Глава 25

Элоиза

Сейчас обеденное время, и я иду в класс Айзека за своим учебником по истории.

Я не могу дождаться, когда увижу его... нет.

Вчерашний день был настоящей пыткой, это было так неловко. Я не могла перестать представлять его обнаженным. Я едва сдержалась, чтобы не встать на четвереньки и не умолять его вернуться ко мне.

Я старалась оставаться сильной. Старалась чем-то себя занять, но это не помогло мне выбросить его из головы.

Я вскрикиваю, когда кто-то хватает меня за руку и втаскивает в класс. Я сразу замечаю, что жалюзи на окнах закрыты.

— Мне нужно с тобой поговорить, — говорит Айзек, его глаза безумны.

— Хорошо. — Интересно, что его так взбудоражило? Он выглядит так, будто вообще не спал. — Ты стирал одежду?

— Нет. — Он качает головой. — То есть, да, но...

— Серьезно, на тебе странные носки.

Он хватает меня за плечи, его зрачки становятся совсем маленькими, и на секунду я думаю, что он под кайфом, но потом мысленно отшучиваюсь. Айзек не употребляет наркотики; насколько мне известно, он их презирает.

— Ты можешь, пожалуйста, выслушать меня?

Хорошо, он серьезен. Мне нужно сосредоточиться.

— Что случилось?

— Диплок.

— Мой учитель английского?

— Да. — Он закатывает глаза, прежде чем снова посмотреть на меня, его теплые руки все еще сжимают мои плечи. — Он спит с Шеннон.

Оу.

— Ладно? — Я не совсем понимаю, зачем он мне это говорит. — И что?

— Мне нужно, чтобы ты рассказала моему отцу. — Он, наконец, отпускает мои плечи и делает шаг назад, а я изумленно смотрю на него.

— Я? Какого фига я должна это делать?

— Из твоих уст это будет выглядеть лучше.

Я отказываюсь от своих прежних мыслей о том, что он презирает наркотики. Я почти уверена, что он под кайфом.

— И откуда ты знаешь, что они спят друг с другом?

— Я видел их в кладовке, когда пошел брать для тебя тот учебник. — Он морщится. — Напомни мне взять его для тебя позже.

— Айзек, — хнычу я, сильно хмурясь. — Он мне нужен. Твое эссе нужно сдать завтра.

— Я отложу его до понедельника.

— Правда? Ура.

Он рычит и щелкает меня по подбородку.

— Ты можешь сосредоточиться? Пожалуйста?

— Я не собираюсь вмешиваться. Это не мое дело. — Я поднимаю руки, защищаясь, когда его лицо темнеет от злости. — Что? Это не мое дело! Я буду такой лицемеркой. — Мой голос понижается. — То, что мы делали...

— Отличается от этого.

Закатываю глаза.

— И чем именно это отличается?

— Просто отличается! — Я могу видеть, что он начинается сердиться на меня, но я остаюсь при своем мнении.

— Никто другой так не посчитает. Просто оставь это, Айзек. — Я собираюсь повернуться, но он хватает меня за бицепс и удерживает лицом к себе.

— Я не могу это оставить. Он использует ее.

Вздох.

— Использовал ли ты меня? — Он сердито смотрит меня из-за этих слов, явно возмущенный тем, что я вообще спрашиваю такое, но я всего лишь пытаюсь доказать свою точку зрения. — Вот именно, так почему же ты так о нем думаешь? Разве он не твой друг или что-то в этом роде?

— Он женат.

Да, то, что он поступает так со своей женой — ужасно, но я все равно не понимаю, почему я должна в это вмешиваться.

— Как думаешь, у скольких женатых мужчин бывают любовницы? Знаю, это ужасно, но это не наше гребаное дело. Просто оставь их в покое.

— Но он использует ее, Элли! Разве тебя это не волнует?

— Я могу доказать, что он использует ее, не больше, чем ты.

— Пожалуйста, просто пойди и расскажи моему отцу. Поговори с ним, скажи, что Шеннон доверилась тебе. Может быть, он поймает их с поличным.

— Нет. — Я высвобождаю руку. — Я не буду никому ничего говорить.

— Ты трусиха.

— Нет, я просто даю им тот же шанс, который, я надеюсь, кто-нибудь дал бы нам. Кроме того, твой отец сейчас не выдержит такого давления.

Он хлопает ладонью по столу справа от меня, заставляя меня подпрыгнуть.

— Ладно, я разберусь с этим сам.

— Если собираешься это сделать, то, когда войдешь в офис и расскажешь своему отцу о Диплоке, расскажи ему и о нас тоже. Посмотрим, как он будет слушать и что почувствует. — Я кричу, но мне все равно. Я раздражена. — Потому что, если ты так относишься к Диплоку, то, должно быть, ты так же относишься и к тому, что было у нас.

— У нас все было чертовски по-другому!

— Точно. — Я снова закатываю глаза. — Конечно, по-другому. Вот почему нам приходилось прятаться и лгать всем подряд. Я имею в виду, что мы на самом деле делали, кроме как смотрели фильмы, ели и занимались сексом?

— Я не использовал тебя.

— Не использовал? Ты уверен? Похоже, ты думаешь иначе. Возможно, твой гнев из-за проблемы с Диплоком — это неправильно нацеленный гнев, который ты на самом деле хочешь направить на себя. — Я тычу его в грудь, заставляя отступить на шаг. — Ты не имеешь права осуждать другого учителя за то же самое, что делал ты! Я и не подозревала, что ты смотришь на это как на нечто отвратительное.

Он пробегает рукой по волосам.

— Это не так, Элли, и ты это знаешь.

— Разве? И почему же? Вы оба одного возраста. Мы с Шеннон ровесницы.

Его руки снова ложатся мне на плечи, моя спина ударяется о дверь.

— Ты не видела, как он вышел из кладовки. Он не любит и не уважает ее так, как я тебя. Он никогда не полюбит и не будет уважать ее так, как я тебя. Я знаю таких, как он; он будет брать то, что хочет, пока ему не надоест! Она продолжит жить с еще большими проблемами, чем сейчас, и ты знаешь, что у нее есть проблемы. Они не влюблены друг в друга. Ты этого хочешь для нее?

Мы оба замираем от его слов. У меня отвисает челюсть, а тело немеет. Я правильно расслышала, да? Он сказал, что любит меня.

— Хватит с меня этого разговора. — Его руки сжимаются в кулаки, и он трет глаза. — Иди.

— Подожди... — Пытаюсь сказать я, но он открывает дверь.

— Это ничего не меняет, — рычит он и, положив руку мне на спину, мягко вталкивает меня в дверной проем, а затем захлопывает дверь.

Я смотрю в обе стороны коридора. Несколько учеников смотрят в мою сторону, но только потому, что услышали, как хлопнула дверь.

Я вешаю сумку на плечо и ухожу, мои губы все еще приоткрыты, пока я пытаюсь понять, приснилось мне все это или нет.

Он сказал, что любит меня. Не любил, а любит, в настоящем времени. Он все еще чертовски любит меня и всегда любил.

Не знаю, почему это доставляет мне столько радости. Оно не должно, потому что он прав, это ничего не меняет. Но это все равно заставляет меня бежать на следующий урок с широчайшей улыбкой на лице. Если они выключат свет, клянусь, я буду сиять.

Такому мужчине, как Айзек, нелегко признаться в любви, и, возможно, он сказал это случайно, но он все равно это сделал. Он все равно был искренен.

Недосягаемый мужчина любит меня… МЕНЯ! Я должна счастливо танцевать.

К сожалению, мне нужно на работу. Я чертовски ненавижу вторники. По крайней мере, так было до сегодняшнего дня.

Вторник навсегда останется в моей памяти как день, когда он рассказал мне о своих чувствах… случайно.

Айзек

Все прошло не так, как планировалось.

Что мне теперь делать?

Я должен просто послушаться ее и оставить все как есть. Нет смысла что-то затевать. Девушке восемнадцать, она может сама принимать решения.

Честно говоря, я не могу поверить, что сказал «люблю». Я не люблю Элоизу… Она мне очень дорога, но это не любовь. Наверное. Это близко к ней, но не совсем.

Я не знаю, как со всем этим справиться.

Я сижу с родителями, ненавидя то, какой хрупкой она выглядит, когда папа помогает ей ужинать. Ей стало еще хуже, чем на прошлой неделе. Ее руки так сильно дрожат, что она даже не может удержать вилку между пальцами.

— Хочешь пить? — Спрашиваю я ее, и она смотрит на меня самым пустым, остекленевшим взглядом, который я когда-либо видел.

Мой папа помогает ей поднести стакан к губам, и она выпивает его быстрее, чем я когда-либо видел.

Она все время забывает поесть, поэтому мы ввели для нее режим дня. Она сильно похудела. Она забывает, что голодна, и ест маленькими кусочками. Прогрессирование происходит быстро, слишком быстро.

Папа берет ее почти пустую тарелку и, вставая, целует ее в макушку.

Она поворачивается к телевизору с пультом в руке и переключает каналы. В последнее время она не хочет находиться рядом с нами. Когда у нее нет проблем, она тихая, подавленная и определенно депрессивная. По словам Сюзанны, она не хочет, чтобы мы ее навещали.

Я больше не собираюсь тратить время на то, чтобы оставаться в стороне.

— Что он там делает? — Шипит мама через минуту.

— Он моет посуду.

Мама переводит взгляд на дверной проем и прищуривается.

— Что ты там делаешь?

— Мою посуду. — Мой отец возвращается, мыльная пена доходит ему до локтей.

Мама отводит взгляд, на ее лице застывает маска подозрительности и недоверия. Вздохнув, папа возвращается на кухню.

Я беру у мамы пульт и подмигиваю, когда она пытается забрать его обратно.

— Заноза в заднице.

Я лишь смеюсь и выбираю фильм, пока она дуется. Папа бы отругал меня, но я, честно говоря, не думаю, что, если я буду душить ее заботой и обращаться с ней как с избалованным ребенком, это улучшит ее последние минуты, проведенные с нами.

Думаю, все, что ей нужно — это нормальность, и то, что я отбираю пульт — это нормальность. Это то, что я обычно делаю.

Я сидел на диване рядом с Элли, которая держала на коленях большую миску хлопьев с корицей. Она набивала рот ложкой, не отрывая глаз от какого-то реалити по телевизору.

Ни за что на свете я не стал бы смотреть это дерьмо. Она, казалось, приклеилась к телевизору, поэтому я не думал, что она заметит, как я наклонился за пультом. Я был неправ. Как только мои пальцы коснулись пластика, я почувствовал металлический изгиб ложки на костяшках пальцев.

— Блять! Ауч! Какого черта? — Она вернулась к еде, даже не оторвав взгляда от телевизора. — Это больно. — И снова она не обратила на меня внимания.

Я попробовал еще пару раз, добившись того же результата, прежде чем встать и пойти к холодильнику.

— Хочешь пить? — Спросил я, слыша, как она хрустит едой.

— Нет.

— Нет, спасибо, — поправил я, но снова не получил ответа.