ГЛАВА 2

Пейтон

Крик застревает в моем горле, слишком придушенный, чтобы быть услышанным.

Я сплю.

Мои глаза закрываются, и я заставляю себя дышать.

Должно быть, я сплю.

Но когда я снова открываю их, мужчина все еще там. И подходит ближе.

Мужчина пересекает половину моей квартиры в два больших шага, что делает его всего в нескольких футах от меня.

Адреналин бурлит в моем теле, но я не двигаюсь.

К своему собственному унижению, я ничего не делаю.

В моем доме мужчина.

Кроме телевизора, горит только лампа в углу. И она почти не освещает человека, стоящего передо мной.

Он высокий. Я сижу, но могу сказать, что он высокий. И... на нем костюм.

Почему он в костюме?

Разве это делает ситуацию хуже?

— Добрый вечер. — Его голос глубокий. Но мягкий. Даже мягкий. И мой мозг не знает, как реагировать.

Мое сердце колотится. Руки дрожат.

Но остальная часть меня не двигается.

— Знаешь, — говорит он, делая несколько медленных шагов, переступая порог перед телевизором. — Тебе действительно не стоит оставлять дверь открытой.

Мои губы раздвигаются, но слова путаются на языке, и мне приходится сглотнуть, прежде чем попытаться снова.

— Я живу на втором этаже, — шепчу я, все еще пытаясь понять, что происходит.

Он наклоняет голову, и, кажется, что он забавляется моим ответом, но я не могу сосредоточиться на этом. Потому что угол наклона позволяет свету падать на его черты. И...

Темные глаза. Темные брови. Почти черные волосы, уложенные назад, и острые скулы, очерченные подстриженной бородой того же оттенка.

Я снова сглатываю.

Он выглядит так, будто пришел с фотосессии. Или зала заседаний. Или фотосессии зала заседаний. И внутренний голос кричит мне, что это должно сделать все еще страшнее.

Должно.

Я также замечаю, что его одежда не промокла, а значит, дождь еще не начался. И почему-то это меня огорчает. Как будто одна только эта деталь окончательно погубила меня.

Вот почему я всегда была такой жертвой.

Мои инстинкты сломаны. Мой разум всегда уводит в сторону от важных деталей. Зацикливаясь на нелепых деталях, а не на плане игры.

Продолжая стоять ко мне лицом, мужчина оглядывает мою квартиру.

Я не очень разбираюсь в мужских костюмах, но предполагаю, что его одежда стоит больше, чем все мои вещи вместе взятые.

В моих вещах нет ничего причудливого, и выглядят они так же дешево, как и стоят. Диван из вторых рук и потертый журнальный столик. Маленький телевизор на дешевой подставке, которую мне пришлось собирать самой с помощью шестигранного ключа. Мой круглый стол с одним стулом, притулившийся в углу. И тонкая полоска острова, обозначающая разделение между гостиной и кухней. Кухня, которая больше похожа на мини-кухню, с ламинатом, который облупился по краям.

Я сопротивляюсь желанию вздохнуть при виде моего телефона, который лежит на кухонном столе. Я дразню себя мыслью о том, чтобы позвонить в полицию, зная, что у меня никогда не будет такой возможности.

Не то чтобы они когда-либо помогали мне в прошлом.

Моя единственная спальня и ванная комната находятся по другую сторону кухни, но темнота поглощает их.

Мужчина издает какой-то звук в задней части своего горла, впитывая все это. Я понятия не имею, о чем он думает. Или почему я должна так стремиться к его одобрению. Как будто в этой печальной обстановке есть что-то, что можно одобрить. Или есть какая-то польза от того, что убийце нравится его квартира.

Снаружи раздается полицейская сирена.

Потом еще одна.

И мгновение спустя я наблюдаю, как вспышки красных и синих огней отражаются в ночи, когда полицейские машины проносятся мимо моей многоэтажки.

Медленно я перевожу взгляд на стоящего передо мной мужчину.

Он передергивает плечами, и край его рта растягивается в ухмылке.

Этот человек бежит от копов.

Он скрывается от копов и стоит в моей гостиной. Как будто ничего не случилось. Как будто он просто решил пойти домой другим путем.

Его тело смещается, и я думаю, что, возможно, на этом все и закончится. Полиция проехала мимо, теперь он может уйти.

Но он поднимает ногу и подходит ближе.

Паника начинает разгораться во мне все ярче, достигая точки кипения, когда очередной порыв ветра поднимает край его пиджака.

О боже, у него пистолет.

Но он не достает его. Он просто... опускается на диван.

На мой диван. Рядом со мной.

И снова мой рот открывается, но ничего не выходит.

Что он делает? Что происходит?

— Я люблю этот фильм, — говорит он, почти про себя.

Что. Черт. Возьми. Происходит?

Его большое тело занимает слишком много места на диване. Вся моя мебель маленькая. Маленькая, потому что моя квартира маленькая. Маленькая, потому что здесь всегда только я.

Я застываю на месте, размышляя, стоит ли мне что-то сказать, но он продолжает смотреть в телевизор.

Он... он просто собирается остаться здесь?

Я начинаю двигаться, размышляя, не встать ли мне и не ускользнуть.

— Я бы предпочел, чтобы ты не вставала. — Он не поворачивает головы, когда говорит это, его тон непринужденный. Но невозможно скрыть тот факт, что это не просьба.

Мое дыхание учащается, когда я продолжаю смотреть вперед. По моим рукам бегают мурашки.

Отлично, теперь моя животная реакция решает разобраться в ситуации.

Нет никаких сомнений, что этот человек опасен.

И он слишком близко.

Я никогда не позволяю мужчинам подходить так близко.

Все мое тело начинает дрожать.

— Пожалуйста, не... — Я прерываю свою мольбу, не желая выражать словами свои конкретные страхи.

Я слышу шорох ткани, когда он начинает поворачиваться ко мне, и я зажмуриваю глаза.

Этого не может быть. Это не может быть реальностью.

— Расслабься.

Большая рука ложится на мое бедро, и я напрягаюсь еще больше. Вес его ладони вызывает тревогу, тепло его прикосновения обжигает меня сквозь одеяло.

Его рука надавливает с большей силой.

— Расслабься.

На этот раз его тон еще мягче, и я пытаюсь сделать ровный вдох. Темный аромат заполняет мои ноздри. Это кожа, огонь и одеколон.

Господи.

Я открываю глаза.

Он наклоняется ко мне, еще больше вторгаясь в мое пространство, и эта поза должна казаться доминирующей. Но что-то в языке его тела, или, может быть, что-то в его глазах, заставляет мое тело подчиниться. Заставляет меня расслабиться, хотя бы немного.

Его взгляд путешествует по моему лицу, и так близко я вижу оттенок зеленого в его глазах. Они потрясающие.

Его глаза возвращаются к моим.

— Я не собираюсь причинять тебе боль.

Когда я не отвечаю, он наклоняет голову вниз, в этом движении подразумевается приказ.

— Хорошо. — Я произношу это слово в основном через рот, мой голос слишком тих, чтобы расслышать, но он все равно кивает, и довольный взгляд пересекает его черты.

Доволен тем, что я ему верю? Верю ли я ему?

Его рука соскальзывает с моего бедра, унося с собой тепло.

— Можно?

Что можно?!

Прежде чем я успеваю начать накручиваться, он поднимает миску с попкорном с места между нами.

О.

Не дожидаясь ответа, он откидывается назад, ставит ноги на журнальный столик и ставит миску на колени. Затем, как всегда непринужденно, он перекидывает одну руку через спинку дивана, пальцы почти касаются моего плеча, как будто он здесь для свидания, а не для вторжения в дом.

Я смотрю, как он начинает есть попкорн, целыми горстями за раз, не роняя на себя ни единой крошки.

Я должна что-то сделать. Должно быть что-то, что я должна сделать.

Его челюсть работает, пока он жует, мышцы на шее напрягаются.

То есть я знаю, что должна уйти. Или заставить его уйти. Но как?

Не сводя глаз с его профиля, ожидая, что произойдет дальше, я слышу, как персонаж на экране говорит о мужестве. И мне больше всего на свете хочется, чтобы у меня ее было хоть немного.

— Как тебя зовут?

Я подпрыгиваю, когда он говорит, затем прикусываю губу.

— Эм... Не думаю, что мне стоит говорить тебе об этом.

Я вижу, как его глаза перебегают в мою сторону.

— Умная девочка.

Эти два слога отражаются от моей кожи.

Мои пальцы крепко сжимают одеяло, натягивая его еще выше.

Я не могу считать этого мужчину привлекательным. Действительно не могу.

Мой желудок сжимается, а мой глупый мозг использует этот момент, чтобы напомнить мне, что я, вероятно, выгляжу как какой-то неухоженный беспорядок.

Не то чтобы это имело значение. Мне не нужно, чтобы этот незваный гость считал меня сексуальной. На самом деле, наверное, лучше, чтобы он этого не делал. Лучше, если у меня будет запах попкорна изо рта и хвост, который нужно поправить. И челка, которая растрепалась в разные стороны с тех пор, как намокла, когда я смывала косметику с лица, прежде чем сесть смотреть любимый фильм в четырехсотый раз.

Пальцы возле моего плеча постукивают по спинке сиденья, в такт персонажам на экране телевизора, проносящимся по дороге.

Это, наверное, самая странная вещь, которая когда-либо случалась со мной.

Через балкон второго этажа ко мне заходит чертовски горячий мужчина. Прогуливается по моей квартире с уверенностью, о которой я могу только мечтать. Мельком взглянул на свой пистолет. А потом усаживается есть мой попкорн.

И... он напевает? Сладкая Мать Мария, он напевает.

Осторожными, мелкими движениями я задвигаю себя дальше в угол. Пытаюсь увеличить расстояние между нами.

Я хочу спросить его имя. Спросить, от чего он бежит. Но я чувствую, что чем меньше я буду знать, тем лучше.

Кроме того, что ты видела его лицо, бесполезно напоминает мне внутренний голос.

Не зная, что еще делать, я смотрю на его профиль. Наблюдаю за тем, как свет пляшет от его глаз. Как его рот открывается и закрывается вокруг горсти попкорна. Как расслаблены его плечи.

Он кажется таким спокойным. Таким... удобным.

Мои веки медленно опускаются, и я с усилием размыкаю их.

Отсюда я не могу разглядеть часы на микроволновке, но я знаю, что мне уже пора спать. Я не собиралась оставаться на весь фильм, потому что, просыпаясь в пять утра каждый будний день, я рано ложусь спать. А я плохо спала на этой неделе. Черт, я не высыпаюсь последние двадцать семь лет.