Какая же катастрофа постигла Время Грез? Почему она посвятила все свое время проблемам «НСУ Трэйдерс», когда ее настоящая любовь — Время Грез — лежит мертвой? Во имя Господа! Как она могла допустить это?

Наконец, Энни увидела прочные и уютные очертания Большого Дома. Но лишь когда фургон, прогрохотав, подъехал ближе, она смогла отчетливо увидеть плачевное состояние усадьбы.

Окружающие постройки нуждались в покраске. Дверь дома стригалей овец болталась на одной петле и натужно скрипела от ветра. Доски забора были выломаны. Многие из гуртовщиков, стригалей и пастухов даже не узнали Энни. Там, где когда-то бледно-лиловые колокольчики джакаранды усеивали перила веранды, теперь висела высохшая виноградная лоза.

Чувства Энни, должно быть, отразились на ее лице.

— Я писал вам о необходимости ремонта, — произнес Зэб. Он сказал это тихо своим глубоким, грубоватым голосом.

Теперь она припомнила то письмо, отложенное ею в сторону, как дело, не требующее спешного вмешательства. Тогда все ее внимание заняли дела, показавшиеся более срочными.

В то время один сиднейский изобретатель осаждал Энни просьбами посмотреть на его машину для производства льда. Детектив страховой компании потратил несколько дней, расспрашивая ее о фрегате, который принадлежал «НСУ Трэйдерс» и затонул во время тайфуна у побережья Индии. Тогда же было торжество по случаю наименования и спуска на воду нового корабля. Бесконечные проблемы. Но сейчас она дома!

Энни выбралась из фургона еще до того, как Зэб обошел кругом, чтобы помочь ей. — Я смотрю на это, как на временные неурядицы. Время Грез нашими заботами скоро снова будет в добром здравии. — Она протянула руку старому Баловэю, ощупывающему край фургона:

— Ступенька прямо под тобой, Баловэй.

И все же, войдя внутрь дома, Энни обрадовалась. Швырнула перчатки и шляпу на полосатое выгоревшее на солнце бледно-зеленое кресло и, приподняв одной рукой юбки, стремительно взбежала по широкой лестнице. Другая рука скользила по до блеска отполированным кленовым перилам. Если бы Энни шла чуть помедленнее, ее жест мог бы показаться даже ласкающим.

Как ценитель искусства в Лувре, она с интересом осматривала комнату за комнатой. Обоняние восхищенно впитывало старые ароматы: запахи пыли, затхлости и отполированной пчелиным воском мебели пьянили ее.

Большую часть мебели нужно было заменить, поменять местами или привести в порядок, но сам дом, построенный прочно, выглядел прилично и не очень нуждался в ремонте.

Когда Энни была удовлетворена осмотром, то почти сразу же вернулась в свою спальню, примыкавшую к кабинету Амарис, переделанному теперь в гостиную, и быстро переоделась в рабочую одежду, которую нашла внизу комода. Чуть погодя, держа в руках шляпу, Энни спустилась по лестнице. Ступеньки при каждом шаге поскрипывали. Кожаные штаны для верховой езды наконец подарили Энни ту свободу движений, которой она так жаждала в Сиднее.

Внизу, у подножия лестницы, Зэб выгружал последние тюки ее багажа и слушал приказания экономки, своей жены Вены, тоже аборигенки. Кожа женщины также была черной, но вес, наверное, в три раза больше, чем у Зэба. И потому Вена возвышалась над мужем, как скала. Слоноподобная женщина, она заботилась о Зэбе так же, как он о ранчо, где родился.

— Почисти медную лохань. Госпожа захочет помыться, когда вернется из…

— После обеда, Вена, — улыбаясь, сказала Энни. — Ты очень хорошо поработала, сохраняя дом.

Женщина важно кивнула головой. Когда Энни вышла за дверь, она услышала, как Вена говорит Зэбу:

— Она напоминает мне свою мать, та говорила то же самое и делала все точно так же.

Эти слова польстили Энни. Она всегда думала о своей матери так, будто та была одним из духов Времени Грез аборигенов.

Впрочем, иногда и неукротимая Нана представлялась ей такой же.

Баловэй уже седлал коня, когда Энни вошла в стойло. Несмотря на то, что Баловэй был почти слеп, в конюшне чувствовал он себя как дома и мог делать почти все, как вполне зрячий человек.

— Я подумал, что вы захотите прогуляться, мисс Энни, — он погладил мерина по морде, успокаивая его. — Лошадь не была под седлом почти год и теперь такая же дикая, как и вы.

Последние слова были сказаны с почти беззубой улыбкой. В ответ она тоже широко улыбнулась, сверкнув крепкими белыми зубами — ее главным достоянием, как считала сама Энни. Естественно, темно-рыжие волосы были самым худшим, доставшимся в наследство.

Энни взобралась на переминающегося фыркающего мерина и направила его со двора. За пределами ограды она ощутила открывшийся широкий простор, по которому так сильно скучала. Солнце разогнало утренний туман на выгоне и осветило съежившуюся траву, пыль и солончаки.

Даже эму и огромные буро-серые кенгуру Вулумулу покинули местность в поисках лучшей пищи. Сердце Энни сжималось от увиденного. Неужели засуха никогда не кончится?

Конь насторожил уши. Энни замерла. Ее глаза быстро обшарили горизонт. Вскоре она заметила источник беспокойства: одинокая фигура мужчины вырисовывалась на фоне холма. Он шагал по колее, наезженной фургонами, видимо, направляясь к Большому Дому.

Энни застыла в ожидании, наблюдая его приближение и настороженно поджидая. Мужчина шел пешком по широкой безлюдной степи. Он был среднего роста и умеренного телосложения, но двигался так, будто впитал в себя некую частичку силы земли и природы. Когда мужчина подошел достаточно близко, чтобы Энни смогла разглядеть его лицо, то она еле сдержала чуть не вырвавшееся восклицание: нижняя часть правой стороны лица, вся шея с правой стороны и правая рука до самого локтя были покрыты жуткими шрамами и нежно-розовыми рубцами с легкими морщинками.

— Легче, — сказала Энни, успокаивая нервно перебирающего ногами мерина.

— Здрасьте, — приветствовал ее мужчина, остановившись в нескольких метрах от Энни. Пальцами, покрытыми шрамами, он прикоснулся к краю шляпы. Его странные рыжевато-коричневые глаза спокойно смотрели на Энни из-под черных ресниц. Кротость и смиренность позы могли бы обмануть и более острый глаз.

Энни чуть передвинулась в седле. В наступившей тишине раздавалось только поскрипывание седла.

— Хэлло, Мужчина переменил позу, засунув большие пальцы за холщовый ремень.

— Я ищу работу, мисс Трэмейн.

— Откуда вы знаете, кто я? Кривая усмешка сделала мужчину почти очаровательным. Глаза, показавшиеся отражением огня тропического солнца, смерили Энни с ног до головы. Взгляд был ленивым и чуть насмешливым, казалось, мужчину забавляет происходящее.

— Никакая другая женщина не смогла бы так носить штаны, как это делаете вы. С возвращением домой!

Энни почувствовала себя глупо. Мужчина знал, что она владелица ранчо, а не одна из работниц.

— Мы разве встречались прежде?

— Нет, во всяком случае, не были друг другу представлены.

— А вы немногословны. Он усмехнулся. Выражение его лица живо изменилось, как картинка в калейдоскопе.

— Вам было лет двенадцать или около того. Мы с отцом пришли к Большому Дому, чтобы купить лошадь, от которой, как мы слышали, Время Грез хотело избавиться. У вас были длинные ноги, и вы задавали кучу вопросов, — он помолчал. — Вы и сейчас такая же.

К сожалению, Энни совершенно не помнила его. Сколько же лет ему было тогда? Из-за рубцов, обезобразивших лицо, она не могла определить точно возраст мужчины. Возможно, сейчас ему двадцать семь-двадцать восемь, столько же, сколько и ей.

Он ответил на незаданный вопрос:

— Мне тогда было восемь. Я никогда не забуду наш визит. Величие… Время Грез… Я решил тогда, что… наше ранчо тоже будет таким.

— Ваше ранчо недалеко отсюда?

— Было. Вот почему я пешком. Реки текут, и все, что находилось рядом, превратилось в кучу пепла. Степной пожар. Это случилось примерно полгода назад.

Энни нужны были хорошие работники. Кто-нибудь, кто помог бы ей привести ранчо в порядок и поддерживать его, пока она будет в Сиднее. Но что умел делать этот человек?