ВАНКУВЕР, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ, 1982

Понедельник, 18 октября, 5.00

В этом городе всегда льет дождь. Так и должно быть: за островами на западе лежит безбрежный океан, а на северо-востоке возвышаются зубчатые горные пики. Осенью небо здесь становится свинцово-серым, и морские бури приносят клубящиеся тучи, которые, распарывая брюхо о вершины гор, изливают на город такие же свинцово-серые струи.

Чтобы жить в этом городе, нужно полюбить дождь.

Женщина брела под утренним дождем, промочившим ее до костей. Она, спотыкаясь, шла по Пендер-стрит, что в китайском квартале, одной рукой держась за стены домов, а другую прижимая к животу. Ноги ее разбрызгивали воду в лужах, отражавших неоновый свет. Она была высокой и худой, эта женщина – длинноногая, черноволосая европейка лет двадцати. Распахивающееся на октябрьском холоде пальто открывало блузку с открытым воротом и синие джинсы в обтяжку. Промокшая ткань блузки плотно облегала соски. Ей было холодно, хотелось есть, и, что хуже всего, ей срочно требовалась доза.

Женщина направлялась к отелю "Лунный свет" и к Стене, где по традиции собирались хукеры[14] . Впереди уже показалась голубая реклама, еле видная за пеленой тумана.

На углу Пендер и Мейн женщина оступилась и упала на кромку тротуара. Раздался треск кости, и она задохнулась от острой боли, сковавшей судорогой ее тело. Ей показалось, что во все ее мышцы вгрызлись стаей жадные муравьи. Кое-как она села на тротуар, опустив голову, мокрые от дождя черные волосы налипли на ее высокий белый лоб. Она плакала.

«Джонни, вонючая сука! Ну помогите мне кто-нибудь, ну пожалуйста!»

Полиция отпустила ее всего двадцать минут назад. Они остановили ее прямо на улице прошлым вечером, часов в девять.

– Проверка, – сказали они. – Пойдем с нами.

Сперва она решила, что они охотятся на проституток. Но, конечно же, это был отдел по борьбе с наркотиками.

– Отвалите, – ответила она. – Я знаю свои права.

Один из копов заглянул ей в сумочку и криво улыбнулся.

– У тебя нет прав. Здесь тебе не Штаты.

Потом они нашли наркотики у нее в туфле. Обычно она клала их в пластиковую капсулу и носила во рту, чтобы проглотить в случае чего, но с такой работой это было невозможно. Как можно отсасывать у клиента с этой дрянью во рту?

Копы отволокли ее в участок на Мейн, сняли отпечатки, записали фамилию и отвели в камеру на четвертый этаж. За это время она вспотела, а потом началась ломка. В туфле лежала ее доза, и через пять минут она избавилась бы от улики.

Вскоре из носа у нее потекло, а пот полился градом, вымачивая ее и без того мокрую от дождя одежду. Ее бросало то в жар, то в холод, время от времени перед глазами вспыхивал ослепительный свет, будто невидимая дверь, распахиваясь, била ее по голове. Наконец она легла на голые нары – матраса не было – и сжалась в комок.

Ноги у нее дрожали, двигаться она не могла, да и не хотела. По краям комнаты ползали черные пятна.

Ей хотелось умереть.

Казалось, прошли месяцы, прежде чем полицейские отвели ее из камеры в комнату для допроса. По пути она обеими руками держалась за живот – ей казалось, что у нее вот-вот вывалятся внутренности. В квадратной комнате шириной десять футов стояли стол и два стула. Один из копов, молодой и мускулистый, занял позицию у двери; другой сел. Этот был намного старше, с желтой, как у мумии, кожей и черными усищами, похожий на шулера с Миссисипи конца прошлого века. Это он взял ее за руку и подтащил к столу.

– Смотрите, как вы себя истыкали! – он указал на рубец у сгиба локтя, где вена почти исчезла, спрятавшись куда-то в кость от беспрерывных уколов.

После этого черноусый вытряхнул на стол ее сумочку. Оттуда посыпались презервативы, помада, грязные трусы и бумажные салфетки. Он поместил среди всего этого вытащенную из ее туфли капсулу с наркотиками и завел свою песню:

– Закон позволяет, леди, вкатить вам семь лет за хранение наркотиков, а вы в такой форме, что вам и минуты кажутся годами. Решайте.

– Назад в камеру, – пояснил мускулистый, – или на все четыре стороны.

– Да, – подтвердил черноусый. – Вместе со всем, что лежит на столе. Повторяю: со всем. Только назови своего пушера[15] .

– И своего сутенера.

– Тогда мы сможем...

– ...всегда можно договориться...

– ...такая бедная больная девушка...

– ...а если не скажешь, то что нам остается? – черноусый пожал плечами, выставив ладони вперед, как делают французы.

Но она ничего не говорила. Наконец копам надоело с ней возиться, и в 4.30 утра они выписали ей бумагу и выставили на улицу.

"Джонни. Нужно найти Джонни, – думала она, – Джонни, умоляю тебя, дай мне дозу".

Сперва она пошла в комнатку, которую они снимали в дешевом клоповнике. Вывеска снаружи гласила: "Холодная и горячая вода в каждом номере. Приемлемые цены". Но Джонни там не было, и с ним исчез весь запас наркотиков.

У выхода ей преградил дорогу пьяный. У него было бледное вытянутое лицо и длинные желтые зубы, как у грызуна. Улыбаясь ей застывшей улыбкой, он отхлебнул из пузырька лосьон для бритья "Аква Вельва". Под ногами у него пузырилась лужа мочи, смешанной с дождем.

Она с отвращением протиснулась в дверь мимо него.

– П-поцелуй меня, – промямлил он, но она уже спешила вниз по Кэррел-стрит. Прикосновение к кирпичам дверного проема напомнило ей про Стену.

Светофоры на пересечении Пендер и Мейн горели красным, отражаясь в бесчисленных капельках тумана. Казалось, что на город льется кровавый дождь. Женщина оглянулась назад, на Пендер-стрит.

Китайский квартал в пять утра выглядел нереальным. Тайна, которой испокон веков запад окутывал Восток, казалась здесь почти осязаемой. Женщина глядела на фасады домов, разрисованные, как китайские маски. Окна их глядели на улицу мертвыми глазами. В одном из этих домов жил когда-то Сунь Ятсен[16] ; в другом собирались тайные общества, окруженные завесой тайны, плотной, как дым их опиумных фабрик. Под улицей, где она сидела, шли откуда-то куда-то давно забытые потайные ходы.