- Чему вы удивляетесь? - Доктор снова включил перемотку. - Это же зомби... мертвец... Сейчас будет самое интересное. Смотрите.
Теперь железный тазик был пуст, а здоровяк с лицом мясника только-только собирался произвести надрез. Я бывал в анатомических театрах и не раз видывал шоу под название вскрытие. Мужчина произвел стандартный надрез. Обнажились внутренности. Он сунул руку под ребра и с натугой достал из грудной клетки большой, темный мышечный мешок...
- Вот оно! - Доктор заставил картинку замереть и произвел увеличение. Сердце! Великолепное здоровое человеческое сердце...
Он принялся нажимать кнопки на дистанционном пульте управления - так, чтобы картинка двигалась по одному кадру, и я мог проследить весь процесс шаг за шагом. Сердце было вырезано и брошено в железный тазик.
Кассета перемоталась на начало - туда, где мясник с чернокожим коротышкой только еще входили в бамбуковую хижину... Я содрогнулся при мысли, что через полчаса коротышка превратится в груду костей и мяса...
Женский голос, неожиданно громкий, произнес что-то, не то по-польски, не то по-русски. Только теперь я понял, что снимала женщина.
- Грандиозно! - воскликнул доктор. - Мозг и сердце... Нервная и кровеносная системы... Если соединить традиции малайзийских шаманов с достижениями современной науки... Потрясающие результаты... Полная регенерация человеческого организма!..
Собирайтесь, Джекииль!.. Мы отправляемся в Малайзию!..
5. Малайзия, полуостров Малакко
Столица Малайзии Куала-Лумпур - "Грязное Устье" - полностью оправдывала свое название. Это был неопрятный, насквозь китайский городишка. Несколько часов мне пришлось провести в душном гостиничном номере, охраняя вещи, пока доктор искал проводника и договаривался о машине. Больше двух суток тряслись мы в разбитом грузовике по колдобистым дорогам. Я отбил себе весь копчик, подпрыгивая на деревянных ящиках в щелястом кузове.
Доктор сидел в кабине с чернокожим водителем. Рядом с огромным доктором тот походил на подростка, на нем были завернутые до колен полотняные штаны и свободная яркая рубашка с короткими рукавами и глубокими вырезами по бокам.
Центральные районы полуострова оказались настоящей глухоманью.
Отправляясь обратно, водитель на плохом английском сказал мне, что вернется за нами через два месяца. Дни проходили незаметно, доктор возился со своими пробирками, дожидаясь посредника.
Посредник не появлялся.
Хижина, в которой мы остановились, была чем-то вроде пародии на гостиницу, только вместо тараканов по ее бамбуковому полу сновали вереницы крупных рыжих муравьев, а по стенам и потолку шмыгали маленькие зеленоватые ящерки чечеко. Содержала ее крепкая темнокожая женщина из племени семанги, с отвислыми грудями и широкими бедрами, обернутыми длинным клетчатым саронгом. Была она на редкость молчалива. По вечерам она приходила к нам наводить порядок, приносила вареный рис, сдобренный острыми приправами, рыбу и овощи. При этом она неодобрительно поглядывала на бамбуковую раздвижную ширму, за которой доктор возился со своими пробирками и колбами. Она словно бы нюхом чувствовала исходящую от чужака опасность.
На четвертый день она привела свою дочь, совсем еще девочку, с чуть припухлыми грудями и такими же припухлыми губами. Я расхаживал по хижине в носках, которые давно уже продрались на пальцах и заскорузли от пота. Я не снимал их даже на ночь, и доктор давно уже грозился, что доберется до моих ног. От них и вправду слегка попахивало. Пригладив обеими руками свалявшиеся волосы и продрав ногтями щетину на щеках, я пригласил их входить.
Доктор перестал звякать стеклом и вышел из-за ширмы с пробирками в обеих руках. Он был гладко выбрит, прямые черные блестящие волосы вокруг обширной лысины были аккуратно зализаны за уши, от него благоухало крепким мужским дезодорантом.
- Надеюсь, вы не собираетесь сношаться с этой черномазой? - спросил он, окинув девчонку брезгливым взглядом.
- Не ваше дело! - огрызнулся я.
На мой вкус, она была вполне ничего.
Он вернулся за ширму и тут же вышел из-за нее, натягивая на руки резиновые перчатки. Одним движением смахнул с деревянного грубо сколоченного стола грязную посуду и кивнул девочке, чтобы она ложилась.
- Раздвинь ноги, - велел он. - Ноги раздвинь.
С гримасой брезгливости на лице он осмотрел ее и принялся сдирать перчатки.
- Даю вам четверть часа, - сказал он, швыряя перчатки в картонную коробку с мусором. - И вынесите, пожалуйста, мусор.
Неужели так трудно это сделать?
Он опять вернулся за ширму и принялся звякать своими стекляшками. Проклятый южанин! Чтоб тебе с твоей женой четверть часа черти давали!..
В тот день доктор достал меня окончательно. Накануне он вымучил у меня душ. Он, видите ли, не может мыться в реке. Вода в ней, и правда, желтоватая, глинистая - не знаешь, то ли тебе мыться во время купания, то ли после. Доктор умудрился разыскать большой ржавый жестяной бак с клеймом ВВС США; вместе с двумя худосочными аборигенами мы притащили его с другого конца деревни и водрузили на четыре столба позади хижины. Перед этим он заставил меня вычистить бак изнутри песком и пробить на дне крошечные дырки. От реки провели узкий канал и соорудили примитивный водопровод из бамбука. Вода очищалась в специальном отстойнике, обшитом досками, и затем подавалась в бак. Стенками служила плотная полиэтиленовая пленка, которой ушло целый рулон, как будто кому-то доставило бы удовольствие разглядывать волосатую докторскую задницу!
Душ - ладно. Но на кой черт ему понадобился еще сортир? Вот чего я никак не мог понять. Неужели нельзя сходить в джунгли? Я послал его куда подальше вместе с его сортиром (про себя, разумеется) и, натянув потуже полотняную кепку, отправился за деревню. Уже вторую неделю мы здесь, а я до сих пор ничего толком не видел. Деревенька, правду сказать, так себе. Жителей в ней раз-два и обчелся, как будто они куда сгинули. Хижин больше, чем жителей. Сидели в тенечке на корточках те двое, что помогали мне сооружать душ, возились во дворе хозяйка гостиницы и ее дочка - и все. Никаким посредником даже и не пахло, наврал этот долговязый дядька про посредника.
В джунгли я излишне углубляться не стал - тут без паранга не обойтись. Паранг - это что-то вроде мачете, специально, чтобы сквозь заросли продираться. Держась берега реки, я перепрыгивал по кривым, нависшим над водой стволам деревьев, что твоя обезьяна. Желтая вода неторопливо текла под ногами, неся мелкие ветки и пальмовые листья, в некоторых местах она закручивалась крошечными водоворотами или начинала бурлить, натыкаясь на груды камней. Здесь, возле камней, она казалась почище, и я решил заново наполнить флягу. Вылив согревшуюся на солнце воду в реку, я подставил узкое горлышко под струю... Но не успел набрать флягу и наполовину. Шагах в десяти от меня против течения затрещал тростник, и я увидел крепкого чернокожего мужчину. Он не был похож на заморенных жителей деревни. Зачерпнув из реки большими тыквенными сосудами, он поднял палку-коромысло на плечо и снова скрылся в тростнике. Я успел заметить здоровенный нож-тесак, привешенный сзади поверх саронга. Эге, похоже, поблизости есть еще деревня. И женщины там должны быть не в пример здешним...
Как только тростники сомкнулись за мужчиной, я торопливо закрутил крышку фляги и сбежал с древесного ствола. Под ногами захлюпало. Вскоре заросли кончились, я осторожно выглянул наружу... Полуденное солнце лупило с выцветшего от жары неба.
Передо мной, насколько хватало глаз, простирались плантации - обширные поля заливного риса, расположенные в заболоченной низине. Сотни чернокожих - мужчин и женщин, - обрабатывали их под прямыми палящими лучами солнца. Они медленно передвигались на корточках, разгребая жидкую почву руками. Между ними лениво расхаживали крепкие мужчины с бичами в руках. Надсмотрщики. Вот это да! В Малайзии применяют рабский труд? Узнал бы об этом доктор...