Глава пятая

Энцо

— Все это чушь. Ты пытаешься напугать меня. Оттолкнуть меня. — Карамельно-карие глаза Марии блестели от эмоций, она толкала меня в грудь, но я не отступал.

Я схватил ее за запястья, облизал губы и приготовился сказать ей те страшные слова, которые она должна была услышать.

— Если Томас причинит тебе вред, ты же не думаешь, что я поступлю с ним так же, как с человеком, убившим мою сестру?

И нет, я не перерезал его тормоза. Я вырезал его гребаное сердце.

Переплетя ее пальцы со своими, я опустил наши руки, держа их по бокам.

— Проблема в том, что я не хотел бы ничего больше, чем сломать все кости в теле этого мужчины только за то, что он дышит одним воздухом с тобой. — Я наклонился к ней, не сводя с нее глаз. — Но...

— Он отец Киары, и ты не сделаешь этого. Ты знаешь, что если ты причинишь ему боль, то в конечном счете это повредит и ей. Кроме того, ты не монстр, Энцо.

Я был монстром. И я действительно покончил бы с ним, если бы он когда-нибудь причинил вред Марии или Киаре. Я был близок к тому, чтобы выдавить из него жизнь сегодня утром.

Мария решительно покачала головой, словно не соглашаясь с моими невысказанными мыслями; затем она вырвала свои руки из моей хватки и смахнула с лица беспорядочные пряди волос.

Как, черт возьми, она не ушла от меня после того, что узнала? Я дал ей проблеск правды, позволил заглянуть в темноту внутри меня, а она все еще стояла передо мной.

— Я бы хотела, чтобы ты перестал пытаться возводить между нами стену. — Из ее прекрасных уст вырвался тихий вздох. — Просто признай это — ты боишься что-то почувствовать ко мне.

— Я уже что-то чувствую, Tesoro (ит. — сокровище), — поделился я, хотя не должен был этого делать.

— Tesoro?

Tesoro — мое прозвище для нее. И до сих пор я называл ее так только мысленно. Не в буквальном смысле, но она была драгоценной. Редкой. Кем-то, кого я всегда ценил, и...

— Сокровище, — сказал я, закончив свои мысли вслух. Я положил руки на бедра, склонил голову и, прежде чем она успела ответить, грубо добавил: — Ты хоть представляешь, как я близок к тому, чтобы утащить твою задницу в спальню и трахнуть тебя так жестко, что ты захочешь воззвать к Богу, чтобы он спас тебя от меня, il diavolo (ит. — дьявол)? — Я поднял на нее глаза, злясь на себя за то, что рассказал больше, за то, что дал ей надежду всего через несколько минут после того, как она узнала, что я убийца.

Она провела пальцами по своим губам, ее щеки покраснели. И тут моя маленькая шаровая молния сказала ровным голосом:

— Дьявол не спит на полу рядом с детской кроваткой, и он позволяет себе взять то, что он хочет, не так ли? — Ее рука легла мне на грудь, и я опустил глаза навстречу ее прикосновению. — Так что, как я уже сказала, я считаю это чушью.

Мое дыхание участилось, кровь устремилась к югу, и все, что я хотел сделать прямо сейчас, — это взять эту женщину и сделать ее своей во всех возможных смыслах.

Я продолжал молчать, и она сказала более мягким тоном:

— Ты мог взять меня шесть лет назад и мог сделать это вчера вечером. То, что ты до сих пор этого не сделал, только твое решение. Так что злись на себя, ни на кого больше.

— Поверь мне, я ненавижу себя за нас обоих, а потом еще и еще, — огрызнулся я; затем мы оба повернулись на звук плача Киары, и я удивился, что она не проснулась раньше, когда Томас был здесь.

Плечи Марии опустились, и она убрала руку с моей груди.

— Я должна подготовить ее к поездке с Томасом. После этого утра, если я не сделаю то, что он хочет, он сделает мою жизнь невыносимой. Я не хочу, чтобы он пытался изменить соглашение об опеке или снова потащил меня в суд.

— Я никогда не позволю этому случиться, — напомнил я ей, чем заслужил суровый взгляд. — Не убивая его, — неохотно добавил я на случай, если возникнут сомнения. — Если только...

— Он не причинит мне боль, — закончила она за меня, и на ее лице появилось грустное выражение, которое меня покоробило. — Он не сделает этого, просто для ясности. Томас был обманщиком и паршивым мужем, но не более того. Из-за Киары он останется в моей жизни, и тебе нужно научиться принимать это, если ты хочешь остаться в ней тоже. — Она повернулась в сторону, собираясь подойти к Киаре. — И, Энцо? Мы еще не закончили говорить об этом.

Как только она скрылась из виду, я испустил тяжелый вздох и надел ботинки. Надел бейсболку и пошел домой, решив, что ей нужно побыть наедине с дочерью. К тому же ей нужно было обдумать наш разговор. Или это была ссора? Черт, я не знал, как это назвать, но чувствовал себя ужасно. Мысль о том, что я могу потерять их обеих, заставляла меня чувствовать пустоту.

Оказавшись в своей спальне, я открыл верхний ящик комода в поисках маленькой черной бархатной коробочки, которую я там прятал. Открыв ее, я достал цепочку с четками, к которым не прикасался с тех пор, как два года назад оставил свою жизнь в Нью-Йорке. Это были четки Бьянки. Она была набожной католичкой, как и наша мама. Она редко пропускала мессу, разве что из-за работы.

Сжав в руке ожерелье, я опустил взгляд на четки из бисера, вытатуированные на предплечье. Инициалы Бьянки были написаны под крестом, и воспоминания из прошлого пронеслись в моей голове. Я едва не упал на колени, так как боль лишила меня дыхания.

Только сообщение от брата вывело меня из того состояния, в которое я погрузился, я убрал четки на место и прочитал сообщение.

Алессандро: Как прошла ночь?

Я опустился на кровать, на мгновение перевел взгляд на зеркало над комодом и увидел свои усталые глаза. Как Мария справлялась в течение дня, просыпаясь столько раз посреди ночи, чтобы уложить Киару спать? Я был измотан одной ночью.

Я: Почему ты так рано встал? Я думал, ты приходишь в офис после девяти.

Алессандро: Уклоняешься от ответа, понятно.

Я: Все прошло не так, как ожидалось.

Алессандро: Потому что ты кого-то убил или не убил?

Я: Я играл роль няньки, пока она ходила на свидание. Потом она вернулась домой, и я...

Я не был уверен в том, насколько много мне хочется рассказывать, особенно по СМС. Брат, видимо, прочитал мои мысли, потому что через секунду зазвонил телефон, и он перевел нас в режим FaceTime.

— Ты на лестнице⁵? — Это вызвало у меня неожиданный смех.

— Это хорошая кардиотренировка.

— Что, секс с двумя женщинами прошлой ночью оказался для тебя недостаточным кардио? — Я уставился на него, на его белую футболку и волосы, пропитанные потом. Из всех нас, детей Коста, у Алессандро был самый светлый цвет лица, светло-каштановые волосы и серебристо-серые глаза. Эти черты, за которые дети дразнили его в детстве, сейчас привлекали к нему женщин. Ну, и по другим причинам.

— Не, ты же знаешь, как это бывает. Секс не снимает зуд. Не после той жизни, которой мы жили.

— А подъем по лестнице — да? — Я не мог не улыбнуться, по крайней мере, он улучшил мое настроение.

— Заставляет мое сердце биться, вот и все. — Мой брат остановил тренажер и протер лицо полотенцем. У него был свой личный тренажерный зал в пентхаусе в Нью-Йорке, поэтому не было риска, что кто-то подслушает наш разговор. — Но ничто не может заменить...

— Это полное дерьмо, ты же знаешь, да? — Я прервал его. — Мы не должны тосковать по той жизни.

— То, что ты говоришь «мы», повергло меня в шок, брат. Я думал, что в Нью-Йорке не осталось ничего, по чему ты скучаешь. — Он сделал несколько глубоких глотков, чтобы осушить свою бутылку с водой. — Ну, кроме нас. Я имею в виду, что ты скучаешь по нам, верно?

Я закатил глаза.

— Конечно, я скучаю по вам. Но то, что я здесь и живу нормальной, так называемой здоровой жизнью, делает маму и Иззи счастливыми.

— Ты мамин малыш. Ее любимый. Она никогда не настаивала на том, чтобы я уехал из города и начал новую жизнь.

— Да пошел ты, — поддразнил я. — Маме просто было жаль меня.

— Мы все потеряли сестру, не только ты, — ответил Алессандро, и да, конечно, я это знал, но для меня это было как-то по-другому, я не мог этого объяснить. Полагаю, это было связано с тем, что мы были близнецами.

— В любом случае, — сказал он, понимая, что нам обоим нужно сменить тему, пока наше настроение не испортилось. — Расскажи мне о том, как ты играешь роль миссис Даутфайр.

Я встал, подошел к окну и открыл жалюзи, чтобы утреннее солнце залило комнату естественным светом.

— Потому что, похоже, это тебе нужно заняться сексом, брат.

— Да ну? А бессмысленный секс, как я вижу, творит чудеса в налаживании твоей жизни, — проворчал я в ответ, не отрывая глаз от окна.

Алессандро подождал, пока я снова посмотрю в камеру, и ответил:

— Я уверен, что для тебя это не будет бессмысленным.

Да, в этом он был прав.

— Так скажи мне. Парень, с которым она встречалась, еще жив? Нужна помощь, чтобы позаботиться о нем? Я могу отказаться от встречи с Константином и приехать помочь, если тебе это нужно.

Мой брат действительно скучал по охоте, да? И я тоже. Просто не хотел признаваться в этом, и уж точно не ему в этом разговоре.

— Так что? — спросил он, когда я все еще не ответил.

Я вспомнил, как вчера вечером наводил справки об этом парне Марии, и этот человек оказался скучным, но безопасным.

— Он больше не представляет угрозы, но только потому, что она не заинтересовалась им.

— Потому что она хочет тебя. А ты хочешь ее.

Я отвернулся от окна, вспоминая свой разговор с Марией до и после неожиданного приезда Томаса.

— Даже если я все ей расскажу, я все равно в какой-то момент сорвусь. Я не знаю, как быть тем, кто ей нужен, — признался я. — И я не хочу причинять ей боль. К тому же, кто скажет, что я ей вообще нужен теперь, когда она знает, что я убийца?

— Прежде всего, — начал Алессандро, нахмурив брови, — под «рассказать ей все» ты имеешь в виду действительно все? — Я только кивнул, и он продолжил. — И потом ты никогда не причинишь ей вреда. В этом нет никаких сомнений.

— Не физически. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. То, что ты ведешь себя так, будто у тебя нет сердца, не означает...

— Извини, парень. Константин звонит. Я должен ответить.