Мы допили вино и пошли в "Дельфин", где спиртное было дешевле, и звучала рок-музыка пятидесятых, которую мы любили слушать. Это заведение закрывалось самым последним в городе, и было лучшим местом, где можно было найти женщину, так как только там была танцплощадка. Мы прошли мимо "воронка", увидели, что внутри находятся французы и, похоже, копы устроили им серьезную взбучку. Лицо здоровяка было суровым и презрительным, а другой паренек плакал.

Смотреть на это было неприятно, поэтому мы быстро прошли мимо.

Внутри "Дельфина" французы серьезно выпивали. Мы посидели с друзьями и немного поговорили. Тем временем мы наблюдали за французами. Все наблюдали. Нельзя сказать, что они вызывали много сочувствия, но они прошли через адский цирк от рук греческой полиции, и это вызывало уважение. Яннис, бармен, поставил на их столик бутылку красного вина и сказал, что это за счет заведения.

— Все должны быть друзьями, — сказал он.

— Яннис — сумасшедший, — сказал Томми. — Он раздает бесплатную выпивку шайке воров.

— Ты не можешь утверждать, что они воры, Том, — сказал я. — Воры снаружи, в "воронке".

— Конечно, могу. Посмотри на них. Они все выглядят ужасно виноватыми.

Он был прав. В той или иной степени все они выглядели виноватыми. Приятно было видеть, что той девушки среди них не было.

Мне не нравилось наблюдать за ними.

— Это предложение мира, — сказал я.

— Он — сумасшедший. Наверное, просто надеется, что у него получится с одной из женщин.

— Возможно. Но в таком случае, может, он не такой уж и сумасшедший.

— Наверное. Хотя это довольно плохие люди.

— Ты так думаешь?

— О да, конечно. Очень плохие, просто отвратительные.

А потом снова появилась эта улыбка.

— Ничего хорошего не жди от лягушатника, — сказал он.

Я имею в виду, что он сказал это громко.

Думаю, что я был слегка пьян и медленно реагировал на его поступок, потому что, пока я все еще смеялся, кто-то перегнулся через стол и ударил Томми кулаком в лицо. Потом все прояснилось, хотя бы потому, что их было трое, двое на Томми и один на меня, и мы внезапно оказались очень заняты.

Напавший на меня не был здоровяком. Он был маленьким, жилистым и ужасно разозленным, настолько разозленным, что с ним было легко. Он замахнулся один раз, широко и высоко. Я крепко вцепился в него и дал ему по почкам. Он завопил и упал. Потом я повернулся к Томми.

Они оба были на нем, но у него все было в порядке. Они совершили ошибку, схватившись с ним вместо того, чтобы отступить и ударить, и это было к лучшему. У Томми были большие руки и кисти, и одному мужчине было очень больно, когда рука Томми обнимала его за шею, в то время как другой держал Томми в таком же захвате сзади. Но его хватка не работала. У этого человека не было такой силы как у Томми,

Томми нанес первому мужчине удар, позволил ему упасть, а затем повернулся в руках другого мужчины, и какое-то время они стояли как любовники, пока Томми не разорвал захват француза, сделал шаг назад и нанес тому быстрый удар правой в нос. Нос треснул, и кровь потекла по всему рту и подбородку. Мужчина осел на стул и запрокинул голову, чтобы остановить кровотечение, и все было кончено.

Если не считать воплей Янниса.

Если не считать полицейских свистков снаружи.

Ничего не оставалось, кроме как сбежать.

— Ты — тупой сукин сын, — сказал я. — Знаешь, что у меня в руках?

— Что?

— Фунт кокса.

Мы побежали. Было поздно, и улицы за "Дельфином" были пусты. Я не слышал копов позади, но не хотел ничего предполагать. Может, виноваты французы, а, может, и нет. Не было смысла рисковать. Мы бежали ровно и тихо. Довольно скоро мы увидели впереди Минос.

— Думаю, мы оторвались, — сказал я. — Давай пройдем остаток пути пешком. Не хочу беспокоить соседей.

— Ладно.

Греки — люди бережливые. В безлунную ночь греческая проселочная дорога — одно из самых темных и пустынных мест, которое только можно представить. Но по греческим меркам наш хозяин был очень богатым человеком, и у него всю ночь горел фонарь. Он висел на дереве перед отелем. Под деревом кто-то был. Кто-то просто стоял там, не двигаясь. Мы напрягли зрение. А потом увидели. Что-то подсказывало мне, что это не полиция. Не может быть, чтобы нам так не повезло. Мы продолжали идти.

Это была девушка — француженка. Я испытал огромное облегчение. Я поздоровался и, услышав ее голос, снова испытал то странное чувство, это был тот самый безучастный голос, который я помнил. Она говорила только со мной, как будто Томми там вообще не было. Я не мог решить, что с ней делать.

— Можно мне войти? — спросила она. — Могу я войти с вами?

Я посмотрел на Томми.

— Конечно, — сказал я.

— У вас какие-то проблемы? — просил ее Томми.

— Нет, — ответила она. — Никаких проблем.

Мы вошли внутрь. У нас с Томми были смежные комнаты, поэтому мы пожелали друг другу спокойной ночи, как будто в "Дельфине" вообще ничего не произошло, и Томми пошел в свою комнату, а я пошел в свою с этой странной француженкой, и это, вероятно, была одна из самых странных ночей в моей жизни.

— Ты искала меня? — спросил я.

— Да.

— И как нашла?

Она пожала плечами.

— Ты здесь уже несколько недель. Тебя знают.

Ее голос был по-прежнему безучастным, его невозможно было понять. Но теперь мне показалось, что она солгала Томми, сказав, что у нее нет никаких проблем.

— У тебя неприятности?

— Нет.

— Это правда? — спросил я.

— Разумеется.

Она села на мою кровать. Провела указательным пальцем по чистым льняным простыням.

— Ты ведь обратил на меня внимание, так ведь? — спросила она.

— О да, обратил.

— Хочешь переспать со мной?

Почему именно сейчас? — должен был спросить я, но она посмотрела на меня, и впервые с того дня на пляже я увидел ее глаза вблизи, большие глаза, красивые и открытые, не похожие на ее уклончивые жесты или отстраненный безразличный голос.

Поэтому я сказал ей правду.

— Да, хочу.

Глаза снова опустились. Улыбки не было. Она сняла тонкую блузку через голову, так что ее грудь оказалась обнаженной, медленно встала и стянула свободные джинсы, которые были поношенными и потертыми на вид, и под ними она тоже была голой. Ее тело было чудесным в свете лампы.

— Идем, — сказала она.

Просто легкое движение рукой.

Я подошел к ней и увидел, что у нее на шее тонкая золотая цепочка, а с цепочки свисает камень в красивой оправе. Я мало разбирался в камнях, но мне показалось, что это хороший камень, как и оправа, и на мгновение я понял, я просто знал, что она воровка, не только мальчики в фургоне, но и она тоже. А потом это мгновение прошло, и я потерялся в ней.

Только на следующее утро я вспомнил об этой вспышке интуиции.

Но к тому времени она уже ушла. А мой чемодан был открыт, и кокс тоже исчез.

За завтраком, глядя на гавань, я рассказал об этом Томми.

— Ну, Бен, — сказал он, — у тебя был дорогой отпуск.

— Думаешь, я не смогу ее найти?

— Нет. Не сможешь. Она уже давно исчезла. Забудь об этом, Бен. Забудь.

— Тогда это был чересчур дорогой отпуск.

— Не унывай. Могло быть и хуже. Из-за меня тебя могли убить, помнишь? Несколько раз.

— Томми, у меня есть кредиторы. Я еще не выехал из Греции. Меня все еще могут убить.

— Не будь смешным.

— Прошу прощения?

— Мы ведь друзья, верно? — oн отхлебнул густой греческий кофе. — Послушай, — сказал он. — Предлагаю отправиться на рыбалку. Сегодня утром я разговаривал с человеком, у которого есть маленькая лодка. Она не очень шикарная, но мы можем купить ее дешево.

— Господи, Томми.

С того места, где мы сидели, было видно, как вода плещется о сваи.

— Ну, не знаю. По-моему, все это выглядит довольно опасным. Слишком опасным, я бы сказал. Насколько хороша эта лодка?

Томми только улыбнулся.

Большая часть этой истории также нашла свое отражение в романе "SHE WAKES".

Интересно отметить, что в этом рассказе вообще нет секса, если не считать небольшого разглядывания на нудистском пляже и короткой бесконтактной сцены в конце. То, что он вообще появился в малотиражном мужском журнале, говорит о том, как сильно все изменилось с тех пор.

Очень жаль.