ГЛАВА 10

В тот вечер Рид присоединился ко мне на кухне, когда я готовила мексиканскую запеканку, помешивая говяжий фарш в сотейнике. С меня наконец-то сняли бандаж, и я смогла по-настоящему погрузиться в одно из своих любимых занятий — приготовление пищи.

— Уит называет тебя «Королевой запеканок», — сказал он, подходя ко мне.

Его тон был легким, и я была благодарна ему за это.

После нескольких напряженных встреч в начале месяца неловкость начала спадать, и казалось, что массажа плеча никогда и не было.

Стерто. Забыто.

Это было к лучшему.

Уитни сидела на веранде с бокалом вина и болтала с Тарой, потому что я вызвалась приготовить ужин. Это стало нашей рутиной. Я готовила ужин и брала на себя столько обязанностей по дому, сколько могла, а Уитни дарила мне свой дом и свое сердце.

Мне предстояло многое наверстать, если я хотела сравнять счет.

Взглянув на Рида, я быстро отвела глаза, заставляя себя не смотреть слишком долго. Слишком пристальные взгляды всегда приводили к напряженному зрительному контакту и медленному нарастанию предвкушения, которое было способно поглотить меня одним жадным глотком.

— Спасибо. Ты же знаешь, я люблю это.

— Странно, что ты еще ни разу не приготовила вареники.

Мои пальцы сжались вокруг деревянной ложки, а сердце забилось быстрее. Я притворилась бесстрастной.

— Ты помнишь это?

— Конечно. Твоя бабушка готовила их каждый сочельник.

Мои округлившиеся глаза метнулись к нему, и я чуть не выронила ложку.

Он помнил весь мой неловкий, бессвязный рассказ в набитом людьми супермаркете в тот холодный праздничный вечер, и осознание этого сделало что-то опасное с моим сердцем.

Проглотив комок в горле, я выдавила из себя странно прозвучавший смешок.

— Хорошая память.

Рид улыбнулся, запрыгивая на столешницу рядом со мной. На нем была футболка какой-то группы, такого же цвета, как и его темные волосы, которые отросли и почти касались воротника. Спереди был нарисован логотип, и я ухватилась за возможность сменить тему.

— Что это за группа? — Я кивнула на его грудь.

Он посмотрел вниз на логотип.

— «Screaming Trees».

— Я их не знаю.

— Они немного тяжелее, чем «Gin Blossoms», но тебе могут понравиться.

— В последнее время я подсела на «Toad the Wet Sprocket», — призналась я, посыпая мясное ассорти приправой для тако. — «All I Want» — моя любимая песня.

— У тебя много любимых песен. — Он улыбнулся, в его глазах снова мелькнуло чувство, из-за которого я отказывалась страдать.

В одной из их песен говорилось о том, что даже воздух знает, что нам не суждено быть вместе.

Я отказывалась мучиться и из-за этого.

— В последнее время ты какая-то тихая, — продолжал Рид, болтая ногами. Каблуки его ботинок при каждом движении ударялись о нижний шкаф. Тук, тук, тук. — Ты в порядке?

Я взглянула на него.

И совершила грубую ошибку, задержав глаза слишком долго.

То мелькнувшее чувство все еще было там, в его взгляде, прожигающем меня насквозь. Между нами возникло напряжение, которому некуда было деться. Я не была уверена, что он тоже это чувствует, но полагала, что это не имеет значения.

— Конечно, — тихо сказала я. — Просто я была занята в школе и...

Тук, тук, тук.

Я не знала, было ли это мое колотящееся сердце или стук его ботинок о шкафчик.

— И что? — осведомился он.

Тук, тук, тук.

От стука мой мозг превратился в кашу, и я позволила своему сердцу истечь кровью. К черту.

— И... это тяжело. Быть здесь. Полагаться во всем на чужую семью, потому что моей я не нужна. С этим тяжело смириться, — призналась я. — Жить действительно тяжело, Рид. Учиться в школе тяжело. Пытаться завести друзей — тяжело. Проживать каждый день со всеми этими шрамами и синяками чертовски тяжело. Через несколько месяцев я окончу школу, и я не представляю, чем заниматься в жизни. Мои оценки снижаются. Мои мечты висят на волоске. Куда я пойду? Как я буду выживать? А ты... — Задыхаясь, я захлопнула рот, прежде чем необратимые слова не хлынули, как вода. — Все просто... тяжело.

Он перестал качать ногами.

Но в ушах все еще стучало, и я поняла, что это все-таки мое сердце.

Я застыла, мгновенно пожалев о своем депрессивном монологе.

— Боже, прости меня. Я не хотела говорить все это. — Я начала яростно мешать говяжий фарш, борясь со слезами.

Рид опустил подбородок на грудь, его челюсть напряглась, а пальцы обхватили край столешницы, и он тяжело вздохнул.

— Расскажи мне о своих мечтах, — мягко сказал он.

Я покачала головой.

— Это не имеет значения.

— Это имеет значение. Похоже, тебе нужно с кем-то поговорить.

Я хотела поговорить с ним, но это была ужасная идея.

Проводить время наедине с Ридом, впуская его на свое кладбище призраков и сломанных костей, вынужденная при этом смотреть ему в глаза, которые будут преследовать меня до скончания веков?

Это больше походило на смертный приговор, как будто я сама окажусь погребенной на этом кладбище, когда все будет сказано и сделано.

Выключив плиту, я поднесла фарш к форме для запекания.

— Я не хочу взваливать на тебя все это. Как я уже говорила, я не твоя ответственность.

— Но это не значит, что мне все равно.

Я замялась, наклонила сотейник, и приготовленный фарш оказался в форме.

— Мы друзья?

— Я не знаю. — Он нахмурился, размышляя над этим термином. — Наверное.

Друзья.

Мне было восемнадцать, а ему почти тридцать пять.

Дружба казалась сомнительной, но я не возражала против этого ярлыка. В каком-то смысле это позволяло мне разговаривать с ним, проводить время вместе, не испытывая при этом ноющего чувства вины.

Медленно кивнув, я добавила к мясу слой измельченных чипсов из тортильи и потянулась за свеженатертым сыром.

— Я увлекалась фотографией в школе, — наконец сказала я ему. — У нашего директора в кабинете живет питомец. Нибблс. Это дружелюбная вислоухая крольчиха, немного полноватая и очень добродушная. — Я улыбнулась, вспомнив Нибблс и ощущение ее мягкого темно-серого меха. — Когда я была маленькой девочкой, к нам во двор попал раненый кролик. Он истекал кровью, и все, что я хотела сделать, — это позаботиться о нем.

Рид слушал, напряженно наблюдая за тем, как я выкладываю слои запеканки.

— И ты?

Мое сердце сжалось от пережитого горя, когда я вспомнила запах приготовленного кролика тем вечером. Жестокое послание от отца.

— Я пыталась, — сказала я, прижав ладонь к груди, чтобы ослабить душевную боль. — Отец застал меня, когда я пыталась ему помочь, весь пол его дорогого гаража был в крови. Он ударил меня ремнем десять раз. А потом приготовил из кролика ужин.

— Господи. — Лицо Рида стало суровым, что контрастировало с успокаивающим, умиротворяющим взглядом его глаз. Он спустился со стойки и приблизился ко мне, на долю секунды подняв руку, прежде чем осознать, как именно он собирался меня утешить. Поэтому он просто встал рядом, его плечо касалось моего, и этого было достаточно. — Мне жаль, Галлея.

То, как он произнес мое имя, было способно собрать воедино все мои разбитые кусочки, но я старалась этого не показывать.

— Как бы то ни было, — продолжила я, размазывая ложкой сметану и выкладывая на запеканку последний слой сыра. — Я фотографировала Нибблс для школьной газеты. Наш директор очень милый и разрешает мне выпускать ее из клетки во время обеда. Было бы здорово когда-нибудь зарабатывать на жизнь чем-то подобным. — Я пожала плечами и открыла дверцу духовки. — Но мне лучше не верить в то, что это действительно возможно.

— Так и будет, — сказал он.

— Сомневаюсь.

— Увидишь. В тебе горит огонь. Тебе просто нужно найти искру, чтобы разжечь его.

Я издала самоуничижительный вздох и поставила запеканку на решетку. Когда я закрыла дверцу, то повернулась к нему лицом и обнаружила, что взгляд его глаз стал еще светлее, превратившись в нечто почти игривое.

— Что?

— Мы можем заключить пари.

Я фыркнула.

— Нет.

— «Камень, ножницы, бумага». Если я выиграю, ты отправишься в погоню за своей мечтой — расправив крылья, устремив взгляд в небо, не оглядываясь назад. Если выиграешь ты... — Его лицо вытянулось. — Тогда, наверное, ты права.

Мои щеки вспыхнули, внутри все затрепетало, словно забились мои крошечные, ослабевшие крылышки.

— Хорошо.

— Хорошо.

Его улыбка вернулась, и наши руки заняли позицию.

На этот раз я не стала думать слишком много.

Раз, два...

Я показала «ножницы».

Рид показал «камень».

Мои глаза нашли его, они светились победой.

Он ударил кулаком по моим пальцам, сложенным как ножницы, затем пальцы разжались, и его рука накрыла мою маленькую ладошку. Прикосновение затянулось. Мы зависли, как всегда происходило с нашими взглядами, пока он водил большим пальцем вверх и вниз по моему указательному пальцу.

Я с трудом сглотнула, дыхание застряло у меня в горле. Я смотрела на наши соединенные руки и думала, почему судьба оказалась такой жестокой и нам пришлось расстаться. Его прикосновение было теплым, большой палец мозолистым, но нежным.

Все внутри меня превратилось в солнечный свет.

Огненный шар, пламя.

И тут хлопнула дверь на веранду, отрывая его от меня.

Рид отскочил назад, развернулся и провел рукой по волосам, прочищая горло. Уитни вошла в кухню с пустым бокалом для вина.

Ее глаза блестели от выпитого мерло, она широко улыбалась нам.

— Пахнет потрясающе, Галлея.

Я повернулась обратно к стойке и принялась за уборку.

— Спасибо. Теперь, когда у меня есть две руки, это намного легче, — ответила я, демонстрируя свою руку без бандажа.

Впрочем, это была ложь.

У меня не было двух рук.

Одной я вытирала с прилавка капли сметаны тряпкой для посуды...

А вторую все еще покалывало от воспоминаний о том, как он только что ее сжимал.

Наступил вечер, и я на цыпочках вышла на террасу после того, как Уитни и Тара ушли спать. Рид был снаружи и наблюдал за тем, как Божья коровка бегает кругами за брошенным ей резиновым мячиком, а гирлянды на веранде освещали его мягким желтым светом.