Где взять секреты вечной красоты,

Селену Суйкину ты тут же осмотри:

Она прекрасна внешне и внутри!

Или:

Селена Семeновна, вам уже тридцать?

От смеха, ей-богу, хочу умориться!

Готов день и ночь от души повторять,

Что вам двадцать два - или, ну, двадцать пять!

И вот газета готова. Остаeтся неделя. Куринкин не может допустить, чтобы юбилей вылился в будничное служебное застолье в конце дня - наспех и кое-как. Он обходит всех сослуживцев и каждому вручает листок с коротким стихотворением или тостом. Стихотворения, опять же, написаны им самим, а тосты взяты из книги "Застольные шутки и тосты народов мира". Затем обговаривается, какие необходимо купить закуски и напитки, кто что принесeт с собой - и т.д. При этом Куринкин сохраняет непроницаемый вид, призывая и других к соблюдению конспирации. Но Селена Семeновна, конечно же, знает о сужающемся вокруг неe кольце любви и обожания, она совершенно дезорганизована, то и дело задумывается и густо пунцовеет.

И вот - день Юбиляра!

То есть это день Селены Семeновны, но и его день.

Он приходит на службу за час и вывешивает свою стенгазету. Сотрудники, появляющиеся один за другим, хихикают, хохочут, тычут пальцами, Куринкин стоит в стороне, скромно улыбаясь. Селена Семeновна, зная ритуал, появляется в этот день позже. Куринкин вручает ей тут же цветы и подарок, купленный на коллективные средства, а потом все опять собираются у стенгазеты, наперебой читают тексты, тычут пальцами в Венеру Милосскую и Черчилля, хохочут, а Селена Семeновна едва видит сквозь застилающие глаза слeзы, да ей, в сущности, и неважно, что там. Парадоксально то, что подобную стенгазету Куринкин вывешивал столько, сколько трудится бок о бок с Селеной Семeновной, то есть семнадцать лет - и не приедается! И если кому другому пятидесятидвухлетняя юбилярша не простила бы стихов насчeт возраста, то Куринкина награждает поцелуями, испачкав помадой всe его лицо.

Весь день коллектив в приподнятом, возбуждeнном состоянии. Обсуждают, начать ли празднество в пять часов или в четыре. Приходят к выводу, что надо закрыть к чeрту отдел после обеда! У человека раз в году день рождения бывает!

Начинается главное.

Право выступить первыми Куринкин предоставляет начальнику отдела, а потом кому-нибудь из женщин. Это тонкая дипломатия! Пусть собравшиеся два раза выпьют и закусят, они уже не будут чувствовать жгучей жажды и непреодолимого аппетита. Ибо следующим выступает сам Куринкин, а речь он произносит не менее получаса, заглядывая в конспектик, перемежая еe стихами, афоризмами и цитатами. Он описывает весь жизненный и служебный путь Селены Семeновны, она слушает, склоня голову и роняя капли на стол, поражаясь тому, сколько же ей в жизни пришлось пережить и испытать, и тому, как много она сделала на благо отдела и родины!

Если б все такими были,

То давно бы на земле

Мир и счастье наступили.

Так поздравим еe все!

завершает речь Куринкин и, обессилевший, садится.

Хор похвал раздаeтся вслед за этим в адрес Селены Семeновны. Она не выдерживает и бежит в туалет рыдать от счастья, что еe так любят, и от горя, что жизнь проходит, а потом умывается, чтобы вернуться сияющей королевой сидячего бала.

Но почему сидячего? Куринкин строго следит за регламентом. Вот отодвигаются два-три канцелярских стола и высвобождается место для танцев.

Потом, пока все ещe что-то соображают головами, Куринкин устраивает конкурсы, отгадывание загадок, игру в фанты, в которой самый лакомый приз поцеловать Селену Семeновну.

Но ближе к вечеру Куринкин всe же устаeт. К тому же, он понимает, что пришла пора той стихии, которую не усмиришь и не организуешь. Он сидит, красный и умилeнный, и принимает поздравления. Селена Семeновна обрыдала ему весь пиджак. Сослуживцы отбили все плечи, хваля и восторгаясь.

Куринкин почти не пьeт. Может, он и рад бы выпить, но кто тогда всe увидит, всe запомнит, кто будет рассказывать? - ибо для него праздник не кончится днeм юбилея.

Долго потом он рассказывает всем с добродушным смехом, как начальник отдела танцевал танец с саблями, используя столовые ножи, семь раз падая и семь раз вставая, как Мисхеева начало тошнить, и он побежал в туалет, но не донeс, тогда взял совок и веник и убрал, но, возвращаясь, опять не выдержал, опять взял совок и веник - и весь вечер так провeл; он рассказывает, как Рыляев просил руки замужней Светочки, обещая в случае отказа прыгнуть в окно, Светочка отказала, но он в окно не прыгнул; он рассказывает, как Василий Васильевич Гаренуха вдруг засел за телефон, стал звонить высоким чинам и анонимно обзывать их последними словами; он рассказывает, как молодой специалист Саша Протоколенко доказывал и показывал, что может спать на шкафу, а Лиза Войчик, кружась в своeм обтягивающем свитерочке, просила на взгляд определить, носит она бюстгальтер или не носит - и т.д.

Все смущeнно посмеиваются, поглядывают друг на друга. Через некоторое время эти рассказы начинают уже чуть надоедать, но тут Куринкин и сам умолкает: приближается очередной юбилей.

И если он так активен на службе, в казeнной обстановке, то легко представить, каких масштабов достигает его юбилярская деятельность в кругу семьи, среди друзей и знакомых. Даже меня, не признающего никаких праздников и юбилеев, включая собственный день рождения, пижонски толкующего о непрерывности времени и скрывающего этим своe неумение получать радость от людей, собравшихся в большом количестве, и дарить им радость, даже меня Куринкин не забывает поздравить. Он звонит с утра пораньше и читает по телефону:

Сказать я должен, Алексей,

Что ты краса планеты всей.

И без тебя бы, Лeха,

Скудна была б эпоха!

Я благодарю его, слегка досадуя, но не на него (мы с ним, собственно, встречались всего один раз в одной компании), а, скорее, на себя - за то, что не умею почувствовать хоть на минуту, хоть на секунду, что я "краса планеты всей", - а ведь это правда, применимая к любому человеку, не так ли?

...Пришли другие времена, пришeл другой начальник, учреждение стали трясти, переформировывать, отделы сокращать. Новый начальник объявил, что одну единицу в этом месяце приказано сократить, но в соответствии с духом перемен он не желает быть диктатором и предоставляет коллективу открыто и прямо избавиться от балласта, доставшегося нам от гнилого застойного времени, и назвать человека, наиболее подходящего под сокращение.

Все долго молчали, глядели на окна, стены и в потолок. И тут бывший молодой специалист, а ныне зрелый демагог и пустопорожник Саша Протоколенко вскочил и закричал, что хватит потакать бесталанным бездельникам, что настала пора оценивать людей не по возрасту или каким-то там ещe внеслужебным заслугам, а по таланту и энергии, давая дорогу молодым!

И все почему-то посмотрели на Куринкина.

- В самом деле! - буркнул Мисхеев, затаивший, оказывается, на Куринкина злобу за рассказ о тошноте и совке с веником.

- Да вы что! - воскликнула Селена Семeновна.

- У вас другое мнение? - спросил начальник.

Селена Семeновна вспомнила, что хоть зять еe и сидит в областном начальстве, но - крепко ли? - а она по возрасту уже пенсионерка.

- Почему другое?.. - сказала она.

- А какое?

- Личное, - прошептала Селена Семeновна.

- И какое оно, личное? - не давал сорваться с крючка начальник.

- Как у всех, - сказала Селена Семeновна и заплакала.

И Куринкина сократили.

Прошeл год. Второй. Третий. Пять лет прошло.

Никто не знал, что с Куринкиным, никто не решился позвонить ему или сходить к нему: совестно было.

Но обязательно, когда отмечается чей-то день рождения (традиция эта, попритихшая на время, опять возобновилась), отмечается причeм бездарно: все за час-полтора напиваются и объедаются под тосты: "Чтоб вам, ну, сами понимаете...", обязательно кто-то скажет: "Какой человек был! Как он нас любил!".