместо этого я пристально смотрю на черты лица. Она такая чертовски маленькая, беззащитная, и я получаю удовольствие от того, что беру ее вот так, как если бы преследовал и прижимал к земле.

Почему?

Потому что она не проснулась, чтобы сказать — да. Не она раздвинула бедра, это сделал я. Она не открылась мне. Я брал и беру, медленно проводя членом по ее влажной пизде и погружаясь обратно. Возможно, она еще не проснулась, чтобы сказать — да, но подписала соглашение со мной за несколько часов до этого.

Ее лицо искажается еще сильнее, кожа становится белой, как простыня, и на ощупь она кажется странно холодной. Я останавливаюсь. Знаю, говорил, что хочу ее напугать, хочу погоняться за ней и насытиться, но это нечто иное. Я хочу вселить в нее страх Божий и послать все к черту, а не позволить какой-то другой силе превратить ее тело в ледышку от страха. Какого хрена?

— Принцесса?

Ее глаза пылают от ужаса, и она смотрит на меня. Нет, сквозь меня. Она трясет головой. Тревожно хнычет.

— Пожалуйста, — ее голос хрупкий, испуганный. Умоляет меня не о большем, а о том, чтобы я остановился. Или умоляет кого-то другого?

Образ того, как кто-то причиняет ей боль, заставляет тело вибрировать от гнева. Мой разум захлестывает ярость, но я беру себя в руки и смотрю на Айви, которая уставилась в пустоту.

— Маленькая воровка? — обхватываю ладонями ее лицо, и глаза фокусируются.

Следует удивление, она вздыхает с облегчением, ее тело прижимается ко мне. У меня болит в груди. Мне нравится, что она чувствует себя в безопасности рядом со мной, но бесит, что она чего-то боится настолько, чтобы искать утешения у меня.

— Лев?

— Ты ждешь кого-нибудь еще? — слегка рычу и толкаюсь вверх, ее рот приоткрывается. Я смотрю на лицо, выискивая дальнейшие признаки, но страх исчез, кожа начинает краснеть. Ее руки скользят по моим бокам и запутываются в волосах, узкие бедра сжимаются и принимают мой член.

— Нет, — она сглатывает. Ее глаза не двигаются; они впиваются в меня в темноте, как будто она боится отвести взгляд и осознать, что это сон, а не то, чего она несколько минут назад боялась.

— Тебе это приснилось, — шепчу я, обхватывая ее за попку и перекатывая на спину.

Мой вес заставляет вжиматься глубже, и ее рот приоткрывается, а глаза смотрят на меня с благоговением. Удовольствие вытягивает ее черты в нежную, восхитительную гримасу. Я вытаскиваю член и толкаюсь обратно, выбивая воздух из ее горла. Она шипит.

— Ты была напугана.

— Я думала... — голос прерывается, ресницы трепещут, и она качает головой. — Я в порядке.

— Болит? — я поворачиваюсь, вытягиваюсь и снова погружаюсь глубже. Ее киска держит меня глубоко, что вздрагиваю, борясь с желанием кончить в нее. Она такая чертовски тугая. Я бы отказался от своего пристрастия к молочным коктейлям, только чтобы почувствовать вкус этой женщины.

— Д-да, — напевает она. — Но боль приятная, — признается Айви, прикусив губу.

— Расскажи мне о своем сне, — она качает головой.

Мои толчки отбрасывают кровать к стене, ее тело слишком маленькое подо мной, но она берет меня, принимает все это, черт возьми, пока я сердито вхожу в нее. Кто-то причинил ей боль, и это распутывает веревки ярости, которые я пытался связать в узел в своем сознании.

— Мне нужно кого-нибудь убить, принцесса? — толкаюсь сильнее, находясь глубоко. Ее бедра прижимаются к моим, требуя большего. Она качает головой.

— Я думаю. — Толчок. — Ты. — Толчок. — Лжешь. — Толчок. — Мне, — рычу я.

Айви громко стонет. Она умоляет меня тихо, затем все громче, пока трахаю ее. Мне плевать, если вся квартира услышит. Она чертовски идеальна. Ее глаза полны покорности. Это невероятно красиво.

Обхватываю ее горло и раздвигаю ноги, стоя на коленях, продолжая двигаться внутри нее.

— Пожалуйста.

— Пожалуйста, что?

— Возьми меня в лес, — умоляет она.

Я поворачиваюсь на сиденье, наблюдая за тем, как Айви играет с краем короткого платья, которое заставил надеть. Под ним она обнажена, а на ногах — кроссовки, которые сам ей завязал.

— Видишь ту поляну? Хочу, чтобы ты направилась туда. А дальше можешь бежать куда угодно.

— Что, если мы здесь не одни? — шепчет она, вглядываясь в темноту.

— Тогда это их похороны. Если ты побежишь, Айви, я буду преследовать и убью любого, кто встанет у меня на пути, — говорю хрипло. Это было моей фантазией задолго до того, как я смог понять необходимость получать удовольствие от страха других. Нахожусь ли я в клетке или в постели, мне это нужно.