Слизар Генри

Чудодейственное лекарство

Генри Слизар

ЧУДОДЕЙСТВЕННОЕ ЛЕКАРСТВО

Перевод с англ. Д. Изуткина

Оказывало ли свое действие назначенное лекарство? Конечно. Но в чем оно заключалось?

- Ради бога, доктор, скажите мне правду! - срывающимся голосом произнесла Паула. - Весь этот год я постоянно окружена какими-то намеками и двусмысленностями, и с меня хватит.

Перед тем, как ответить, Бернстайн приоткрыл дверь белого цвета. Сумерки отбрасывали тени на простыни, под которыми лежало неподвижное тело. Он взял за руку молодую женщину и увлек ее в выложенный плитками коридор.

- По всем признакам он находится в стадии медленного умирания, - доверительно сказал он. - Мы никогда не вводили вас в заблуждение, миссис Хиллз. Это не в правилах нашей медицинской этики. Я всегда считал вас женщиной, способной оставаться хладнокровной и здравомыслящей в самых безнадежных ситуациях.

- Я была здравомыслящей, - горько ответила Паула. Они остановились перед дверью рабочего кабинета Бернстайна. - Но вы пригласили меня поговорить об этом лекарстве...

- Это было необходимо. Синоплин не может быть прописан без согласия самого .больного, а так как ваш муж находится в состоянии комы в течение четырех суток...

Он открыл дверь, жестом приглашая ее зайти. Поколебавшись какое-то время, она вошла. Бернстайн занял место за своим столом, загроможденным разными бумагами, и ждал, пока она сядет лицом к нему. Его угрюмый взгляд сохранял напряженность. Он снял телефонную трубку, затем в задумчивости положил ее обратно, переложил несколько бумаге места на место и наконец сцепил пальцы рук.

- Синоплин - очень специфический препарат, - сказал он. Он еще не апробирован должным образом. Вы, наверное, слышали самые противоречивые мнения.

- Нет, - прошептала она. - Меня ведь не волновала подобная тема, а с момента трагедии с Энди меня вообще ничего не интересует.

- Во всяком случае, вы пока единственная клиентка, решившаяся неподобное лечение своего мужа. Как я вам уже говорил, это особенный препарат, но - учитывая состояние вашего супруга, он не причинит ему вреда.

- Но... сможет ли он хоть насколько-нибудь облегчить его участь?

- Да, - вздохнул Бернстайн. - Но в этом-то и заключается предмет противоречий, связанных с этим лекарством.

Он напевал веселый мотивчик, испытывая благостный душевный подъем, в то время какхолодная озерная вода лениво омывала пальцы его рук, и он медленно плыл, плыл под склоненными ивами. Руки Паулы осторожно гладили веки его закрытых глаз, и он чувствовал ее присутствие рядом. Потом он брал ее ладони и клал себе на грудь. Как бы окончательно скинув с себя оцепенение, широко открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что лодка была кроватью, вода - дождем, который барабанил в оконное стекло, и что плакучие ивы были ничем иным, как тенями, двигающимися по стене. Только руки Паулы были настоящими. Такими осязаемыми и нежными.

Он улыбался ей:

- Странно, в течение одной минуты я видел себя плывущим по озеру Фингер. Ты помнишь ту ночь, лодку, колыхающуюся на волнах? Я никогда не забуду твое платье, твое радостное выражение лица.

- Энди, - мягко сказала она, - Энди, ты знаешь, что было до твоего пробуждения?

Он почесал в затылке:

- Мне кажется, что мгновение назад здесь был врач. Он сказал что-нибудь обнадеживающее? После того, как меня несколько раз оперировали...

- Это было одно лекарство, Энди. Ты не помнишь совсем ничего? Они использовали это новое чудодейственное средство синоплин. Доктор Берстайн говорил тебе о нем, что надо попробовать это средство.

- О! Да, конечно, я припоминаю.

Без каких-либо усилий он сел в кровати, как будто проделывал это ежедневно. Взял сигарету с тумбочки и зажег ее. В течение некоторого времени он курил, о чем-то размышляя, затем вспомнил, что в течение восьми месяцев находился в неподвижном состоянии. Быстрыми, резкими движениями он ощупал свое тело.

- Боже милостивый, я был закован в "корсет", - сказал он ошеломленно. - И ничего больше нельзя было сделать?

- Корсет уже сняли, - сказала Паула со слезами на глазах. - Ох, Энди, его сняли. Он тебе больше не нужен. Ты выздоровел, полностью выздоровел. Это чудо!

- Чудо...

Она порывисто заключила его в объятия. Они не обнимались с тех пор, как он получил в катастрофе множественные переломы позвоночника. Тогда ему было 22 года.

Спустя три дня он покинул больницу. После многих месяцев, которые он провел в обществе тихих людей, всегда одетых в белое, город показался ему наполненным ужасным грохотом и треском, как будто здесь царствовал разноцветный карнавал. За всю жизнь Энди никогда еще не чувствовал себя так хорошо. Ему не терпелось испытать силу своих мышц. Он выслушал от Бернстайна все рекомендации и наставления относительно отдыха, но уже через неделю после выписки был на теннисном корте.

Энди всегда принадлежал к азартным игрокам, но недостаточная гибкость рук и плохая игра у сетки делали его прежде похожим на любителя, честно отрабатывающего свое время. Сейчас это был настоящий демон на корте. Ни один мяч не ускользал от его разящей ракетки. Он и сам был не в меньшей степени удивлен точностью своих подач и продуманной игрой с лета.

Паула, которая была чемпионкой своего колледжа в младшей группе, не смогла сдержать его натиска. Смеясь, она покинула корт и наблюдала, как он противостоял одному профессионалу. Энди выиграл подряд три сета с одинаковым счетом 6:0, 6:0, 6:0. Тогда он понял, что произошло нечто магическое, превышающее возможности медицины.

Возбужденные, как дети, они возвращались домой, наперебой обсуждая происходящее. До того трагического случая Энди служил в одной коммерческой фирме, где буквально умирал со скуки. Теперь он всерьез начал подумывать о карьере теннисного игрока.

Чтобы окончательно убедиться в том, что его волшебная игра не был иллюзией, на следующий же день они снова пришли в клуб. На этот раз против него выступал один из экс-чемпионов Кубка Дэвиса. Энди победил и, замирая от радости, понял, что все происходящее было реальностью.

В ту ночь, обнимая Паулу и гладя ее длинные каштановые волосы, он сказал:

- Нет, Паула, мы заблуждаемся. Этот образ жизни не для меня. Он не захватывает меня, как игра.

- Как игра? - переспросила она насмешливым тоном. Забавное суждение будущего чемпиона.

- Нет, я серьезно! У меня нет намерения оставаться на прежней работе. То, чем я занят, не удовлетворяет больше мои амбиции. В действительности, я мечтаю о том, чтобы вновь заняться живописью.

- Живописью? Но ты не занимался этим со времени учебы в колледже. Ты веришь, что мог бы начать это снова?

- Ты сама говорила, что я всегда умел отстаивать свои интересы. Меня больше привлекают иллюстрации для коммерческих изданий, нежели просто изображение кипящего котелка. А затем, когда мы рассчитаемся со всеми долгами, я бы хотел написать несколько вещей и для себя.

- Только не стань вторым Гогеном! Не покидай жену и семью ради таитянской идиллии.

- Какую семью?

Она молча отодвинулась он него, встала и пошла опорожнить поддувало камина. Когда она вернулась, его глаза блестели от огня и радости услышанного.

В сентябре родился Эндрю Хиллз-младший. Два года спустя маленькая Дениза заняла освободившееся место в колыбели. Примерно в то же время подпись Эндрю Хиллза появилась на обложках наиболее известных американских ежедневников, что особенно способствовало их популярности среди населения. Слава, которой он пользовался как чемпион любительского тенниса, увеличивала его престиж художника-оформителя.

Ко времени, когда Эндрю-младшему исполнилось три года, Эндрю-старший пережил свой наибольший художественный триумф. Это было связано не столько с оформительской деятельностью в "Сатердэй Ивнинг Пост", но, в первую очередь, с салонами музея Современного искусства. Его первая выставка произвела подлинный фурор и получила такой поток хвалебных отзывов, что "Нью-Йорк Таймс" пометила об этом статью на первой странице. В тот же вечер чета Хиллзов устроила у себя прием для лучших друзей. Провели шуточную церемонию сожжения обложек с его именем, пепел от которых аккуратно складывали в специальную урну, которую Паула раздобыла по этому случаю.