ГЛАВА 9

Линден

— У тебя эмоциональный запор.

Я ущипнул себя за переносицу, пальцы сильно прижались к коже, прослеживая выемки и бороздки на брови. Зажмурив глаза, я выдохнул такой колючий болезненный вздох, какой бывает только как реакция на маму, которая отпускает ехидные замечания, прогуливаясь по дорожкам местного садового центра.

— Что?.. Что это вообще значит, мам?

— Это значит, что ты закрыт. Ты ничего не выпускаешь.

Может, она под кайфом. Моя мама все время употребляла жевательные резинки с коноплей. Как ни странно, это не позволяло ей вернуться к своей природной рассеянности.

— Вот так ситуация, да?

Мама ткнула пальцем в мою сторону, сквозь ряд с молодым ельником.

— Не умничайте, молодой человек. И не думай, что в тридцать шесть лет ты уже не юноша для меня. Пока я жива, я всегда буду старше тебя и не смогу спокойно дышать, пока один из моих детей несчастен.

— Поверь мне, мама. Я счастлив. Мне хорошо. — Я смотрел на нее, не понимая, о чем, черт возьми, идет речь. Когда не последовало объяснений, я продолжил: — Что случилось? Что случилось с кустами лавровишни? Ты уже успела налопаться сладостей? По-моему, еще довольно рано для рекреационного использования, тебе не кажется?

Склонившись над коллекцией азалий в горшках, она ответила:

— Мы можем делать два дела одновременно, и я говорю об этом, потому что чувствую это, Линден. Я чувствую это в своем сердце, и это не имеет никакого отношения к моим лекарственным травам. Ты что-то держишь в себе, и от тебя исходит явно неудовлетворенная вибрация. — Она встала, сжимая в руке розовую азалию. Растения уже некуда было ставить, но мама втиснула бы ее куда-нибудь в свой сад. — Почему бы тебе просто не сказать, что происходит? Это касается одного из твоих близких друзей? Или... не одного?

Казалось, что по обе стороны от моей челюсти закручиваются винты, сжимаясь и сжимаясь до предела. Но было две причины, по которым я позволил этому разговору продолжаться, вместо того, чтобы установить некоторые границы.

Во-первых — и это удивляло многих — моя мама была моей самой близкой подругой. Не в том смысле, что я полагался на нее, когда она стирала мою одежду и готовила еду в обмен на малейшее понимание моей жизни, а как настоящий друг: когда вы, наконец-то, стали взрослыми и ваше взаимодействие с родителями не скованно рамками родительского воспитания.

Очевидно (как показал этот момент), рамки родительской опеки полностью не пропали.

Если не принимать во внимание вмешательство, у нас с мамой были общие интересы, и мне нравился ее взгляд на вещи. Она увлекалась садоводством, а моя работа заключалась в уходе за деревьями. Она участвовала в нескольких природоохранных мероприятиях в нашем районе, и я поддерживал ее усилия. В частности, она поддерживала множество небольших местных ресторанов и пекарен, а я любил поесть.

Во-вторых — и это, наверное, самое главное — я хотел быстрей перемотать этот день вперед. Я хотел вернуться домой и попасть к Джаспер, пока не сошел с ума. Мне нужна полная, без сокращений, история о том, как она живет на расстоянии океана от своего мужа.

Поскольку мама могла продолжать этот разговор бесконечно, я не мог увернуться от нее и рассчитывать выбраться отсюда быстрее.

Даже на тему близких друзей.

С тех пор, как мама ворвалась в мой гостиничный номер и застала меня посреди клубка обнаженных липких тел на следующее утро после свадьбы моей сестры прошлым летом, она время от времени делала колкие замечания по поводу моей романтической жизни. В целом это была поддержка, но по мелочи она изнывала от того, что я избегаю серьезных отношений. Она хотела, чтобы я остепенился, и была не против уколоть меня об этом при первой же возможности.

Я наклонил голову.

— Ничего не происходит. Нечего рассказывать.

Мама прищурила глаза и скривила губы в суровой материнской улыбке, которая приглашала меня продолжать врать ей в лицо.

— Ты кого-то встретил? Поэтому ты сегодня задумчив? С кем-то новым?

Быстрый ответ был таков: да, я встретил кое-кого, и да, она в данный момент и есть источник большинства моих проблем.

Но я не нашел того, кого видела рядом со мной моя мама. У меня была болезненно красивая красавица-соседка, которой нельзя разрешать пользоваться электроинструментами и кухонными приборами без присмотра. Она была голой в моем доме каждый день — что означало, что она приходила голой в моих снах каждую ночь — но она также была занозой в моей заднице, намеренной меня отравить.

Все это не соответствовало тому, чего хотела моя мать, да и я тоже. Мне нравились спокойные раскрепощенные люди, которые понимали, что я не ищу ничего серьезного.

Джаспер была гремучей, как динамит. Каждый момент с ней был взрывоопасен, и существовала очень большая вероятность, что кто-нибудь из нас погибнет.

По причинам, не имеющим ничего общего с самосохранением, Джаспер все еще нравилась мне. Я все еще хотел понять ее семейное положение и обстоятельства ее появления в соседнем доме, а если бы представился шанс, то хотел бы затащить ее под себя. Этого хватит, чтобы вывести ее из-под моего влияния.

Мама прочистила горло, вскинула брови. Я снова потер лоб.

— Этот разговор мы должны вести прямо сейчас? — Я скрестил руки на груди. — Нам нужно найти замену лавровишням, и у меня сегодня предстоит еще две встречи с коллегами. Может, отложим на другой день?

— Чем дольше ты будешь медлить, тем больше у тебя будет эмоционального дерьма, — пробормотала она.

— А можно подобрать другую метафору? Буквально что-нибудь другое? Мне не нравится эта.

Не обращая на меня внимания, мама разглядывала пятилетний кизил, который был слишком велик для ее двора.

— Тебе никогда не приходило в голову, — начала она, снова направляясь к проходу, — что каждый раз, когда тебе предлагают выбрать путь в жизни, ты выбираешь одиночество? Даже если это означает, что ты сам прокладываешь себе тропу и вслепую продираешься сквозь лес?

Головная боль подступала в области лба — темное тяжелое облако давления, рожденное слишком долгим сном и слишком большим количеством кофе. Я прищурился, пытаясь унять боль, но она лишь отдавалась в висках и в основании шеи. Разумнее всего было бы покинуть эту зелень, выпить тонну воды, съесть что-нибудь, что не продается в стаканчиках из Dunkin' Donuts.

Но я оставался здесь: пальцы дрожали, голова пульсировала, в горле пересохло, а тело напряглось от слишком большого количества дней, проведенных в раздумьях: что же, черт возьми, происходит с Джаспер. Все ли с ней в порядке. Как вообще ее можно бросить и слинять так внезапно. Мне это показалось неожиданным. А может, и нет. Может... я не знаю. Может быть, этому было объяснение, например, она надеялась, что муж вернется за ней.

— Что-то не так? Я понятия не имел. Никто никогда не поднимал эту тему.

Мама резко повернулась на месте и нырнула под ветви сирени, чтобы встретиться со мной взглядом. Она сложила руки на груди, и ее кардиган цвета хурмы контрастировал с грозовым блеском в ее глазах. Она смотрела на меня до тех пор, пока я не убедился, что гром настоящий, что он гремит у меня в ушах и грозит разразиться ливнем.

— Линден, послушай меня. Из всех моих детей я дала тебе больше всего времени, чтобы найти свой путь. Ты появился последним, и у тебя все получилось, когда я перестала ждать, что ты пойдешь по чужому пути.

Я уставился на маму, не обращая внимания на миллионное напоминание о том, что я по всем параметрам отстал от тройняшек Сантиллианов, родился на тридцать минут позже брата и сестры и проклят на всю жизнь сравнением с последним местом.

Она дважды постучала указательным пальцем по моей груди, словно вбивая в нее свой тезис.

— Ты никогда не спешил, как Эш, и не терялся, как Магнолия, но ты был один — и я не верю, что ты действительно хочешь этого от своей жизни.

— И поэтому я полон эмоционального дерьма? Потому что я одинок? Как ты любишь мне напоминать, у меня много партнеров.

— Мне не нужно объяснять тебе разницу между такой компанией, — она окинула меня самым невыразительным в истории человечества взглядом, — и значимыми эмоциональными связями.

Мне очень хотелось высказаться по поводу того, что секс — это особенно значимая связь, если все делать правильно, но я до сих пор слышал ее громовые раскаты в своей голове, и она точно отправит меня в мою комнату без ужина. Пусть даже я живу в собственном доме и сам себе готовлю.

— Ладно. — Я передернул плечами, выражая максимум согласия. — Ты привела несколько хороших доводов. Я подумаю над ними. Прости, что вызываю переживания.

— О, нет, нет, нет, — Она звонко рассмеялась, опустив руки на бедра. — Нет, Линден, ты не отделаешься легким пожатием плеч и «прости, мама».

— Что ты имеешь в виду?

Окинув меня взглядом, она направилась к осенним однолетникам, расставленным на столиках высотой до пояса. Ей не нужна была еще дюжина хризантем, загромождающих ступеньки, но я не собирался вступать в борьбу.

— В этом году мы с твоим отцом отмечаем сороковую годовщину свадьбы, — сказала она через плечо, пока я шел за ней. — Мы еще не обговорили все детали, но собираемся устроить большую вечеринку. Мы не хотели ждать пятидесятилетия. Это кажется ужасным способом искушать судьбу.

— Не говори таких вещей. — Я покачал головой, а мама быстро пожала плечами и откинула несколько прядей волос за ухо, как будто не она бросила смертельную гранату в эту дискуссию. — Просто... не говори таких вещей, мама.

— Мы не будем рядом вечно. Нет причин притворяться иначе.

— Я знаю это. Я понимаю. Ясно? Но сегодня мы затронули чертову уйму неприятных тем. Мне нужно, чтобы ты придержала разговор о круге жизни до другого раза.

Моя мама предложила череду ворчаний, вздохов и хмыканий, прежде чем вернуться к полностью сформированным словам, и в конце концов сказала: