Чем грозила сырость, которую Марина теперь разводила передо мной?

Не слишком благородные угрызения "благородного корреспондента", у которого своя, в разрез с моей, игра? Или меня уже оплакивают?

- Все, - сказал я Марине и тронул её пальцы, лежавшие на колене. - С личным мы покончили. Пожалуйста, не капризничай... Мне нужна помощь.

- Ладно, извини... Итак, ты голый и в сугробе.

Я не убрал руки с её пальцев. Она перевернула ладонь и сжала мои.

- И ввалился с холода, - успел сказать я, прежде чем мы принялись целоваться.

Где она доставала в Таллинне парижско-японские духи "Иссии Мияки"? Щеки её были влажные. Слезы казались прохладными. Кажется, я дал волю рукам. Она мягко оттолкнулась.

- Ну, ты, Бонд, Джеймс Бонд...

Я вытянул из кармана платок и протянул ей. Она отвела его.

- Увы, мадам, я - не француз Дефорж, я - Дубровский...

Раскачивающаяся тень стальной авоськи с якорем-осьминогом возникла за стеклянной перегородкой антресоли. В ангаре внизу её второй муж орал на такелажников, перекрывая гул лебедки.

- Он работает на твою контору? - спросил я.

- Это существенно?

- Все существенно.

- Нет.

- Нет?

Она промолчала.

- Контрабанда цветных металлов - тоже нет? И контрабанда ювелирных изделий - нет? Сырых бриллиантов, золота, платины, никеля - опять нет? Наркотики - конечно же, совсем нет?

Я не вставил в список бочки с химической заразой. Только подумал о них. И правильно сделал, потому что услышал от Марины:

- Тюки он принимает в Калининграде.

А где же еще? Такой вопрос напрашивался. И вслед за ним следующий, который вытягивался автоматически: не гонять же "Икс-пять" по петровским каналам за подпольным товаром по варяжскому пути через Ладогу?

Вместо этого я сказал:

- Цепочка утягивается в море и перед пограничной зоной исчезает на глубине, скажем, двадцати-тридцати метров, чтобы вынырнуть в открытом море и опять поднырнуть под пограничную зону... скажем, шведскую, или норвежскую, или датскую, или, чуть дальше, голландскую... Я ведь знаю, Марина, как возят травы и порошочки. Каждый второй караван обозначен осведомителями и перехватывается на пороге цивилизованного мира. Транспортник "Икс-пять" обрывает слежку в море... Бедный, бедный цивилизованный мир...

- Ты не похож на охотника за контрабандой.

- Я и не охотник. Я вполне за вольное предпринимательство... Вот что. У Рауля определенно есть осведомители в департаменте полиции. Мне бы знать, не принимаются ли теперь какие-нибудь особенные меры безопасности в Таллинне? Скажем, вдруг люди Рауля узнали, что планируются рейды по притонам, обыски в сомнительных квартирах или, скажем, наращивается скрытое патрулирование. Словом, полиция отчего-то проснулась. Что-нибудь в этом роде...

- Он поддерживает контакты в управлении береговой охраны. Полиция его не интересует. Только здесь, в Лохусалу, местный констебль, которому отстегивается автоматически...

- Скажите пожалуйста! Поддерживает контакты, а не сует бабки подонкам, не пьянствует с ними по саунам с девками и все такое прочее! Поддерживает контакты! - сказал я, передразнивая её интонацию.

- Да уж не ревнует ли пожилой месье?

Что-то в её голосе переменилось. Слышался оттенок тревоги.

- В Таллинн приезжает группа из Москвы, она будет работать под прикрытием, - сказал я. - Русские предупреждены, что здесь, или в Пярну, или в Риге готовится покушение на генерала Бахметьева. Узнать бы консультировались ли москвичи с местными? Знают ли местные, что крупный предприниматель и кандидат в российские губернаторы подвергается опасности, и если знают, то понимают ли, насколько рискуют, проморгав заказное убийство...

- Заказали тебе?

Она уставилась на меня.

- Мне.

Марина подошла к стеклянной перегородке. Помахала кому-то ладонью, наверное, Раулю, вниз, в ангар. Улыбка, спешно и нарочито натянутая, ещё угасала, когда она отвернулась от окна. Чеканя слова, сказала:

- Значит, Москва хочет спланировать убийство, исключающее провал. Репутация качества твоей работы - это твоя репутация. Они считают, что ты можешь все. И к тому же ты - всегда ничей. Так и сейчас, верно? Лучший и только по найму, верно?

Я не стал скромничать, слегка развел руки.

- Вот видишь... Формально, выходит, тебя на этом свете нет. Ты вне правового поля. Москва желает спланировать контрмеры и, судя по всему, будет принимать их по всем доступным здесь направлениям. Ее собственная группа со своей работой. Ты - со своей. Подключат и местную полицию безопасности, я уверена. Может быть, она уже подключается. Подключатся, конечно же, и рижане, поскольку беда может прийти на их территории. А дальше - больше. Встрепенутся шведы и англичане, потому что они натаскивают эстонцев. И немцы, потому что эти натаскивают рижан... Я поговорю с Раулем о том, что тебя интересует.

- Тебе не кажется, что меня подставляют?

Она наморщила лоб.

- Когда спланируешь покушение, тебе затем, возможно, поручат спланировать и его предотвращение. Но, в отличие от первой части твоей работы, об этой второй никто, скорее всего, никогда не узнает... В том числе и специальная группа москвичей, поскольку - так полагается - ты и твой оператор присланы отдельно и независимо от них. Кто знает, может, даже в пику. Это общий стандарт. Взявшись за подготовку покушения, ты превращаешься в опасное привидение. А отлов призрака начнут все. Если о подготовке покушения знает московская контора, она оповестила об этом местную. И так далее. В конце концов, ты станешь этим материализовавшимся привидением для всех. Для москвичей, эстонцев, латышей, англичан, шведов и немцев... И если ты окажешься со своим планом на их пути, а рано или поздно окажешься, они сметут тебя, не запрашивая разъяснений у твоего оператора. Все твое прошлое говорит о том, что ты злоумышленник... И когда выяснится, что тебя, Шемякина, наконец-то не стало на этом свете, все вздохнут с нескрываемым облегчением.

- Отчего же, позвольте спросить?

- А ты не знаешь?

- Нет.

- Нет? Ух... Ты же алексеевский выкормыш! Наивный, как и все алексеевские выкормыши старших выпусков. Ваше предназначение - быть маврами! Сделал дело, хоть мокрое и кто бы его ни заказал, лишь бы платили, и - убирайся! Желательно прямиком в свою православную преисподнюю... Вас гоняли гестапо, абвер, эн-ка-вэ-дэ, гоняют интелидженс сервис, це-эр-у, фэ-бэ-эр и эти... эф-эс-бэ! Вы недостойно тулитесь по частным сыскным конторам, подрабатываете сомнительной практикой в ожидании пришествия некоей Третьей России. Не было, нет и не будет такой страны!

Шум в ангаре затих. Рауль, топая бутсами, прогрохотал по трапу, рывком распахнул дверь на антресоль и, сбросив на ходу рабочий матросский бушлат, хлопнулся в кресло. Кисти рук у него были длинные, на фалангах пальцев, как у боксеров, вздутости. С тщанием наколотый якорек со звездой и надписью КБФ по ленте, обматывающей силуэт подводной лодки, украшал левую ладонь.

- Служили на краснознаменном балтийском? И по нынешней специальности? - спросил я, кивнув на символ.

- Дважды краснознаменном... Действительно.

- Чаю хочешь? - спросила его Марина.

- Не знаю, наверное - нет... Всех расставил по местам , пусть горбатятся, с меня хватит на сегодня... Покрепче бы чего... Насладились воспоминаниями, месье и мадам французы? Как насчет поужинать, скажем, завтра послезавтра у нас дома в Пирита? Действительно?

- Завтра, - сказала Марина, взглянув на Рауля. - Лучше завтра.

- Отлично, заметано, действительно, - сказал я. - Было бы великолепно!

В конце пирса, взглянув в последний раз на фотографию, приклеенную поверх тахометра, я попросил высадить меня из кремового джипа "Рэнглер".

На войне в джунглях я понял, что в природе цвета и оттенки всему придает ветер, а не солнечный свет. Смятая шквалом опушка становится серой. И патруль, обвешанный ветками, выряженный в зеленый камуфляж, вдруг выставляется как на расстрел. Еще контрастнее ветер перекрашивает реки. А море?