Площадь перед вокзалом большая, залита асфальтом. Посреди нее фонтан: мальчик держит в руках большую рыбу, а из ее раскрытого рта бьет в небо тугая струя воды. Вокруг фонтана опояска из цветов: огненные лопоухие канны, левкои, львиный зев и коврик из анютиных глазок.

Посовещавшись, ребята решили сначала устроиться с ночлегом, а потом уж заняться покупками. Но где улица Садовая, на которой живет отец Петра Петровича?

Ребята растерянно озирались: город большой, незнакомый. Впервые они в городе, все удивляет их. Домов выше двух этажей они никогда не видели, а тут горами высятся серые коробки в четыре, пять этажей. А машин тьма-тьмущая...

В конце площади из-за домов появились два желтых вагона, сверкнули на солнце стеклами. Из-под дуги вырвалась огненная вспышка, словно чиркнули спичкой.

- Смотри! Наверное, трамвай! - крикнул удивленный Гешка, и мальчики, размахивая портфелями, бросились прямиком через площадь, наперерез движению машин. Впереди бежал длинноногий, поджарый Гешка, за ним семенил толстый Юлька, а последним с неистовым лаем несся Гром. Он решил, что ребята затеяли с ним игру.

Резкий, заливистый свисток остановил их. Милиционер, помахивая полосатой палочкой, которую он держал за ременную петлю, подошел к ребятам и, дотронувшись ладонью до козырька, строго спросил:

- Граждане! Почему нарушаете правила уличного движения и переходите площадь в неустановленном месте?

"Граждане" испуганно огляделись. Они оказались одни перед стадом остановившихся машин. Шоферы открыли дверки и незлобно ворчали.

- Уньчанские мы... Впервые здесь! - пролепетал Юлий.

На его круглом лице с редкими веснушками был такой испуг, что милиционер улыбнулся и пошутил:

- Ну, раз уньчанские, то можно на первый раз и не штрафовать.

- Вот именно! - охотно согласился Юлька. Уж очень он боялся штрафов.

Милиционер перевел друзей через площадь. Обратив внимание на пса, он удивился:

- Что это за страшилище?

- Гром это... С нами, из Уньчи...

- Н-да! А намордник и поводок ему, ребята, надо купить. Обязательно.

- Скажите, а как нам найти улицу Садовую, дом тридцать один? вспомнил Геша.

- Садовая? - Милиционер задумался. - Садовая, говорите? Так, так... Садитесь на трамвай и поезжайте до остановки Подгорной, а затем вниз. Через два квартала будет Садовая. Запомните, остановка Подгорная.

Он опять откозырял и легкой, пружинящей походкой отошел от ребят.

Трамвай был полон, народу набилось словно спичек в коробке. Мальчики по незнанию забрались с передней площадки прицепного вагона, удивляясь, почему у одних дверей такая толкотня, а у других свободно. Прижались к стенке и портфелями загородили Грома. Он притих, словно понимал пребывание его в трамвае без намордника противопоказано.

Кондуктор, молоденькая девушка с кожаной сумкой, вручая билеты, ответила на Гешкин вопрос:

- Подгорная? Это не скоро. Через весь город ехать надо. Я объявлю. Граждане, кто еще не взял билеты?

Полная женщина, разморенная духотой вагона, неповоротливая, раздраженная, продвигаясь к двери, наступила собаке на хвост. Гром рванулся и залаял. Друзья с испугом переглянулись: высадят их из трамвая вместе с собакой.

Кондуктор резко повернулась и с подозрением посмотрела на ребят. Смышленый Геша тотчас нашелся - выпучил глаза и смешно, по-щенячьи, тявкнул. Пассажиры засмеялись, а девушка нахмурилась и с осуждением сказала:

- Такой большой и такой дурной!

Уньчане прижались к трамвайному окну. Перед ними вставал во всей своей красе новый уральский город. И то, что город сам по себе был хорош, и то, что впервые они в нем4 заставляло ребят замирать от удивления.

Трамвай ехал посреди улиц, полных движения. Колоннами, точно связанные невидимым канатом, шли друг за дружкой машины: юркие "газики", серые "минчане" с бодливым зубром на капоте, приземистые "ярославцы" с фигуркой медведя на радиаторе. Обгоняя грузовики, прошмыгивали стремительные "Волги", обтекаемые "Победы" и похожие на сундуки "Москвичи". По тротуарам тянулся нескончаемый поток людей, точно проходила демонстрация. Дома, расцвеченные вывесками, скверы, яркие от цветов, площади с сиротливо стоящими памятниками, сады с густой, непроглядной зеленью мелькали перед потрясенными путешественниками.

Потом домов не стало, за широкой площадью показались заводские корпуса: серые кубы из бетона и стекла. Даже из трамвая чувствовался пульс трудовой жизни завода, В сталелитейном цехе разливали металл, и огненные сполохи выбивались из цеховых ворот. В кузнечном отковывали какую-то большую деталь, и от ударов молота вздрагивали стекла в огромных оконных рамах. Поднялась к облакам гребенка высоченных труб. Из одной трубы тянулся дым - густой, черный, казалось, упругий; из соседней он вился молочным парком, а у крайней вытянулся рыжим-прерыжим хвостом лисы-огневки.

Заглядевшись на завод, друзья забыли про собаку. Воспользовавшись тем, что на площадке стало пусто, Гром выбрался из-за портфелей, отряхиваясь и взвизгивая запрыгал по вагону.

- Это еще что такое? - возмутилась кондукторша. - А ну, сходите!

Она надавила два раза кнопку звонка, и трамвай, заскрежетав тормозами, стал. Щелкнув, открылись двери, и друзья, не дожидаясь напоминания, выскочили из вагона. Трамвай поехал дальше.

- Навязался на нашу шею!.. Вот и страдай из-за тебя! - отчитывал Юлька Грома. - Был бы хоть видной собакой, такой, как у пограничников, а то страшилище...

И они, унылые, побрели вдоль трамвайных путей к остановке Подгорной.

Дом 31 по улице Садовой оказался совсем рядом с остановкой. Друзья не без труда нашли нужный подъезд и по широкой лестнице поднялись на второй этаж.

На двери, обитой черной клеенкой, выше железного ящика для писем и газет, был привинчен эмалированный аккуратный номерок.

- Здесь! - радостно вздохнул Геша.

Он передал Юльке свой портфель, ладонью пригладил взлохмаченные ветром волосы и нерешительно постучал. Никто не ответил. Тогда Гешка стал стучать решительнее.

- Звонок же есть! - с укором прошептал Юлька.

И верно, на косяке двери белела пуговка звонка. Досадуя на свою недогадливость, Гешка решительно нажал кнопку.

От такого оглушительного звонка, казалось, вздрогнул весь дом, а не только Юлька с Гешкой. Послышалось шарканье подошв, глухое покашливание, за дверью что-то звякнуло, и она открылась.

Перед мальчиками стоял высокий, сутулый старик с густыми усами, концы которых поседели, и казалось, что он их запачкал в муке. Лицо его, сухощавое и горбоносое, с плотно сжатыми губами, было строгим, и только большие глаза смотрели доброжелательно.

Заметив нерешительность ребят, старик улыбнулся, показав снежно-белые, явно вставные зубы:

- Слушаю вас, молодые люди!

- Нам нужен товарищ Голощапов, - сказал Гешка.

- Папа Петра Петровича... - как всегда, некстати, влез Юлий.

Старик улыбнулся:

- Я и есть Голощапов.

- Мы из Уньчи... Вот письмо вам.

- По командировочным удостоверениям приехали. И Гром с нами, - вставил опять Юлька.

- От Петра, значит. Ну что же, проходите, ребята, и Грома приглашайте.

Они прошли в высокую, просторную комнату. Старик поднял письмо перед окном, торопливо оторвал сразу появившуюся на конверте светлую каемку. Развернув хрустящий лист, он быстро читал, то и дело передвигая бумагу вверх.

- Мой дом - ваш дом! - доброжелательно сказал старик, складывая письмо по сгибам. - Располагайтесь, ребятки... Сейчас я чаёк вскипячу.

Через полчаса ребята сидели за столом и, перебивая друг друга, рассказывали старику про Уньчу, Петра Петровича, делились своими впечатлениями о красивом городе Осинниках. А Гром удобно устроился в передней.

Из двух дней, отведенных ребятам на командировку, первый они решили посвятить делу, то есть покупкам, второй - осмотру города. Но вышло наоборот.

Как только трамвай доставил ребят в центр, живой ритм городской жизни увлек их. Гром тоже радовался, вертел головой во все стороны.